change me

      Гул толпы школьников за дверью так громок, что этот звук разрывает барабанные перепонки, мешает сосредоточиться и раздражает до такой степени, что появляется желание выйти в коридор и пальнуть по всем из Калашникова или лучше просто танка. Чонгук фыркает, сотый раз пытаясь вникнуть в суть книги, отсаживаясь ещё на одну парту дальше от двери. Надежда на спокойное времяпровождение в мирке, созданном его мозгом на основе уже прочитанного, постепенно умирает, и Чонгук от скуки пялится в потолок, крутя в руках карандаш и опуская глаза к ненавистному учебнику английского. Ну кто придумал заменить этим уроки литературы. Чон снова вздыхает и открывает пустую тетрадь, чтобы вновь полюбоваться нарисованным на полях узором и безбожно закрыть её.       Чимин был прав, когда думал о упадке успеваемости Гука в связи с влюблённостью. Конечно, сейчас она была обусловлена не столько отсутствием взаимности, которую он, напротив, стремился вызвать, сколько обычным волнением за этого хрупкого учителя. С момента его падения прошла уже почти неделя, и Чонгук каждый день приходил в школу с трепетом, надеясь увидеть в ней знакомую худую фигуру около доски, изящными пальцами держащую в руках книгу.       Чону за всё это время удалось придти в больницу ещё лишь два раза, и из-за этого он бесился ещё сильнее. Либо так сталкерить было совершенно нормальным в столь вюблённом состоянии, либо он просто с катушек съехал с этим волнением. Действительно, его нервы уже совсем не выдерживали, он даже осунулся немного. Но парень не изменял себе, продолжая быть таким же деятельным и в том, что касается обычной жизни, и в том, что называется путём к переубеждению Юнги. Да, конечно, ученик уже успел заметить упрямство, свойственное преподавателю, но он и сам таков. В то время, когда он не находился в больнице, парень быстро бежал домой из школы, и, наскоро выполнив всё то, что его не напрягало, или просто забросив в себя парочку полуфабрикатов, принимался за изучение следующих тем по литературе, да и не только следующих. Чон уделял особенное внимание «Ромео и Джульетте», ведь Мин именно на основании этого произведения аргументировал отсутствие такого чувства, как любовь. Парень чувствовал себя в атмосфере какого-то романтического детектива, постоянно собирая доказательства собственной правоты и из-за этого спеша, пропуская мимо ушей слова каждого, кто с ним разговаривал и чувствовал полное отчуждение от мира в целом. Потребность, маниакальное желание доказать и себе, и ему собственную правоту, тянула Чонгука назад во время отсутствия Юна. Его как будто бы спустили с поводка, и подросток пустился во все тяжкие при изучении злободневного вопроса. — Эййй, можно вступить в клуб книголюбов? — Чонгук в прострации поднимает глаза на подошедшего Тэхёна и хмыкает, подвигая к себе оставленные на месте друга учебники. — Ты не любишь читать.       Друг кивает, улыбаясь своей квадратной улыбкой и смотря на Чона взглядом «А ты любил до того, как познакомился с Ю-у-нги-и-хё-ёном?». Этот парень всегда умел подмечать изменения в чьих-то отношениях, даже совершенно микроскопические, из-за чего Чонгук советовал ему идти не по стопам отца, в скучные гос. услуги, а прямиком в семейную психологию. Честно говоря, иногда это его раздражало, как и любые слишком задевающие его шутки. Чон не обижался на сарказм, когда он был явным, но ведь Тэхён говорил правду, представляя её как бессмысленное преследования понравившегося преподавателя. Чон сразу возводился в статус «того парня, которому нравятся преподы», ему предлагались альтернативы в виде старого вонючего физрука, занятиям спортом предпочитающего бутылку дишманского Джека, противного неадекватного биолога, на уроках только и умеющего, что орать на учеников. Это уже было совсем не смешно, и, хотя Гукки и подкалывал Тэхёна в ответ, иногда шутки были совсем не в тему.       Так что сегодня Чонгук решил просто улечься на собственных руках и, надеясь на сон в течение всего урока, ждать, пока он сможет остаться наедине со своими мыслями.       К сожалению, до урока остаётся ещё далеко, поэтому Гуку поспать не удаётся. К их парте внезапно подходит целая толпа из их класса, облепив новенького и странненького. Тэ тормошит друга, и Чон с удивлением смотрит на одноклассников, готовя свой посылающий взгляд и откидываясь на стуле, смотрит на их старосту, хмыкая. — Ты! Новенький. Ты далеко отсюда живёшь?       Чон хмыкает, думая о том, что этого своим одноклассникам он рассказывать не собирается. Он изначально и не хотел вливаться ни в какой из коллективов, ему совершенно хватало общества своего дурачащегося друга, а иногда его было даже в избытке.       Староста с раздражительностью закатывает глаза, топает изящной ножкой в дорогих туфлях по паркету и смотрит на Тэхёна, поправляя свои волосы. Смотрит на него, потому что Тэхён в эту выделывающуюся дурёху влюблён по уши, не видя собственного носа в разговоре с ней и смотря не на человека, а на какой-то свой образ. Чонгук даже пробовал, находясь не в классе, просить точно описать внешность старосты, и Ким иногда выдавал совершенно ложную информацию.       В общем-то смотреть таким вот взглядом светского львёнка на Тэхёна было противозаконно, и Чонгук даже не обиделся на с мгновенной точностью рассекреченный адрес Гука, только лишь мысленно давая подзатыльник за то, что Тэ и свой адрес не забыл сказать, со свойственной ему наглостью недвусмысленно подмигивая. — Так-так, отлично. — без какого-либо подобия благодарности продолжает своё выступление староста, тряся крашеной головой в другую сторону и едва не задевая волосами лицо Тэхёна, из-за чего поклонник мгновенно принимает блаженное выражение лица так, как будто его одарили наивысшей наградой, а Чонгук злится невероятно. Как можно так поступать с людьми? — Я почему спросила: ты не далеко живёшь, и мне передали люди, что ты не плохо поёшь, а ещё на гитаре играешь.       Староста самодовольно выпрямляется, канонично отталкивая от себя копошащихся вокруг подруг, чтобы единолично красоваться перед таким красивым и холодным новеньким. Ей, конечно, не престало бегать за новеньким, как это делал первые дни её несмышленые одноклассницы. Но почему бы не попытаться поиграть с его сердцем так, как она играет с сердцем Тэхёна?       Девушка почти приказным тоном сообщает о необходимости в срочном порядке сбегать за инструментом, из-за чего Чонгук начинает совершенно невероятно раздражаться. Не промолвив до этого ни слова, Гук сквозь зубы цедит, пугая своей аурой Тэхёна, который за время знакомства с новым другом уже научился понимать, что к чему. — И что дальше? Я по твоей прихоти должен бежать домой и возвращаться не пойми зачем в школу? — Ну почему же по прихоти? — лисьим голосом лепечет девушка, заставляя Чонгука закатить глаза и мысленно проматериться от убогости ситуации в целом. — Я же не для себя, а всего лишь хочу учителю сделать приятное, в больницу к нему придти, песни попеть.       Чонгук тихо не понимает смысла происходящего первые несколько секунд, после одновременно радуясь, злясь, и снова злясь. Радуясь, потому что, если то, что она говорит, правда, неужели у Гука есть ещё некоторые шансы на сердце учителя. Потом злится, потому что это предложил не кто-нибудь, а именно она, на которую Тэхён сейчас смотрит таким вот взглядом, не получая ничего в замен, кроме как полного игнорирования его персоны и слов «Я тоже хорошо пою». И, в конце концов, его выводит из себя совершенно непонятное чувство — ревность. Оно гложет его непониманием того, почему эта девушка, совершенно не знающая литературу, хочет такое провернуть? Да, он их классный руководитель, но… Чон понимает отсутствие какое-либо объективности в своих размышлениях, что бесит его только сильнее.       Чон вновь смотрит на такого, совершенно непонятно, почему, счастливого, друга, и резко встаёт, беря старосту за шиворот и приподнимая на секунду, только лишь из толерантности к слабому полу, отпускает и смотрит сверху вниз. — Слушай, ещё раз позволишь быть со мной и моими друзьями так высокомерна, я тебя по стенке размажу. Учебником. За волосы возьму и по стене ударю. Приду только из-за Юнги-хённима.

***

      Юнги тихо приподнимается с койки, аккуратно потирая собственный лоб, заводит руку за голову и пробует, на ощупь затылок. Прикасаясь к нему, парень не чувствует прежнего пекла под пальцами, значит, рана скорее всего зажила, что не может не радовать. Учитель устало вздыхает, смотря на блёклое пасмурное солнце, которое в больничной атмосфере кажется ему чудесным. Ему совершенно не свойственно желание вдыхать свежий воздух, но боже упаси оставаться здесь ещё хотя бы на несколько дней. Прохлада больницы, запах лекарств и медицинского спирта, постоянный приход мед. сестры и пресная еда — всё это угнетало его похлеще, чем обычная, казалось бы, совсем не весёлая жизнь.       Мин вздыхает снова, медленно вставая и подмечая отсутствие головокружения. Хорошо, хоть бы его выписали. Парень подходит к не запертой двери и спокойно выходит, как бы гуляя по коридору и всё ещё с недоумением смотря на тех больных, которые собраны в этом отделении. Сейчас коридор пуст, днём в пятницу в больнице приёмные часы, и большинство травмированных находятся в палатах, обсуждая жизнь за стенами. Мин с улыбкой подмечает собственное рассуждение о больнице, как почти о тюрьме. Но ведь так и бывает, когда каждый элемент обстановки наводит тоску и вгоняет в депрессию, ты в тюрьме.       Навстречу попадаются лишь одинокие больные, пытающиеся ходить после операций на ноги, или люди вроде него, праздно шатающиеся возле окон, пытаясь впитать в себя воздух, едва попадающий в форточки.       С лёгкостью можно сказать, чего Юнги точно не хватает. Конечно, сейчас ему уже разрешают читать, но не так долго, как он привык, что не может не расстраивать. Но ему действительно не хватает тех обычных вещей, которые стали его привычками за годы, не хватает любимого пса, не хватает и терпкого вкуса табака, не хватает тех же тетрадей. Всё познаётся в сравнении, и рефлексия, постоянно навещающая его сознание теперь казалось подарком, по сравнению с этой стерильной тишиной белых палат.       Юн аккуратно проходит мимо вахты, выходя во двор больницы, присаживаясь на скамейку смотря в небо, подставляет лицо странно-приятному ветру, сразу немного замерзая. На дворе уже весна, но, то ли от извечной слабости его организма, то ли из-за довольно сильного потока этого самого ветра, прохлада неприятными мурашками пробегается по телу, заставляя учителя съёжится и закинуть ногу на ногу, кутаясь как только можно в лёгкие больничные одежды. Парень кладёт на колени захваченную из палаты книгу и аккуратно перелистывает тонкими пальцами страницы, блуждая в поисках нужной и постепенно погружаясь в свою любимую атмосферу, пахнущую табачным дымом, кофе и обветшалыми страницами книг.       Юн сидит так неопределённое количество времени, пропадая на страницах книги и сбегая от всего насущного путём поглощения всё новых и новых страниц. Это, пожалуй, было одним из немногих плюсов пребывания в больнице — здесь время текло как будто бы отдельно от внешнего мира, из-за своеобразной изоляции от него, от чего Юнги мог спокойно абстрагироваться от рамок, ежедневно выставляемых стрелками часов.       Внезапно его выводят из полу блаженного состояния, аккуратно похлопывая по плечу. Медсестра, одетая во всё белое и почти сливающаяся с общей цветовой гаммой больницы, выглядела так чисто, что Юнги стало не по себе — будто она вышла из тех самых фильмов и книг о больницах, где подобные герои своими блёклыми образами резали глаза и наводили на мысль о том, что в такое место попадать совсем не хотелось бы. Ги хмыкает и просит повторить только что сказанное, удивляясь словам девушки и закрывая книгу, вглядывается в карие глаза медсестры и по привычке поджимает губы, аккуратно вставая и поправляя оттянувшиеся на коленях больничные, противно-зелёные брюки.       Посетители? Не один, а несколько? Что за небылицы. Юн спокойно идёт в палату, не торопясь и не думая о том, что что-то может удивить его сейчас. Даже более того, Юнги ожидает увидеть палату пустой, и такому раскладу едва ли расстроится. Всё же быть в одиночестве ему совсем не приелось, хотя и должно было.       Юн аккуратно поворачивает ручку двери и спокойно заходит, смотря в пол и морщась от необычного для стен больницы гула раньше, чем успевает осознать, что происходит.       Ему в голову ударяет несильный запах знакомой смеси духов его учениц, дезориентирует ощущение сюрреалистичности картины, и учителю требуется несколько секунд, чтобы принять спокойное, обычное для него выражение лица и выдавить небольшую полуулыбку.       Класс столпился вокруг больничной койки, будто закрывая кого-то, восседавшего на стуле. Ученики негромко переговаривались до его прихода, и когда Мин зашёл в палату, гул резко прекратился. Староста поправила волнистые волосы и вышла вперёд, жестом руки говоря ребятам разойтись и дать учителю пройти к койке, тем самым открыв для обзора фигуру Гука, держащего в руках классическую гитару и смотрящего на учителя со своей ослепляющей улыбкой.       Парень всматривается в фигуру учителя счастливо, чувствуя, как сильно он соскучился, как ждал этой встречи и как не хочет, чтобы в этой палате находился хоть кто-нибудь, кроме них. За дни, которые Чонгук не виделся с преподавателем, тот заметно похудел, хотя, казалось бы, куда ещё сильнее. Видимо, в больнице настолько отвратительно кормят, что Юнги-хён питается еле-как. Чон мысленно вздыхает, но не может перестать улыбаться. Синяки под глазами учителя значительно посветлели, от чего настроение Чонгука ещё больше поднимается. На инстинктивном уровне Чону хочется разогнать всех присутствующих и уложить учителя обратно в кровать, создав необходимую ему тишину, читая ему и глядя на спокойный сон… Бр, надо очнуться от мыслей.       Чон наспех вручает гитару Тэхёну, стоящему рядом и совершенно беспалевно подмигивающему Чонгуку и кивающему на учителя. Гукки спешно подходит к хрупкому учителю и здоровается с ним за руку, как все, еле подавляя желание крепко обнять и не отдавать. Рядом с Мином его не покидало чувство гармоничности всего происходящего, влюблённость так захватывала всё его существо, что парень едва отдавал себе отчёт в том, что может выглядеть неловко, забавно. Его переставало волновать что-либо, кроме учителя, которым хотелось просто любоваться… И в мыслях всё это звучало наивно, глупо, слишком сопливо-романтично, но не на деле.       Гукки тихо здоровается и уверенно говорит преподавателю усаживаться на кровать. Мин улыбается на то, что Гукки не использует такого неприятного слова «койка» и хмыкает всей этой ситуации. Он не ждал свой класс, и их присутствие было действительно приятным. Кроме того, что странно, он в первый, пожалуй, раз не чувствовал себя угнетённо-напряжённым рядом новеньким. Гитара в руках этого настырного юноши вызвала даже невольную полуулыбку на лице преподавателя, что не могло не осчастливить Чона. Мин тихо усаживается на место своего недельного пребывания и смотрит на гитару Чона в руках Тэ, тихо смеясь. Юн чувствует себя удивительно легко. Видимо, выработавшаяся за неделю реабилитации привычка не напрягать мозг по пустякам, из снежного принца превратило его в того Мин Юнги, которым его могли знать однокурсники или близкие друзья. Юнги негромко просит Тэхёна отдать гитару владельцу, улыбаясь уголком губ и начиная недоумённый расспрос о причине их прихода. Он не знал, откуда дети могли узнать о его симпатии к музыке, хотя, эти ребята могли узнать всё, что хотели при желании. Амбиций хватало. — Так что же, вы просто решили вот так придти с музыкальным представлением ко мне? Ну-ну, мне будут завидовать другие пациенты, ребята, как же вы так.       Ученики тихо смеются, тыкая Чонгука и начиная упрашивать сыграть что-нибудь. Староста с особым интересом смотрит на парня, что успевает подметить Юнги, как не странно, с некоторым излишним сарказмом думая о том, что та нашла себе нового мальчика для битья. Чтобы не раздражаться, Юн проводит пальцами по струнам и улыбается извлечённому звуку, хмыкает и смотрит в глаза ученику. — Лучше уж Вам приступить, иначе я вырву инструмент из Ваших рук и начну совершенно бездарно бренчать неверные аккорды. — необыкновенно широко улыбается учитель, смотря на учеников, а преимущественно, на владельца гитары, который сейчас внезапно из ухаживающего за ним парнишки с твёрдыми намерениями превратился в маленького смущённого мальчишку, которому, видно, не терпится показать важному для него человеку свои умения, но который вместе с эти боится быть не принятым или осмеянным. Юнги устраивается пудобнее, принимая вид «я слушаю», и ловя себя на мысли о том, что ему сейчас невероятно легко. Так легко давно не было с того момента, как случилось то самое, с тех пор как тот самый человек перестал быть и на долю частью его жизни. Ловит, и тут же отпускает, забрасывая сети уже не в пучину обычного угнетения и безразличия, но в море приятной непринуждённости, которое испытывает сейчас, находясь почти на равных со своими учениками.       Они в свою очередь впервые осознают, что их преподаватель всего на несколько лет их старше, и в общем-то не может так разительно отличаться от них, как другие преподаватели. Конечно, между ними и Юнги никогда не существовало пропасти, созданной разрывом между поколениями, но всё же для двадцати двух летнего человека парень был слишком угрюм и депрессивен. Сейчас же, в совсем нестандартной обстановке, в странно идущем ему больничном костюме, с марлевой повязкой на голове, аккуратно подбирающей с его лба отросшие волосы и этой улыбкой, открывающей дёсны, преподаватель хоть и остаётся хённимом в их глазах, мгновенно делается ближе.       Чонгука это касается более всех, хоть он и знает учителя гораздо меньше времени, чем остальные. Для него все эти изменения в лучшую, более счастливую сторону, отзываются в сердце и выплясывают канканы вместе с юной душой. Чон со смущением и радостью встречает заинтересованность педагога в его игре и тихо выдыхает, решаясь всё же играть, задаёт вопрос, смотря на всех, и делая вид, что у всех и спрашивает, хотя и очевидно, чьё мнение его интересует. — Хорошо, вы… Знаете песню «Sweater Weather»*? — улыбается Чонгукки. Некоторые кивают, активно поддерживая идею, Юнги же лишь одобрительно улыбается, забираясь уже с ногами на койку и смотря на ученика с ожиданием. — Я не особенно хорошо разбираюсь в английском, поэтому… Ладно.       Чонгук улыбается шире и тихо выстукивает пару тактов ритма на деке гитаре и небрежно дёргает струны, вдыхая полные лёгкие странного больничного воздуха, ещё тише начинает петь. Пальцы бережно перебирают струны, стараясь не издать лишнего звука, аккуратнее прежнего, чтобы не нарушить покоя одного человека напротив. Звонкий голос парня становится немного громче, забираясь на самые высокие ноты и удачно обыгрывая переборы левой руки. Чонгук прикрывает глаза с дрожащими ресницами, особенно чувственно запевая припев.       Юнги тихо дышит, смотря на своего ученика и невольно улыбаясь шире, одними губами подпевает, лишь на припеве подхватывая пару строчек низким хриплым голосом, не приспособленным к такому искусству, как вокал. Его невольно завораживает происходящее перед ним, Чонгук как будто пропитан жизнью и солнечным светом, более, чем обычно. По рукам медленно бегут мурашки, которые парень надеется спрятать под больничной одеждой. Юн резко чувствует, как в душу прокрадывается какой-то очень наглый кот, задевая своим пушистым хвостом все его эмоции разом, заставляя здравый смысл отступить назад. Кот укладывается прямо на полочке его сознания, где хранится рефлексия, тихо мурлычет, попадая в одну мелодию с Чонгуком. Юнги тихо вздыхает, хватаясь за ломящее во время волнения запястье, по началу недоумевая, но успокаиваясь, чувствуя, что и сам Чонгук, его голос, полон странного трепета. У Юна в голове возникают собственные слова о человеческих чувствах, и он в первый раз в жизни раздражается из-за собственного стремления всё назвать своими именами и поставить на каждое чувство несмываемое клеймо. Парень выдыхает и улыбается, когда голос подростка ломается на одной из высоких нот в конце, делая мелодию только невероятнее.       Чон заканчивает, тихо играя последние аккорды боем, улыбаясь голосам одноклассников, подхватывающим последние строки. Ребята одобрительно хлопают, впервые ощущая Чонгука, как члена их маленького коллектива. Юнги вздыхает, кивая Чонгуку и произнося негромкое «браво», похлопывая в ладоши и невероятно улыбаясь, неожиданно ощущая Чонгука, не как обычного ребёнка, а странно светлого молодого человека с невероятным спектром эмоций и чувств в душе. Сам же Гукки улыбается своей ослепительной кроличьей улыбкой, благодарным кивком отвечая на похвалы и счастливо смеясь, по новому ощущает Юнги-хёна — как своё самое сильное и любимое чувство.