Весенняя буря

Вернувшись из разъездов, Ёнгук застал много сюрпризов — хороших и плохих. Во-первых, у Чжунхона появилась задница. То ли он так усердно качался, то ли отъедался эти два месяца, но факт оставался фактом: где раньше красовалась практически идеальная плоскость, теперь имелась жопа, наливная и очень симпатичная. Всякий раз, видя ее в спортивных штанах, Ёнгук терял нить мысли и испытывал слепое желание пойти за ней, как баран на веревочке. Щупать Жопу тоже оказалось еще приятнее, чем прежде, что Ёнгук и проверял при каждом удобном случае. Будь его воля, он бы вообще не убирал с Жопы рук. Но на его пути стояли непреодолимые обстоятельства в виде работы и окружающих людей, так что отрываться приходилось исключительно дома. Из плохих сюрпризов было то, что мацал эту Жопу не он один. Менеджеры посовещались с маркетологами и решили перетасовать расклад фансервисных парочек, так что Чжунхон теперь был в паре с Акселем вместо Леона. — Менеджер сказал, у нас с Акселем химии больше, — рассеянно объяснил Чжунхон, резавшийся в приставку на полу в квартире у Ёнгука. Ёнгук был… не рад. Разумеется, он понимал, что это просто бизнес; разумеется, видел, что Чжунхон был ему фанатично предан и ни на кого другого даже не смотрел. Тем не менее слово "химия" неприятно его царапнуло, потому что менеджер был прав. Если Леон относился к Чжунхону как к младшему братишке, то у Акселя к нему была какая-то гремучая смесь чувств, и сексуальное желание было в ней далеко не последним. Аксель при случае любил прихвастнуть перед другими стажерами количеством своих девушек, но и на парней смотрел не без интереса — а Чжунхон был соперником, которого хотелось одолеть и подчинить, да и красивым парнем, которого просто хотелось. А главное — Чжунхон был занят, и очень прочно, а такие, как Аксель, подобное воспринимали как вызов. В общем, Ёнгук тревожился. Он даже попросил Чжунхона быть поосторожнее, на что тот ответил: "Угу", — и убил очередного врага. Еще одним сюрпризом было то, что Мэсло говорил с Тедди о камбэке Blackout и остался весьма недоволен результатом. Тедди давал очень расплывчатые ответы, ходил вокруг темы кругами, и в целом Мэсло сделал вывод, что Blackout у компании сейчас не в приоритете. Ёнгук был смертельно уставший после тура, но и он соглашался, что надо было ковать железо, пока публика еще была горяча после его альбома. Впрочем, они с Мэсло все же начали работу над новым синглом: возможно, от них просто требовалось предоставить готовый материал, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Да и Ёнгук попросту не мог без работы, она ему нужна была так же, как Чжунхон, и даже немного больше. Присутствие Чжунхона в его квартире из праздника уже стало чем-то привычным и рутинным — Ёнгук понял это после их первого скандала. Повод был тривиальным до отвращения. Ёнгук встречался с пацанами, вернулся поздно и в легком подпитии. Полез было к Чжунхону и его волшебной Жопе, но тот скривился, отпихнув его со словами: — Фу, хён, от тебя бухлом несет. Не сегодня. Когда Чжунхон не пытался изображать из себя мачо, он обычно не скрывал своей нелюбви к алкоголю. Ёнгук из вредности все же чмокнул его в щеку, чуть не получил по носу ладонью отмахивающегося Чжунхона, и они легли спать. Ночью Ёнгук поднялся в туалет — сонный, со слипающимися глазами. Мозги варили плохо, поэтому он зачем-то сначала опустил стульчак, а затем заторможенно сообразил, что вроде не за тем пришел. Кое-как справил малую нужду, слил воду и почти на ощупь добрался обратно до кровати. Проснулся он от вопля Чжунхона. Тот в последнее время был весь на нервах, дерганый и измотанный. В агентстве из них выжимали последние соки, о Ёнджэ с Дэхёном по-прежнему ничего не было слышно, Химчан артачился и не хотел пить лекарства, нормально питаться и психоаналитика. Чоноп, уж на что спокойный, в последнее время сдал и строил Химчана очень жестко — и тот устраивал сцены, обижался и дулся по полдня. Чоноп в конце концов просто начал кормить его силой, что, понятное дело, не прибавляло Химчану хорошего настроения. Чоноп нашел ему психоаналитика с отличными отзывами, но Химчан отказывался говорить и заявлял, что у него все прекрасно и идите все нахуй, пожалуйста. Чоноп хмуро молчал, но регулярно навещавший их Чжунхон от них обоих высказывал Химчану все, что думает о его упрямстве, за чем следовал очередной скандал и заявления Химчана о том, что все они злые и уйдет он от них куда глаза глядят. После подобных разговоров Чжунхон возвращался на взводе и шел прямиком в спортзал — качался до седьмого пота, даже поздней ночью, сгоняя злость. На следующий день бывал вареный и апатичный, и Ёнгуку было его ужасно жалко, но он и помочь-то ничем особо не мог — только приобнять, проходя мимо, да целовать ночью, пока Чжунхон не растает и не забудет обо всем, кроме них двоих. Поэтому умом Ёнгук понимал, почему Чжунхон устроил истерику всего лишь из-за обоссанного стульчака. Сам он тоже находил это неприятным, хоть и не смертельным. Но в свете общей усталости, недосыпа и легкого похмелья он отреагировал… резко. В результате Чжунхон развернулся, хлопнул дверью и неделю ночевал в общежитии. В конце концов Ёнгук решил, что у него уже нет сил терпеть его отсутствие, и явился в общежитие с цепочкой из белого золота во вкусе Чжунхона и заготовленной оправдательной речью. Но взмокший после тренировки Чжунхон, едва увидев его в своей комнате, просто судорожно вздохнул и приник к нему, обняв крепко, до боли. Он пах своей любимой цветочной туалетной водой, и потом, и тем удивительным запахом, по которому Ёнгук мог бы вслепую узнать его из тысячи. Неудивительно, что у Ёнгука просто сорвало крышу. В процессе, кажется, к ним в комнату кто-то вошел, но тут же поспешно вышел. Ёнгук не заметил кто. Ему было все равно. О цепочке он вспомнил только у себя дома, за ужином с притихшим, хорошо выебанным и счастливым Чжунхоном. Тот ужасно обрадовался, нацепил ее и не снимал даже в душе. Особенно хорошо он в ней выглядел в постели, когда на нем не было больше ничего, кроме подарка Ёнгука. После этой ссоры последовали другие, нечастые и менее острые, по поводам пустяковым и не очень. Ёнгук не парился: конфетно-букетный период закончился, однако его по-прежнему тянуло к Чжунхону, пусть не так остро и всепоглощающе, но по-прежнему необоримо. Да и Чжунхон тоже не глядел на других парней, даже после их ссор. Да, Ёнгук за ним следил. Но одним сентябрьским вечером, когда Ёнгук переписывался с дирекцией пусанского приюта, которому покровительствовал, а измотанный Чжунхон просто лежал пластом на кровати носом в подушку, его мобильный зазвонил. Чжунхон полежал еще немного и с явной неохотой снял трубку. — Алло? — неразборчиво пробормотал он. — Д-дэхён-хён?.. Прив… Дэхён, видимо, оборвал его на полуслове. — Ага… Ну, в принципе, могу… Куда?! Хён, что-то случилось? С тобой все в порядке?.. Да, хорошо, повтори еще раз адрес… Ага, еду… А почему? Ладно, я у него спрошу… Пока, — договорил он отключившемуся Дэхёну. — Что там? — спросил Ёнгук. Он уже понял, что дело было неладно. — Хён просит приехать в больницу, — Чжунхон встревоженно закусил губу. — Еще так настаивал, чтобы я обязательно с тобой приехал. Блин, что могло случиться? Чжунхон вызвал такси, назвал адрес больницы, и уже через десять минут они мчались по ночному Сеулу. Ночь была черной, безлунной, и вместо Млечного пути небо озаряли только мертвенные неоновые всполохи рекламных щитов. Чжунхон молча глядел в окно и крепко сжимал ладонь Ёнгука. Они приехали, и Чжунхон поспешно бросился внутрь, оставив Ёнгука расплачиваться. Тот быстро сунул таксисту деньги и кинулся за Чжунхоном. Видимо, Дэхён объяснил Чжунхону, куда идти, потому что тот вел их вполне уверенно, оглядываясь на надписи. Поднявшись, они увидели над дверями нужного отделения надпись "Онкология", и Чжунхон со свистом втянул воздух сквозь зубы. Он робко постучался в дверь нужной палаты и приоткрыл дверь. Дэхён, похудевший и измученный, но живой и с виду здоровый, склонился над больничной кроватью, на которой лежал… кто-то. Ёнгук не сразу узнал его, бледного, лысого, истощенного. Сложно было узнать в этом едва живом, трудно и медленно дышащем скелете — красивого, говорливого, жизнерадостного Ю Ёнджэ. Чжунхон не сводил с него глаз, как загипнотизированный. Сделал шаг, другой… оказался у кровати, взял Ёнджэ за руку. Он был белый как мел, губы у него дрожали. Широко раскрытыми глазами он глядел на Ёнджэ, будто не веря тому, что видел. Ёнджэ сильно закашлялся и открыл глаза. — Чжунхони… — прошептал он, улыбнувшись. Это была блаженная, счастливая улыбка человека, отрешившегося ото всех забот. Но затем его рука дрогнула, и Ёнджэ нахмурился. Посмотрел на Дэхёна: — Это ты его позвал? Зачем?.. Я же просил, — он говорил тихо, неразборчиво, с трудом, будто ему не хватало воздуху. Дэхён упрямо промолчал, стиснув зубы. Ёнгука Ёнджэ будто и не заметил, и тот отступил подальше, под стенку. Он чувствовал, что его сюда позвали не для Ёнджэ, а ради Чжунхона. — Как это… случилось, хён? — выговорил Чжунхон, сцепив зубы, чтобы не заплакать. — Почему мне не сказали? — Не хотел тебя тревожить, — Ёнджэ с трудом поднял руку, очень худую, с выступающими на пальцах суставами, и погладил Чжунхона по щеке. — У тебя… все хорошо? Справляешься? Чжунхон улыбнулся дрожащими губами и начал говорить о себе, жизни в общежитии, своих одногруппниках. Рассказывал смешные истории, жаловался на тренеров. Ёнджэ слушал его, закрыв глаза, держась за его руку и периодически надрывно кашляя. В конце концов Чжунхон осекся, будто ему сдавило горло, и прижал ладонь Ёнджэ к своим губам. Ёнгук тихо вышел, чтобы не мешать им. Дэхён пошел следом. — Почему Ёнджэ не хотел, чтобы Чжунхон знал? — спросил Ёнгук, нарушив тягостную тишину. — Не хотел, чтобы Чжунхон видел его таким, — отрывисто проговорил Дэхён и машинально потянулся за сигаретами. Вытащил одну, чертыхнулся и запихал обратно, вспомнив, где они находятся. Сигарета смялась, пальцы у Дэхёна дрожали. Они постояли молча. На Дэхёне лица не было, он явно очень хотел вернуться, но что-то его удерживало. Ёнгук с тяжестью на душе вспоминал их совместные вечера и Ёнджэ — веселого, румяного, смеющегося, голосящего в караоке и на радостях целующего Чжунхона после набранного наивысшего балла. Теперь от красивого и веселого Ёнджэ мало что осталось — только безвольный скелетик, лежащий на больничной кровати, — и Ёнгук никак не мог осознать это, никак не мог смириться. Он никогда не боялся смерти, но сейчас ему стало страшно. В конце концов они вернулись в палату. Чжунхон так и сидел, прижав руку Ёнджэ к губам, и слегка покачивался на месте. Ёнгук положил ладонь на его плечо. — Пойдем, — мягко сказал он. — Куда?.. — Чжунхон обратил на него пустой, непонимающий взгляд. — Куда я пойду?.. Ёнгук почти силой поднял его, гладя по голове, нашептывая какую-то успокоительную ерунду. Чжунхон неохотно отпустил руку Ёнджэ — тот будто не заметил. Он, казалось, пребывал в дремотном полузабытьи. Чжунхон все выворачивал шею, оглядываясь на Ёнджэ, но в конце концов Ёнгук с Дэхёном совместными усилиями вывели его из палаты. — Ему не больно? — спросил он вдруг, будто придя в себя. — Нет. Только дышать трудно, и есть совсем не может. Через трубочку пьет. Лицо Чжунхона скривилось, и он наконец-то заплакал, обняв Дэхёна. Тот застыл столбом, затем руки его медленно опустились на спину Чжунхона. Они простояли так минут пять, и когда Дэхён наконец-то разомкнул объятия, глаза у него были мокрые. — Поезжайте домой, — сказал он хрипло. — Ёнгук-хён, прошу, позаботься о Чжунхони. — А сам как? — спросил Ёнгук. — А я тут побуду, — Дэхён уже овладел собой. — Ты бы отдохнул. Ужасно выглядишь. — Да уж получше Ёнджэ-я… тем более ждать осталось недолго. Потом отдохну. — Дэхён засмеялся жутким, абсолютно невеселым смехом. Повернулся и, пошатываясь, пошел обратно в палату. Джинсы на нем висели, воротничок рубашки был засаленный, волосы грязные. Видно, он в больнице дневал и ночевал. Чжунхон был в каком-то ступоре, но Ёнгуку все же удалось его увести. По дороге домой он молчал, немигающими глазами глядя в никуда. Ёнгук почти насильно напоил его чаем и уложил спать, но среди ночи проснулся оттого, что спина Чжунхона вздрагивала от сдавленных рыданий. В следующий раз они увидели Дэхёна уже на похоронах. Они с Чжунхоном держались одинаково: худые, молчаливые, в строгих черных костюмах, с непроницаемыми лицами. Над гробом тихо плакала какая-то женщина, рядом стояли полуседой, сгорбленный мужчина и молчаливый потерянный юноша, очень похожий на Ёнджэ, только полнее. После того как гроб зарыли, Ёнгук отозвал Дэхёна в сторону и тихо спросил: — Зачем ты позвал Чжунхона к Ёнджэ? Он, в общем-то, знал, что Дэхён ответит, но все равно хотел это услышать. — Чжунхон имел на это право, — Дэхён закурил, глубоко затягиваясь. — Ёнджэ был его другом, Чжунхон имел право попрощаться. Да и Ёнджэ был… рад его видеть. Он затянулся еще раз, затем вдруг вынул сигарету изо рта и поглядел на нее, будто впервые заметил. Бросил на землю и растоптал окурок. — Ты как хочешь, а я теперь намерен жить долго и счастливо, — сказал он. — Знаешь, из-за чего Ёнджэ больше всего мучился? Переживал, что мама с папой расстроятся… и Чжунхон. Да и меня все ругал, что я у него торчу. А я вот не хочу, чтобы мои родные и друзья вокруг меня плясали, пока я загибаюсь. Дэхён вытащил из кармана свою пачку сигарет, подошел к ближайшей урне и решительно выкинул. — Все! — сказал он. — Теперь только здоровый образ жизни. Фреши, хуеши, бег по утрам, вот это все. Ёнгук молча его обнял. Дэхён закрыл глаза. По его щекам ползли слезы.