14. Дело закрыто?
Мне бы очень хотелось закончить свой рассказ на предыдущем моменте: это было бы достаточно драматично и, вместе с тем, открывало бы многие возможности для трактовки случившегося. Но, по-хорошему, так дела не делаются. Ведь мне ещё нужно вернуть Геллерта в его камеру, а Абернати на его рабочее место, и, если подумать, мне вообще несказанно повезло, что я остался в живых и… вроде как… не более сумасшедшим, чем до того. Насчёт Дагонитов — я, конечно, верю в немыслимые приключения моего астрального тела, но убедиться тоже не лишнее. Так что приведя квартиру в порядок, я трансгрессирую в МАКУСА — я и крошка Геллерт в своей же зачарованной банке. Сейчас мне нет дела ни до каких бланков, я просто направляюсь к камерам, где конвой опять уже сменился, и сегодня это надменный чернокожий Мбату Унг, словно бы из щедрости одаривающий начальство сдержанным приветствием. — Доброе утро, сэр. — Доброе. Временами Мбату кажется мне наименее выносимым из всей команды Авроров, но не сегодня. Сегодня ему гордость не позволяет задавать какие-либо вопросы — в пику Дживаряну. Мбату считает, что одного его присутствия хватает для того, чтобы удержать хоть дюжину Гриндевальдов. Пусть. Захожу в камеру. Абернати, похоже, спит. Интересно, каково ему было… а впрочем, нет. Не интересно. Максимально сосредоточившись, я провожу сложную невербальную работу по перемене положения Абернати и Геллерта, а затем тут же выпускаю сноп искр из палочки и несколько выстреливающих заклятий. Хоть бы что. Выхожу — Мбату всё так же отрешённо смотрит в пространство, и приходится даже сделать ему выговор за отсутствие положенной реакции. — Да, сэр. Но ведь это Вы, сэр. Я подумал, что Вы хотите и меня проверить. Как Дживаряна. Судя по чуть дрогнувшему голосу, последнее сравнение стоит Мбату многих душевных сил. Гордец… — Возможно. Но следующий раз может оказаться реальной провокацией Гриндевальда, как, кстати, и было в случае с Дживаряном на дежурстве, а ты, Мбату, покинешь Конгресс. Непроницаемое эбонитовое лицо чуть склоняется — это его «есть, сэр». Дерзкий, дерзкий молодой человек. Но сегодня мне всё равно. Абернати я привожу в его привычный вид у себя в кабинете, и под Империусом вновь заставляю одеться (тюремная роба Геллерта осталась в камере, а худо-бедно приведённый в порядок костюм секретаря — вы помните, Геллерт его порвал? — я захватил из дома). Затем — Обливиэйт, и вот бедняга уже пытается выпутаться из положения, осознав себя стоящим перед столом начальника Аврората в помятом (!) костюме. Я выпроваживаю его вон и советую принимать хотя бы «Алко-стоп», и совесть моя молчит. Но какое-то другое чувство вдруг колет тонкой и острой иглой, когда я наконец раскрываю дела подозреваемых Дагонитов: по последним синхронным с больницей изменениям данных, обнаруживаю, что Анбэланс скончался этой ночью, между тремя и четырьмя часами… Вот и она, смерть, о которой предупреждала Катя. В деле Кристоферсона появилась помета — буквально несколько минут назад: «доставлен в больницу Св. Христофора». И я всё ещё не знаю, удалось ли мне прекратить активность Дагонитов, или это только временная отсрочка — а, впрочем, как сказал Говард, «хоть мир снов и реален, его связи с миром бодрствования не настолько прямы»… Так что остаётся ждать.15. Эпилог
Вам, наверное, интересно, чем же, в итоге, закончилось «дело Дагонитов» и каковы были роли его участников? То, что Геллерт с самого начала не собирался мне помогать, я понял ещё той ночью. Дагониты, судя по всему, мешали ему не меньше, чем мне. Не знаю, по какой причине — ведь он был одним из них. Может быть, разошлись во мнениях. С таким человеком, как Геллерт, это проще простого. Относительно меня, вероятнее всего, его планом было использовать, унизить, завести в Лимбы или ещё какое-нибудь не менее приятное место — и оставить там. После ночи с седьмого на восьмое декабря я больше ничего не слышал об «Ордене Дагона», и мои информаторы — теперь я временами прибегал и к помощи Говарда — подтвердили, что этот «слой» исчез из тонкого мира. Да, с Говардом мы с тех пор иногда встречались — и по работе, и по дружбе. Он как-то попытался мне объяснить свои своеобразные отношения с Морфеем — Владыкой Снов — и где именно Дагониты и Гриндевальд нарушили какие-то границы, но говорил столь поэтично и запутанно, что уже через несколько минут я махнул рукой на попытки что-либо понять и просто слушал, как слушают мурлычущего кота. Всё-таки сны — не моя стихия, хотя… …хотя с тех пор мне снятся иногда очень странные сны. Не такие, как тот, но куда сложнее привычных сюжетов типа «мы спешим на помощь и не успеваем», «Серафина вызывает меня на ковёр, а затем…» и «Геллерт выстреливает Петрификусом и заключает меня в банку». Геллерт так и не проснулся и со временем был переведён из камеры в больницу Св. Христофора. Охрана, конечно, осталась. Я несколько раз заходил посмотреть на него и каждый раз ловил себя на мысли: где он? что делает в царстве снов? как поступил с ним Морфей?.. Его лицо меняет выражение каждый раз, когда я рядом. Что-то яростное появляется в нём. А однажды мелькнула уже так знакомая мне маниакальная улыбка. Моя жизнь идёт своим чередом — у Аврора много работы. Есть множество других дел, с которыми мне приходится разбираться прямо сейчас и ещё великое множество тех, которые, как я знаю, обязательно появятся. Есть огромное количество людей, с которыми нужно иметь дело. Помимо Геллерта. Забыл сказать. Думаю, причина всё-таки в моём… опыте «расширения сознания»: у меня изменился Патронус. С четырнадцати лет это был пёс породы боксёр. Но после 8-го декабря — совершенно по оказии выяснилось — … …некоторые считают, что это пантера. Но я придерживаюсь мнения, что — огромный, но всё же из породы «домашних» кот. Так мне спокойнее. Сегодня самый обычный день: несколько вызовов, несколько выговоров, совещание и внезапное приглашение от Глории Гордон на «чашечку чая». Которое я «с великим сожалением» и прочими причитающимися по правилам этикета синонимами глубокой скорби вынужден отклонить. Как отклонил и все предыдущие. И не только от Глории. Вместо чая я спускаюсь по огненно-красным ступеням в языках пламени. Мне нужно место, где уважают чужую территорию. Я схожу в «Ад».