Помоги мне

      Боль.       С этим чувством Тодд просыпался и засыпал. Иногда он с ним завтракал или обедал, иногда ходил в магазин, часто, но не очень, бегал по утрам, и очень часто пробуждался посреди ночи, часа в три или четыре утра, чтобы в агонии и одиночестве простонать от боли от минуты до двадцати, а потом уснуть совершенно измотанным и истощенным от кошмаров наяву и собственной слабости.       Все это могло бы превратиться для него в рутину, но приступы болезненных галлюцинаций были так реальны, что калечили душу, не нанося реальных телесных увечий. Тодд всегда был в ожидании. В тягостном, терпком ожидании, когда невнятное беспокойство и тревога становятся твоими постоянными спутниками. Тодд не мог выходить на улицу, как раньше: он не хотел, чтобы Дирк узнал. Он не стал говорить сестре, Фаре, родителям - никому. И даже Дирк не стал исключением, особенно Дирк Джентли. Человек, которому уж точно не надо было знать.       Тодд не стеснялся. Ему не было бы за это стыдно, неловко или что-нибудь еще из этого пучка неприятных эмоций. Тодд, конечно, не хотел, чтобы его видели слабаком, но причина его отстранения была очень проста - он смирился и принял свою болезнь, как и ее следствие - одиночество - очень быстро.       Первый приступ случился в уборной придорожного кафе. Он был не самым сильным, но одним из самых страшных, застав Тодда врасплох. Он прекрасно знал симптомы, благодарил судьбу за то, что болезнь обходила его целых тридцать три года жизни, но белая полоса прошла, а Тодд оказался не готов к той боли, которая теперь казалась ему реальнее самой реальности.       Впустив сейчас обратно всех этих людей, Тодд обрек бы их на вечную жалость к себе.       Темными одинокими вечерами он все же размышлял об одиночестве, нехватке живого общения, о тоске по заботе и прочим плюсам жизни в социуме, но все это нельзя было сравнить с горькой тоской по Дирку Джентли. Он ворвался в жизнь Тодда так неожиданно и спонтанно, как сам Тодд теперь исчез из жизни Дирка. По мнению Тодда, это поддерживало баланс всего живого в мире, но не тот самый баланс, который пытался установиться у Тодда в душе. Что-то среднее между смирением и отрицанием. Воспоминания о совместных приключениях причиняли не меньшую боль, чем приступы парарибулита.       Все это так бы и продолжалось, если бы однажды вечером, открыв дверь совершенно бездумно, не посмотрев в дверной глазок, Тодд не увидел на пороге человека, перевернувшего его мир. Две пары больших голубых глаз встретились в пронзительном взгляде. Светлые голубые глаза чуть насмешливо прищуривались. Яркие голубые глаза отражали улыбку на лицах обоих. Это был трогательный момент воссоединения двух друзей, который ни один из них не хотел прерывать.       Горячая волна жизни заполнила Тодда. Он почувствовал ее прилив где-то внутри груди. Она разливалась по телу, как теплое молоко сквозь внутренности, и легкими покалываниями выходила из кончиков пальцев. Он посмотрел на свои руки.       Боль.       Ладони загорелись, как прежде горело сердце прожигающим насквозь пламенем. Пронзительный, дикий крик, стук коленей о деревянный пол, испуг в светло-голубых глазах.       Тодд совсем не помнил, что было дальше. Не помнил, как Дирк с ужасом ползал на коленях вокруг него, как хватал за руки, прижимал к себе. Не помнил, как Джентли пытался поднять Тодда и дотащить до кровати. Тодд все старался судорожно указать на таблетки, лежащие на краешке стола. Дирк кое-как, дрожащими пальцами, дал Тодду необходимое лекарство, а все происходящее было вычеркнуто из сознания Тодда в попытке сохранить рассудок после такого количества нестерпимой боли.       Когда Тодд очнулся, он лежал на кровати, поверх голубого покрывала, Дирк же был рядом, сидел за столом, опрокинув голову ухом на перекрещенные на поверхности стола руки, наблюдая за Тоддом внимательным взглядом.       - Как ты?       Эта фраза была полна унизительной жалости, сожаления и страха. Тодд не мог себе позволить показать истинное отношение к происходящему. Он мог только отмахнуться, что все хорошо, а беспокоиться не о чем. Тодд закрывался в себе, зарывал одиночество глубоко в душу, чтобы достать позже, когда Дирк уйдет в недоумении и с грустью в глазах, так и не сказав, зачем приходил. Сердце больно кольнет лишь тогда, когда отдаляющиеся шаги Дирка перестанут быть слышны через открытое окно, в которое Тодд выглядывал в попытках проводить взглядом исчезающий во мраке силуэт. Ночь была в апогее. Пора было тушить свет.

***

      Утро было неприветливым и не хотело встречать Тодда солнечной улыбкой. Пасмурная погода нагнетала дурные мысли. Кофе варился слишком медленно, вода текла слишком холодная, на пустынной обычно улице стало вдруг слишком многолюдно, а голова разрывалась от ноющей боли в висках и затылке. Тодд не знал, куда себя деть. Зарабатывая на жизнь через интернет, он потерял почти что всякую необходимость покидать квартиру, и ему некуда было идти, кроме как в магазин. Он старался экономить, зарабатывая не очень много на продаже музыки, которую сам сочинял, чтобы хватало на покупку лекарств и оплату всех счетов.       Дирк, как и ожидалось, не заставил себя долго ждать, и снова заявился в гости, просунувшись в открытое окно. Голубая куртка тускнела в пасмурном свете неба, светло-голубые глаза казались серыми. Никто из молодых людей не стал ничего говорить. Не стали даже здороваться. Дирк тихо слез с подоконника и присел на край незаправленной кровати. Кофе закипал.       - Я принес тебе пирог, который испекла Фара.       Фара. Тодд почти не вспоминал о ней. Те зачатки симпатии, что заставляли сердце Тодда биться чаще при виде девушки, уже давно иссохли. Остались только добрые дружеские чувства. С Дирком же все было не так просто. Отношения с ним были неоднозначные, его хотелось игнорировать, избегать, притворяться в его присутствии невозмутимым и спокойным, словно ничего не происходило вчера поздним вечером, словно не было этих долгих недель одиночества.       Они говорили отвлеченно, обсуждая недавние мелкие происшествия, смешные случаи и новые дела. Говорил в основном Дирк. Тодд все смотрел по сторонам и слушал не особо внимательно, пока ухо не резанули всего два простых слова.       «Новые дела.»       Тодд не мог никого в этом винить. Это он был тем, кто отказался от связи с внешним миром и стал затворником, узником собственного страха. Комок горькой обиды подкатил к горлу, и кофе больше не пился, пирог не лез в рот. Потухшие глаза, стук пальцев по столу, звон чайной ложки. Крошки на ткани домашних брюк.       - Это был очень вкусный пирог. Передай Фаре спасибо.       Дирк кивнул, но Тодд этого уже не увидел. Встав из-за стола и повернувшись к Дирку спиной, он вылил остатки напитка в раковину и шумно скинул туда всю грязную посуду. Необъяснимое чувство глубокой обиды с оттенком предательства осело на губах горьким привкусом недопитого кофе.       - Я никому не рассказал.       Пропущенный удар сердца. Удивление. Легкий поворот головы. Пауза.       - Почему?       - Я подумал, что ты не хочешь, чтобы они узнали.       И Дирк был прав. Его интуиции не было равных, но даже выручая в сложных и серьезных ситуациях, она часто подводила его в элементарных вещах, например, как сейчас.       - Я не смогу тебе помочь, если ты мне этого не позволишь.       Тодд вспомнил тот день, когда Дирк был ранен в плечо. Как Тодд спас его. Как холодное железо клетки впивалось в их спины. А потом Дирка нес детектив, не Тодд. Почему он тогда так поступил?       В те минуты Тодд все еще был зол. Он демонстрировал свое пренебрежение, холод и безразличие по отношению к страдающему Дирку по причине обиды, терзавшей его несколько долгих часов. А сейчас Дирк сидит на его кухне, за его столом, протягивает руку помощи человеку, который игнорировал его несколько недель без видимой причины?       - Мне не нужна твоя помощь.       Каждое новое слово давалось Тодду с трудом. Он долгие секунды мусолил слова на языке, пробуя их на вкус, проговаривая про себя. Лишнее слово могло привести к катастрофе. Тодд продолжал.       - Я не хочу об этом говорить.

***

      Нервное беспокойство заставляло Тодда чувствовать нарастающее напряжение в груди. Дирк не уходил. Он тихо сидел в углу квартиры-студии, наблюдая. Вечерело.       Занимаясь повседневными делами, Тодд и не успел опомниться, как наступил вечер. Доев на ужин остатки пирога, проверив почту и помыв посуду, Тодд присел на кровать с ноутбуком, чтобы поработать перед сном. Дирк присел рядом.       - Сыграешь мне?       Просьба показалась Тодду такой по-невинному детской, что несмотря на раздражение, он не смог не пойти на уступку.       Музыка заполнила квартиру-студию. Она лилась сквозь тонкие стекла окон, сквозь недавно починенную деревянную дверь, сквозь тела двух молодых людей, сидящих сейчас в комнате, совсем близко, и отдавшихся во власть этим чарующим сочетаниям нот. Тодд, несомненно, играл очень хорошо. Его группа могла бы иметь успех, но все мы порой совершаем ошибки, а позже горько о них сожалеем.       Тодд передумал совершать свою новую ошибку.       Музыка затихла. Гитара была поставлена на свое законное место, Дирк слегка покачивался из стороны в сторону, пружиня на эластичном упругом матрасе.       - Помоги мне, Дирк.       Слова прозвучали сдавлено, разорвав неестественную тишину. Дирк приподнял голову. Его голубые глаза казались серыми в искусственном свете лампы.       - Я для этого и пришел.       Больше тишина не давила на обитателей квартиры-студии. Откровенность переполнила пространство, не оставив место лжи или притворству.       «Мне так жаль, что я отдалился от вас...»       «Без тебя в команде все было иначе.»       «Я чувствовал себя так одиноко, Дирк.»       «Я так скучал по тебе, Тодд.»       «Я не хотел обременять тебя всем этим.»       Горячая ладонь касается прохладных пальцев. Голубые глаза встречают серые. Как же им не хватало этого разговора. Теперь, когда все недосказанности исчезли, когда осталось только два горящих пламени чувств, сидящих друг напротив друга, хотелось отдаться ведущим к неизбежному непреодолимым желаниям. И пусть есть риск сгореть дотла и больше не суметь вернуть былые искры зарождающихся чувств, сейчас они оба так изголодались по тесной и пылкой эмоциональной связи, что отбросили страхи о будущем, предпочитая отдаваться с головой настоящему.       Шершавые губы касаются пухлых и мягких. Два сердца бьются сильнее от волнения и чувств, переполнивших их. Одеяло спадает с края кровати. На пол летят две футболки. Горячей груди неловко касаются холодные кончики пальцев. Пряжка ремня. Объятья. Запястья и плечи. Дыхание любви. Страсть, желание. Влажная спина, шрам на лопатке. Шепот.       - Пожалуйста, Тодд.       Вдох, выдох. Вдох. Ночь была в апогее. Пора было тушить свет.