saint sinners

В этом доме почти никогда не бывает тихо. Этот дом стоит двадцать пятым по счету по М-3. Он светло-бежевего цвета. Если хочется узнать почему там никогда не бывает тихо, нужно немного понять, что это за место. Алиса Доценко. Известная также как «Лисёнок», девушка с болотными глазами и тонкой-тонкой талией. Её муж был отбитым футбольным болельщиком, и, однажды, поставил на карту всё, что у него было: молодую жену Алису и дочку Анфису. Бац! – и проиграл. Алиса была готова выпрыгнуть вон из кожи, лишь бы её дочь жила в достатке. Пошла работать в стриптиз-клуб, в котором и встретила бородатого мужчину, что предлагал совсем неплохие деньги. А теперь эта девочка – проститутка, разводящая мужиков на деньги одним движением руки. Ира Кононова. По-другому «Иоланта», двадцатидевятилетняя обладательница коньячных глаз и длинных-длинных ног. Когда ей было семь с половиной, мать тяжело заболела и через полгода умерла, оставив дочь на милость отчима, ненавидящего маленькую дерзкую девчонку всем сердцем всего лишь за слишком прямой взгляд. В пятнадцать лет она сбегает из дома, собрав все сбережения и взяв кота Артема. Жизнь её заставила попотеть, постоянно хватая Кононову за изящное горло, а потом то разжимая, то сжимая крючковатые пальцы. В восемнадцать Кононова начинает стоять на панели, против своей воли натягивая юбку в пайетках и колготки в мелкую сетку. Ей это казалось грязным и неправдивым, пока она сама не начала месить промозглую грязь носком высоких ботфортов в ожидании клиентуры. Лёша Карпенко сажает её к себе к Тойоту и предлагает кров и золотые горы. Ира безоговорочно соглашается. Платонова Лена. «Мисс Крематорий». Так её называет постоянный клиент Валерий Николаевич, держа за упругий хвост и вгоняя член поглубже. Брюнетка с пресными глазами и голубыми стрелками у век единственная, кто сама искала Лешу. У неё трехлетняя дочь с пороком сердца и судьба опустила её по ресницы в ад. Когда ей звонит девочка прямиком из Липецка и осипшим голосом спрашивает ту, когда же она наконец приедет, Лена говорит, что совсем-совсем скоро, а потом, спешно бросая трубку, всаживает в фиолетовую вену шприц с наркотиками. София Кольбедюк. «Малышка Софи». Отец должен был уйму денег ещё с девяностых, поэтому ему пришлось отдать свое единственное сокровище с голубыми глазами. Софа даже сейчас помнит, как он прижимал её голову и шептал, что, как только всё образуется, он заберет ее и отправит учиться в МГИМО. Баина Басанова. «Татарочка». Она ничего не помнит, совсем. Она тогда училась в медицинском на третьем курсе. Весело хохоча, уже навеселе, шла с какой-то тусовки, а дальше Баина ничего не помнит. Её ударили по затылку, закинули на заднее сидение и увезли в неизвестном направлении, а потом продали за двадцать пять тысяч. Леша нашел её за красными кирпичными гаражами, избитую и изнасилованную, без сознания. С тех пор она работала на него. Катя Решетникова. «Аннабель». Самая первая из всех появилась в этом борделе. Ей было девятнадцать, когда она наскоро выскочила замуж, помахав ручкой с обручальным кольцом родителям, и умотав вместе с взрослым мужем в Москву. В двадцать лет она осознает, что, наверное, вышла замуж не за того человека, что сулил счастье рядом с ним, а потом узнает, что забеременела. А потом муж в пьяном угаре избивает её до смерти, а она, как последняя шавка, едва слышно стонет и пытается набрать ноль три на допотопном аппарате. Врачи льют концетрированную серную на сердце, когда говорят, что ребёнок умер, его не удалось спасти. У неё отказывают нервные окончания и она очень долго истерит, хватаясь за сердце. Она сбегает от мужа к подруге на окраину Москвы, устраивается работать в клуб уборщицей и встречает свою судьбу, как говорила она, и разводится с первым мужем, который обещает её уничтожить. Второй муж, Денис, оказывается отличным человеком, но он азартный игрок. Впоследствии он проигрывает все имущество, после продает Катю, а затем убивает себя в Русскую Рулетку. Так Решетникова попадает в ещё не открытый публичный дом. Она уничтоженная жизнью, размозженная по паркету живет на морально-волевых и пытается поддерживать порядок в доме у Карпенко. Каждый её день пах свежими резиновыми презервативами со сладким синтетическим банановым ароматом. Привыкнуть было сложно, легче было свыкнуться (ну, или свихнуться). Её красота не цветет королевской орхидеей в диких джунглях, она загинается под напором смога и возраста, о котором уже можно не говорить, потому что морщинки у глаз почти кричат о числах. Вынужденная химическая завивка придает плюс пять к уже пигментированной коже, глаза строго-строго смотрят чисто по-звериному, исподлобья, но очень честно, без единого намёка на грязь и пол-литра водки внутри. Её прочили в отличные врачи, а лечить она умеет только мужиков с пивным пузом и больной простатой глубоким минетом. Тут даже не пахнет порядочной девицей. Катя – «мамочка» в борделе имени Алексея Карпенко, шлюха номер один и тридцатилетняя крашенная сука, от которой вечно несёт Эленберг и самыми крепкими сигаретами. Она королева в своем деле. И это знают точно полсотни её постоянных клиентов, которые рвут её на части за целую неделю. По её венам – чистый секс, в её глазах – застывшее пасмурное лето, а в руках сумка из крокодиловой кожи цвета редкого изумруда. Сердце рядом с ней почти не бьется. Когда она танцует стриптиз в кроваво-красной спальне на втором этаже этого загородного борделя, у любого мужика встает на двенадцать часов и уйти неудовлетворенным не представляется возможным. Это какая-то мистика, крест на законах приличия, свобода порокам. Рядом с ней кружится голова. Когда она зубами рвёт пачку презервативов, у мужиков едет крыша и они, едва дыша, свистят её псевдоним Аннабель и откидывают голову в сумасшествии. Это какое-то проклятье, заведомо проебанный Катериной бартер , смерть во имя пьяного оргазма. Она обязана. Всем и каждому. Безвольная кукла, обреченная жизнью на блядскую пропасть, мешок с костями и красной помадой на губах. Таких, как она, находят в полной воды в ванной, обколотых героином и синими губами. Таких, как она, поднимают полицейские у ближайшего подъезда в руках с на три четверти пустой Джека и размазанной черной тушью по большим щенячьим глазам.