Пробуждение Дракона

Чиррут вышел к посадочной зоне ангара на одной только силе воли. Увидев через Силу стартующий шаттл, он не воспринимал уже больше ничего. Они улетали с планами Звезды Смерти, а значит – Сила дала ему исполнить то, что было его предназначением. Он сделал всё, что мог – и получилось – а значит, держать щиты против боли необходимости уже не было – тем более что сил на это тоже уже не осталось. Он отпустил контроль, и его пронзила сотня раскалённых копий и световых мечей – словно вся боль мира разом хлынула в тело, и страдания мешались с блаженством исполненного долга и блаженством Силы. Парализующая сознание боль и запредельная усталость – Чиррут исчерпал последние ресурсы до дна. Но дух был выше тела, и блаженство было выше боли. Теперь ничто не разделяло его с Ней. Духовный воин улыбался. Сила течёт во мне, и я един с Силой… Шаг, ещё нетвёрдый шаг, и весь мир схлопнулся перед ним непроглядной джеддийской ночью. Он уже не принадлежал этому миру. Кажется, перед ним появился Мальбус – или это Сила подсовывала напоследок родные образы. Он что-то шептал Чирруту о Силе, когда весь мир наконец поблёк окончательно. Он не слышал рёва Мальбуса, не чувствовал его рук под своей спиной, не чувствовал, как их болтало на тросе, когда «Лямбда» стартовала из ангара, не чувствовал, как его тащили за целые куски робы, боясь даже пальцем прикоснуться к телу, на котором не было живого места. Не в силах выдержать сотню, тысячу копий в груди, сознание гасло где-то на периферии воспринимаемой реальности. Сознание плескалось где-то на границе агонии и всепроникающего Света. Но вскоре всё перестало существовать: боль, чувства и прочее – и он понял, что это означает. Всё погасло: пространство, время… Не было ничего. Сложно было сказать, сколько прошло времени – времени просто не существовало – когда сознание начало медленно проступать невнятными огнями. Сначала блёкло-серыми, потом цветными. Боль осталась там, в теле, вместе с сокрушительно навалившейся усталостью и упокоением от исполненного долга. Не было ничего, кроме лёгкости и покоя – чистое сознание больше не было сковано грубой материей того мира. Откуда-то приветливыми волнами стал разливаться свет – неяркий и мутноватый, но мелко искрящий опаловыми переливами. Сознание расширялось – это было крайне необычным опытом, но Чиррут не думал и не анализировал – он просто был. Боль исчезла – блаженство осталось. Так хорошо ему было лишь в далёком детстве, когда, сидя на коленях у матери, он поднимал лицо к солнцу, и оно ласкало его приветливыми лучами. Это и было абсолютное счастье. Чиррут знал, что бой окончен. Его последний бой и его вечный бой в том мире были окончены навсегда. Но сожалений не было – он не мог желать лучшего конца: в бою с врагом за правое дело, за Свет и мириады жизней, за Саму Силу. И главное – он смог. Выполнил предназначенное несмотря ни на что. Шаттл стартовал с чертежами навстречу членам Альянса – а значит – у Галактики появилась надежда. Он не вполне понимал, что случилось с ним посреди боя – это был неописуемый опыт, не сравнимый ни с чем, но теперь даже это не имело никакого значения. Перед ним распахивалась вечность, и тонкие серебряные нити, связывавшие сознание с телом – и со всем, что с этим телом когда-либо происходило – уже оборвались все до единой. Жемчужный туман рассеивался, и начинали возникать образы. Сначала смазанные, но вот он различал их всё чётче. Салон корабля был полон всякого барахла, и Чиррут узнавал знакомые предметы – от спинок пилотских кресел и вытянутых огней гиперпространства до древних приборов и деталей, в беспорядке разбросанных по полу. Четыре человека склонились над низким столом. А на столе, перетянутое ремнями, всё в грязи и крови, лежало тело. Его тело. Прожжённое, искалеченное, изуродованное, с ворохом проводов, с повреждениями, несовместимыми с жизнью. С рождения ущербное. И больше ненужное. Он впервые видел своё лицо – широкое, скуластое, смуглое. С узкими чёрными щёлками закрытых глаз. Измазанное сажей, пылью и песком, запёкшейся и свежей кровью. Он впервые видел. Женщина нервно смахнула слезу. Двое мужчин стояли с каменными лицами. А третий и сам выглядел не лучше трупа. При их виде Чиррута наполнило смятение, но вдруг картинка начала таять и отдаляться. Всё вновь залил молочный свет, но теперь он наполнялся огнями. И огни эти неслись навстречу. Чиррут всё понимал, но за жизнь больше не цеплялся – несмотря на любовь и преданность друзей. Во-первых – было уже поздно. Во-вторых – не было сил. А в-третьих – его влекла за собой Сила, и он как всегда с благодарностью принимал Её священную волю. Скорость нарастала, и его словно вытолкнуло на поверхность океана. Всё вокруг – насколько хватало восприятия и неизмеримо дальше – было напоено неземным светом и сиянием чистоты. Блаженство, знание и вечность переплетались потоками энергий – они и были сейчас самим его окружением. Всё было налито духовной силой – и от её фона восприятие теряло контроль и ухало в бездну, и Сама Абсолютная Истина окутывала его многомерным голографическим полем, текла навстречу, пронизывала насквозь. И вот впереди раскрылось гигантское сияние, а вокруг него – мириады искр. То, что увидел Чиррут, сложно было описать словами: мир Силы лежит за пределами материи, в том числе – за пределами привычных концепций и слов. Всё, что он мог воспринять – это узоры Силы, которые шли сложными, витиеватыми рисунками, постоянно перестраиваясь и меняясь от фракталов до воронок, от концентрических систем до фейерверков, от голограмм снова к фракталам. А действительность, далёкая от восприятия привычными чувствами, множилась бесчисленным количеством измерений. Потоки сливались в подобия фигур, контуров и силуэтов, но разобрать отдельные формы и увидеть всю картину целиком Чиррут не мог: они всё время перетекали одна в другую, распадаясь и выстраиваясь вновь. Иногда ему казалось, что сполохи Силы складывались узнаваемыми очертаниями, и он будто мог различить то деревья, то тропки между них, то берега реки, то стройные храмы, изящными стелами уходившие ввысь, то отдельных людей и не-людей, но образы переливались, перетекали один в другой, таяли и перестраивались энергетическим узором так же быстро, как и возникали. Всё было прекрасным и цветным, но словно нереальным – всё было буквально соткано из этих чистейших энергий чистоты и света. Он и сам начал ощущать подобие тела – только было оно совсем другим, чистым и лёгким, словно состояло из этих же потоков. А в сердце разливалось блаженство – такое, только куда слабее, Чиррут испытывал только во время практик, направленных на познание Силы – но сейчас оно было неизмеримо. Вдруг потоки Силы перед ним выстроились формой человека, и черты его не распадались, а только проступали всё более выразительно и чётко. Высокий, статный, он был одет в длинную светлую робу, перехваченную широким поясом, и в его длинных русо-серебристых волосах, разбросанных по плечам, бликами самоцветов играл неземной свет. Крупный чуть грубоватый профиль с короткой бородой выразительно рисовался против сияния, исходившего отовсюду сразу, а пронзительные глаза, окружённые лучистыми морщинками, смотрели с глубиной и безграничной любовью. Его, как и всё, что Чиррут сейчас видел, он видел впервые в жизни. Но жар любви и преданности, разлившийся в сердце, не мог соврать, и Чиррут упал на колени: – Учитель!.. Мастер джедай Старого Ордена Квай-Гон Джинн приветливо улыбнулся ему и, коснувшись ладонями его плеч, поспешил поднять. – Чиррут… – В низком мелодичном голосе звучала любовь. – С этой стороны Силы мы все просто Её слуги. – Нет, учитель. – И Чиррут припал лбом к светящимся сапогам. – Вы дали мне столько, сколько не дали отец и мать. Вы дали мне понимание Самой Силы, а это куда важнее жизни. И хоть я не чувствую Её, Она наполнила мою жизнь светом Абсолютной Истины и дала сделать это… – Чувствуешь, Чиррут. Теперь чувствуешь. Я всё видел – из твоего сердца. И то, что сделал твой дух, куда невероятнее того, что сделало тело. Сила редко благословляет Своим даром. А о том, чтобы Её Свет пробудился в сердце неодарённого, я слышу впервые. Но я никогда, – джедай улыбнулся, – не перестану удивляться Ей и восхищаться Её причудам. Ты служил Силе всю жизнь, ничего не требуя взамен: ни физических навыков, ни высоких откровений. Без капли, без тени отдачи. И своей преданностью и самоотречением покорил Её. Ты стремился к Ней всю жизнь и достиг Её. Такого не бывает, но Сила непостижимо благосклонна к тебе – Она ответила на твою преданность и любовь, Она дала тебе задание и силы – и теперь Сама берёт тебя за руку и ведёт за Собой. Слова о Силе дрогнули в груди Чиррута вереницей крупных капель, нанизанных на нить паутины. Но преданность и смирение были выше блаженных ощущений. – Жизнь вдали от вас была невыносимой, учитель. Все эти годы я думал лишь о Силе и о вас. Смогу ли я теперь занять место подле вас?.. – Конечно, Чиррут. С этой стороны Силы всё создано из Абсолюта: из блаженства, знания и вечности. У нас впереди целая вечность в Свете и в служении Свету. Но для тебя это время настанет немного позже. Сила не для того открылась тебе, чтобы дать лишь краткий миг погружения в Свои чистейшие воды. Она призывает тебя назад, в бренный мир материи. Но не печалься: если сердце наполнено Силой, то всё равно, где жить, с этой стороны грани или с той. Сила везде создаёт совершенство. И у тебя впереди целая вечность на Её волнах. Но сейчас твои друзья оплакивают тебя. Не тревожь же их лишний раз: ты очень дорог им – даже тем, о ком не подозреваешь. Ты сделаешь ещё много важного – там, в мире материи. Возвращайся. А я буду ждать тебя здесь. У нас ещё будет время. Губы Чиррута дрогнули, а в груди полыхнуло пламя. Он снова склонил голову: – Да, учитель. Широкая ладонь легла на темя – ослепительная вспышка света и жара, и всё начало вращаться и отдаляться, мешаясь и бурля кипением галактик. И как ни был прекрасен мир Абсолюта, сопротивляться Чиррут и не думал. Сила течёт во мне, и я един с Силой…

***

Сознание закружилось и словно упало с большой высоты на плотный тренировочный мат. А в следующий миг весь мир его стал одной сплошной болью. Взрывом сверхновой разрывалось всё – от пальцев, смертельной хваткой державших меч в невиданном бою, до страшной глубокой раны, пропахавшей наискосок всю грудь. От чудовищной боли невозможно было сделать и вдоха, голова была налита тяжестью чёрной дыры, а грудь изнутри выжигало мустафарское пламя. Но вскоре агония начала гаснуть, сменяясь слабостью и отупением и наливая всё его существо тяжестью небытия. Но сквозь неё прорезалась не только дурнота: в сознании чистотой и блаженством Абсолюта разливался Свет, и Чиррут осознавал его как никогда ярко. Свет перед глазами померк, зрение перестало существовать, и, хоть он не раскрывал глаз, теперь перед ними не было даже черноты – не было ничего, как всю его жизнь. Медустановка несмело пиликнула. Мальбус и Рук подняли глаза, но вновь опустили: при пролёте через гиперпространство приборы часто ловили электрическую наводку. Но звук повторился и скоро прорезался тихим и медленным, но стройным ритмом. Мальбус, сидевший у стола прямо на полу, отнял ладони от лица. «Чиррут...» Он, словно в беспамятстве, привстал – всё его восприятие было нацелено лишь на бездыханное тело и побледневшее лицо, вымазанное, но такое светлое и блаженное – ещё более, чем при жизни. Бейз никогда не думал о друге и брате в таком контексте, но не мог не отметить, что сейчас Чиррут выглядел по-настоящему красивым – несмотря ни на что – одухотворённым и прекрасным. Сизоватые губы едва заметно дрогнули – Бейз подумал, что ему померещилось – как же жестоко Сила шутила с ним напоследок! Но губы дрогнули ещё и ещё, бледный овал лица под грязью и кровью начал обретать привычный бронзовый оттенок, а из глаз, из-под коротких чёрных ресниц скатилось по слезе. Чиррут слабо повернул голову и зашептал что-то неразборчивое – тело слушалось плохо, словно парализованное плотной топью бездонной боли. Бейз бросился к нему и крепко приложился лбом к краю стола, с силой сжимая единственное целое место на его теле – ладонь – до побелевших пальцев. «Бейз...» – тихо простонал Чиррут. «Твою мать, Чиррут, как ты меня напугал!..» – сдавленно и хрипло рявкнул Бейз, и в его голосе боль и страх мешались с шоком от произошедшего чуда. Позади глаз снова стало горячо. Сверхдоза бакты в кровь, ещё – поверх ран, какие-то иглы и запах препаратов, суета и шум вокруг, звуки медоборудования и голоперелёта, причитания и вскрики становились всё более отчётливыми – а среди них – особенно – один. Чиррут попытался пошевелиться, но резкие боль и слабость во всём теле разом не дали – лишь нащупал между ладонью и грудью кристалл и сжал его сильнее – и сильнее сжал ладонь Бейза – холодную и немую, как его собственная. Прокашлявшись и отплевавшись кровью, с трудом пробиваясь сквозь хрипы, он на все вопросы и стенания лишь сказал – никто не понял, что это значило, понял только Мальбус, и волосы у него на голове зашевелились. «У моего учителя синие глаза».