Мир прекрасен. Это-то и грустно.
Станислав Ежи Лец
Женщина ждала в буфете не то чтобы чего-то определённого… А может она и не ждала вовсе, просто собиралась с мыслями. В памяти, точно сгорающие листочки, метались воспоминания: обрывки разговоров, взгляды, прикосновения. ...- Мам, а сколько грамм передозировка? Прикоснулась к его взъерошенным волосам: - В инструкции посмотри. А тебе зачем? - Не зачем, мам, - честный взгляд тёмных глаз... Дрожащими руками нащупала в карманах чёрного пальто пакетики с порошками. Вчера, впервые услышав фразу, Федеральная экспертная служба доказала, она задохнулась от возмущения и бессилия. Как её милый родной сыночек может быть убийцей?! За предписываемое, наверняка предписываемое, лишение жизни четырёх человек ему дали срок, ненамного меньший того, сколько он сам прожил на этом свете. У неё не было никого, кроме него. А теперь… Не так уж сложно было попасть в здание ФЭС по старому пропуску, по которому женщина совсем недавно навещала сына, задержанного до выяснения обстоятельств дела. И, так кстати, на столе в буфете оказались кружки сотрудников с недопитым чёрным кофе. Чёрным, потому что он крепче, позволяет несколько дней или ночей проводить без сна, позволяет спасти ещё несколько жизней. - Вы играли с судьбой моего сына, я играю с вашей, - женщина высыпала в каждую из восьми кружек, стоящих на столе, по порошку из пакетиков: - я даю вам шанс, который вы моему сыну не дали. А мир был прекрасен. Две первые кружки. Сегодняшнее экстренное совещание было исключением, и сотрудники вернулись с него в приподнятом настроении. Преступник по очередному делу скоро будет пойман, а значит можно вздохнуть, хоть и с небольшим, но с облегчением. Довольно быстро сотрудники, предварительно забрав свои кружки с недопитым кофе из буфета, разошлись по делам. Кто доделывать последние экспертизы, кто поехал на дело. - Ну вот и финишная прямая, - задорно проговорил Майский, расплываясь в блаженной улыбке. - Рано радоваться ещё, Серёжа, - заметила Рогозина, разыскивая свою кружку среди прочих по характерной отметине: - вот будет у нас преступник в допросной сидеть с признательными показаниями, тогда будем радоваться. Неожиданно, по непознанной закономерности Круглов махнул рукой и задел только что найденную Галиной Николаевной кружку. ...Осень была холодная, холодная как и всегда здесь. Листья обеспокоенно суетились вокруг умирающей природы, деревья стремительно скидывали свои чудесные, разноцветные наряды, оставляя только пустоту. То дело выдалось для ФЭС особенно сложным, преступник действовал стремительно, нагло, уверенно. Жертвы следовали одна за другой – каждый день новые, каждый день тот же ненавистный «почерк». Были, конечно, и союзники, не менее наглые союзники. Николай Петрович действовал как знал – желая сбежать, один из подельников маньяка, привезённый в офис на допрос, захватил в заложники лаборантку ФЭС. Круглов выстрелил, целился в руку, чтобы поддонок выпустил девушку, но парень дёрнулся. Пуля попала в сердце, союзник даже выдохнуть не успел – умер мгновенно. Девушка обессилено сползла на пол. Допрос ещё не был проведён, и ФЭС лишилась ценной информации на преступника, которую мог предоставить подельник. Поимка маньяка затянулась. Новая жертва завтра, потом ещё одна на день после... Пистолет у Николая Петровича был заряжен всегда – наизготовку. И сейчас, через три дня после произошедшего он медленно поднимал вдруг налившуюся свинцом руку. Два человека теперь два трупа у них в морге. И одна вина, только его вечная вина. Он мог бы целиться чётче, он мог бы всё просчитать, он мог бы не быть так наивен! Мог бы. Рогозина знала и чувствовала в чём дело, поэтому направилась прямо в свой кабинет, куда отправила Круглова за бумагами несколько минут назад. Бумаги – среди них были свидетельства о смерти двух человек от руки маньяка, двух последних и его первых. Он больше не мог видеть эти бумаги, он больше не мог каждый день в зеркале смотреть на человека, который собственноручно убил двух невинных людей. Поэтому принял решение, долго вынашиваемое в голове. Рогозина вошла вовремя, прервав те несколько секунд, которые Круглов отвёл себе на последние раздумья. Она не дрогнула, возможно, просто не умела. Майор поднял на неё глаза, его взгляд было трудно вынести, но она вынесла. Уверенно, почти нежно провела своей рукой по руке мужчины – майора даже дрожь не била, хотя осень была холодная. На выдохе женщина убрала ствол от виска, потом сухо, по-деловому произнесла: - Николай Петрович, долго мне ещё бумаги ждать? – развернулась и ушла. Он долго смотрел ей вслед, долго, бесконечно долго, а потом… встал и понёс обещанные бумаги. Галина Николаевна считала секунды, и, наконец увидев входящего майора, сухо, по-деловому улыбнулась. Её била дрожь... Потому что осень была холодная... - Коля, ну как же ты так? – шутливо упрекнула майора Рогозина. - Чего это ты, Петрович? – «возмутился» Сергей. - Да... Заварить новый? Галь, лучше забери мою кружку, я уже закончу чаепитие. - Эх, действительно, - вздохнул Майский, поднимаясь со стула и захватывая с собой кружку с кофе. Галина Николаевна отпила немного: - Ничего себе, Коля! Сколько сахара-то, ты с кофе и поесть заодно решил? Майский усмехнулся. Разлитый чёрный кофе и разбитая кружка, где среди осколков сохранились нерастворённые гранулы яда.