Весенняя буря

Единственное, чего хотел Ёнгук, — это просто увидеть Чжунхона. Обнять его, прижаться лбом ко лбу. Соврать, что все будет хорошо. — Увижу тебя рядом с общежитием — засужу. Я не шучу, Ёнгук, — сказал ему менеджер Blackout по телефону. — Я не могу его бросить, — рыкнул Ёнгук. Когда он думал, каково сейчас Чжунхону, у него сердце стыло. — Ах не можешь? Я тебе скажу, чего ты не можешь! Ты сейчас не можешь подставить Blackout, понятно тебе? "Дэзл" вы с Чжунхоном уже подставили — тебе, может, мало? Ёнгук вздрогнул. Он помнил как наяву, какой он был счастливый во время того разговора — как жадно слушал голос Чжунхона, немного искаженный телефоном и полный обещания. Он так скучал, так невыносимо скучал. — Хорошо, — медленно сказал он. — Хорошо, я не пойду в общежитие. — Если бы все было так просто, — вздохнул менеджер Пак. — Не звони ему пока. И не пиши. Ты же знаешь этих фанаток, они бешеные, с них станется фейстайм или какаоток взломать. Слава Богу, Чжунхон тебя хоть по имени не называл. Но все и без того знают, кто у Чхве Чжунхона лучший друг, понятно? Главное, чтобы они сейчас даже не подумали в твою сторону. — Вполне естественно, что лучший друг захочет поддержать донсэна, — это было безнадежно, Ёнгук сам понимал. Но не мог не попытаться. — Я ведь не только о группе забочусь, — пожурил его менеджер Пак. — Это имидж всей компании. Да и этому твоему дуралею тоже не будет лучше, если его имя начнут трепать еще и в связи с твоим. У вашего официального фан-клуба больше миллиона участниц — ты понимаешь, что будет, если они начнут его травить? Ёнгук молчал. — То-то же. Да и вообще… посиди лучше дома, пока не уляжется, — менеджер Пак распрощался и положил трубку. Ёнгук подумал и набрал номер Леона. — Алло, — ответил ему нервный голос. — Леон-а… что там у вас делается? — А сам-то как думаешь? — огрызнулся Леон в ответ. — Он в истерике, заперся в комнате, не выходит и меня не пускает. Мы все пытаемся до него достучаться, а он не отвечает и не открывает. Хён, приезжай, а? Ему без тебя сейчас никак. — Меня уже предупредили не появляться рядом с общежитием, — горько хмыкнул Ёнгук. — Кто предупредил?.. А-а-а, — Леон вздохнул. Он не стал упрекать Ёнгука — Леон всегда был умным мальчиком, поумнее остальных в группе. — Черт его знает, что с ним делать. Я за него боюсь, хён. Эти… фанатки такие вещи о нем писали. Да и сейчас пишут, на своих форумах. Еще и пикет устроили под общежитием, с плакатиками. Такую херню написали на этих плакатах… Что же теперь будет, хён? — Не знаю, Леон-а, — вздохнул Ёнгук. — Позаботься о нем, ладно? И скажи ему… а, ладно, я сам потом скажу. — Ты там тоже держись, хён, — сказал Леон сочувственно, и Ёнгук наскоро попрощался. Он не заслуживал сочувствия. Это он был во всем виноват — опять. Если бы он не позвонил Чжунхону прямо из студии во время перерыва, поддавшись желанию услышать его голос… Он ведь был далеко не наивным юнцом. Леон пока не понимал, к чему все идет, но Ёнгук знал: после такого скандала Чжунхону дебютировать не дадут. И хорошо еще, если он не потянет за собой всю группу. Позвонил Мэсло. У его жены живот уже на нос лез, и вечный тусовщик Мэсло теперь почти безвылазно сидел дома. Носил ей чай, делал массаж непрестанно отекающих ног. И выглядел при этом бессовестно счастливым, подлец такой. Вот и сейчас разговаривал спокойным, довольным голосом. Мэсло всегда умел найти нужные слова, когда требовалось. Вот и в этот раз — не утешил, но успокоил. — Ты Чжунхону звонил? — спросил Ёнгук в конце концов, и Мэсло вздохнул: — У него телефон отключен. Никто дозвониться не может. Сегодня выдался какой-то день вздохов, подумал Ёнгук и вздохнул. — Спасибо, Чонмин, — сказал он. — Ты хороший друг. — А то! — засмеялся тот. — Не дрейфь, все образуется. — Будем надеяться, — Ёнгук положил трубку и пошел на кухню за соджу. Для того, что он задумал, без соджу было не обойтись. На форумах Ёнгук обычно просматривал по две страницы в каждой ветке: первую и последнюю. Если заинтересовывался, читал по порядку. Но в этот раз ему хватило и по две. Он глотнул соджу, даже не чувствуя вкуса, и подумал: только бы Чжунхон этого не читал. Но ведь он прочитал, конечно. Ёнгук же знал своего мальчика. Своего чудесного ребенка, которому так важно было, чтобы его любили. После скандала они смогли увидеться лишь спустя неделю. — Хён, — всхлипнул Чжунхон, увидев его. Дернулся было к нему, но тут же вжал голову в плечи и оглянулся на менеджера. Тот индифферентно смотрел в сторону, и Чжунхон сделал шаг, другой… Ёнгук встретил его на полпути, крепко сжав в объятиях. Чжунхон чудовищно похудел — раньше он не был такой костлявый. Ёнгук погладил его по голове, прижался губами ко лбу. — Кхе, кхе, — откашлялся менеджер наконец, и Ёнгук с Чжунхоном послушно расцепили объятия, не отходя, впрочем, друг от друга ни на сантиметр. — Позвольте я объясню, зачем мы здесь собрались, — завел менеджер, и Чжунхон стиснул ладонь Ёнгука. Когда менеджер договорил, в кабинете воцарилась тишина. Менеджер вежливо ждал ответа, а Ёнгук попросту онемел. Он поглядел на Чжунхона — тот уставился на свои колени, вцепившись свободной рукой в собственную штанину. Конечно же, он знал. Конечно же, он уже все это слышал. — Чжунхон-а?.. — позвал Ёнгук, и Чжунхон поднял голову, жалко улыбаясь. — Н-наверное, так для всех будет лучше, хён, — сказал он. — Мне обещали, что парни все-таки смогут дебютировать. Не сейчас… может, через год… но в том же составе. Может, еще кого найдут, у н-них же теперь остается только один рэпер… — Чжунхон боролся со слезами, кусая губы. — И ты согласен?.. — А что мне еще делать, хён? — спросил Чжунхон потухшим голосом. — На корейскую сцену мне теперь путь закрыт. — К тому же ты и сам всегда об этом мечтал, верно? — отеческим голосом отозвался менеджер. — Все, что ни делается, к лучшему. Ёнгук обнял Чжунхона покрепче. Он чувствовал себя так, будто оказался посреди нерегулируемого перекрестка: со всех сторон с ревом мчатся машины, и куда ни дернись, каждый путь — неправильный. — Когда вылет?.. — спросил он хриплым голосом и кашлянул. — Пятнадцатого октября, рейс Инчхон — Нью-Йорк. Билет уже куплен, — сообщил менеджер, и Чжунхон кивнул, утирая нос. — Мы даже позаботились о жилье на первое время. — Спасибо, — чужим голосом поблагодарил Ёнгук. Пятнадцатое октября — всего три дня осталось. Пятнадцатое октября — день рождения Чжунхона. Ёнгук уже и подарок приготовил. Менеджер пожал плечами: — Всем нам жаль, что приходится расставаться с Чжунхоном, но, увы, так сложились обстоятельства. Это будет наилучший выход для всех. Они втроем так и сидели в тишине еще минут пять. Ёнгук не знал, что сказать. Чжунхон у его плеча вздрагивал и молчал. Менеджер проверял почту на смартфоне. — Что ж, мне пора, — сказал он наконец. — Чжунхон, я надеюсь, ты проявишь ответственность и не наделаешь глупостей. — Да, менеджер, — сказал Чжунхон, пряча глаза. Менеджер вышел, и в кабинете вновь повисла тишина. — Как твой альбом, хён? — неловко спросил Чжунхон в конце концов. — Уже записали, сейчас сводим, — кто бы знал, каких усилий стоило Ёнгуку записывать эти бодренькие песни, зная, что где-то поблизости Чжунхон сидит, запершись в своей комнате и отказываясь от еды. Сколько раз он был на грани того, чтобы кинуться в общежитие, выбить дверь, накормить Чжунхона рамёном, который у Ёнгука вечно получался гадость гадостью. Но "надо" всякий раз побеждало "хочу", и Ёнгук оставался в студии, и старательно выжимал из себя веселые интонации, в который раз выговаривая набившее оскомину "люблю тебя, моя проказница". Они еще помолчали, и Чжунхон спросил тихим, прерывающимся голосом: — Хён… ты будешь по мне скучать? Ёнгук поглядел на него безумными глазами — и принялся целовать: губы, лоб, глаза, щеки, влажные от слез. Чжунхон в его руках был такой живой, такой родной, такой настоящий. Ёнгук все никак не мог поверить, что больше никогда к нему не прикоснется. Дома ночью он глушил соджу и думал о том, как скажет Мэсло и президенту Яну, что хочет уехать с Чжунхоном, когда в дверь раздался звонок. — Чжунхон?.. — тот стоял на пороге, пряча лицо под низко надвинутым козырьком, и переминался с ноги на ногу. — Привет, хён, — сказал он неловко. — Я тут… попрощаться пришел. Душа Ёнгука в клочья рвалась от его страшных, как самый жуткий сон, слов, от его худой сгорбленной фигуры, несвежей футболки и пересохших искусанных губ. Но в ответ Чжунхону у него нашлось только: — Тебя ко мне отпустили? — Нет, — Чжунхон опустил голову еще ниже. — Я без спросу. Ёнгук крепко обнял его, ощущая, как отдается в его собственной груди стук сердца Чжунхона. — Что ты собираешься делать в Америке? — спросил он. — Не знаю, — Чжунхон неловко передернул плечами. — То же, что и планировал, наверное. Танцевать. — Как думаешь, — Ёнгук большим пальцем погладил ладонь Чжунхона, — найдется в Нью-Йорке место еще для одного лузера? Глаза Чжунхона изумленно расширились, блеснули надеждой и тут же потухли. — Хён, — беспомощно пробормотал он. — Я… я не могу. — Чего не можешь? — ласково спросил Ёнгук. Его высокий красавец Чжунхон сейчас как никогда походил на обиженного ребенка. — Не могу отнять мечту еще и у тебя, — отчаянно выпалил Чжунхон, очевидно, собрав в кулак всю свою решимость. — Свою жизнь я уже разрушил, еще и ребятам крупно подгадил, но ты… не позволю. Думаешь, я не знаю, что ты свою музыку любишь больше меня? Ёнгук открыл было рот, чтобы запротестовать. — Не спорь, хён: сам же знаешь, что это правда. Когда ты пишешь песни, то забываешь обо всем — даже обо мне. Но ни разу ты ради меня не забыл о музыке. Я не злюсь, хён, — Чжунхон предостерегающе вскинул ладони, не давая Ёнгуку оправдаться. — Ну… то есть злюсь, конечно. Если бы ты просто смотрел на какого-то парня, я бы ему хоть морду мог набить, а тут… Но я тебя понимаю, хён. У меня, конечно, таланта вдесятеро меньше, чем у тебя, но все-таки я знаю, что ты чувствуешь. И я не дам тебе от этого отказаться. Ёнгук молчал и гладил Чжунхона по голове. И думал — о чужой, далекой, незнакомой Америке, на языке которой едва мог поддержать простой разговор. О Чжунхоне, таком родном и любимом. О музыкальной карьере, для которой Америка стала бы гробом: кому там нужны были тексты на корейском? А ведь Ёнгук ничего, кроме музыки, и не умел толком. Он был хорошим учеником, лучшим в школе, — но это было давно. Взрослым было плевать на школьные грамоты, им нужен был профильный диплом хорошего университета и опыт работы по специальности, а у Ёнгука были только его песни. Он поглядел на Чжунхона — дух вновь перехватило от его красоты, совсем как полтора года назад. Такого, как Чжунхон, больше не было на свете. Что осталось бы от Ёнгука, если отнять у него музыку? Ёнгук уже и сам не знал, решится ли проверить. — Знаешь, хён, я так… так скучаю по Ёнджэ-хёну, — сказал вдруг Чжунхон. Голос у него сорвался, но он почти сразу взял себя в руки. — И так хочу с ним поговорить. Он ведь всегда мне помогал, все дела бросал, чтобы меня вытащить. Раньше я всегда знал: случись что — и он приедет. А теперь… думаю, что он больше никогда, никогда не приедет, и выть хочется. — Он к тебе мчался, потому что хотел залезть к тебе в штаны, — сказал Ёнгук резковато. Чжунхон повернул к нему абсолютно изумленное лицо — белое как смерть, с широко распахнутыми, мокрыми от слез глазами. — Ты что, правда не замечал? Он же по тебе сох еще до того, как мы с тобой познакомились, — Ёнгуку было неприятно это говорить. Ёнгуку до сих пор было неприятно думать, что другие люди тоже смотрели на Чжунхона, тоже хотели его, хотели на место Ёнгука. Чжунхон сглотнул… и принялся смеяться. Сначала беззвучно, затем со всхлипами, спрятав лицо в плечо Ёнгука. Наконец истерика закончилась — губы у Чжунхона кривились и дрожали, все лицо блестело от слез, когда он сказал уже почти спокойно: — А знаешь, хён, я ведь тоже был влюблен в него по уши. С первого взгляда влюбился. Он был такой… взрослый. И красивый, ужас какой красивый, я на него глядел и не мог наглядеться. Только я старался не подавать виду, потому что… ну… зачем я ему такой сдался? У него и парни были, и девушки, все такие клевые, не чета мне, деревенщине из Мокпо. А потом как-то само прошло, ну и я тебя встретил. Он мне снился, знаешь, хён? Так часто снился, я по нему с ума сходил. Я когда-то думал, что все за него готов отдать, а вот… не уберег. И даже не знал, что он… что у него… Чжунхон снова зарыдал, захлебываясь, некрасиво и отчаянно. Ёнгук не хотел слушать этих излияний. Он не хотел знать, что Чжунхон мечтал о ком-то, кроме него. Если бы Ёнджэ сейчас объявился в комнате, живой и здоровый, Ёнгук, наверное, собственноручно свернул бы ему шею. И поэтому он не стал утешать Чжунхона, а вышел из комнаты, накинул куртку и ушел из дома, оставив его одного, плачущего в пустой комнате. Наверное, он вел себя как мудак, но сейчас ему было все равно. Когда он вернулся домой, Чжунхона уже не было. Ёнгук долго стоял, глядя на место, где полчаса назад плакал Чжунхон. Затем сжал зубы и ударил кулаком в стену. И бил, бил, бил, пока на стене не расцвело красное пятно. Мобильный Чжунхона был выключен — опять.