Бюро "добрых услуг".

Как только отойдут красные воды, Найдутся всем куклы Вуду и кукловоды. Сеанс иглотерапии идёт покуда есть в зеркале кукловод… … или кукла Вуду. (с) Кукла Вуду – СЛОТ. Гробовщик действительно отправился спать. Но спал он плохо, метался. Сон оказался каким-то надтреснутым, надрывным и пустым. Не обычной чернотой, которую Легендарный видел каждую ночь. Вовсе нет. Скорее грёзами, возвращающими в светлое прошлое. В такое вожделенное прошлое. Даже горячий душ не помог. Только зря струился гладью по прохладной бледной коже, по испещрённой такими же рубцами, как на шее или на лице, спине. Кто бы увидел его, тот бы непременно решил, что седовласый мужчина стал жертвой ужасающей резни или аварии. Ведь он так и не одевает амулет Анубиса, оставляя его на прикроватной тумбочке. —«Да, аварии. Именно так…» — усмехнулся собственным мыслям, подставляя воде расчерченное шрамом лицо. — «На производстве!» А нега и необходимый для отдохновения провал в темноту так и не явились, после того, как он старательно отмылся от запаха бесов, казавшегося, как и в прежние времена, отвратительным. Впрочем, он не настолько брезглив, как можно подумать. Может ли вестник Смерти таким быть? Если только внутренне. Остальное всё надуманно. Ему ведь без разницы, кого провожать в последний путь – демона или человека. Белое или чёрное. Не потому возникло отвращение. Не из-за принадлежности. — «Условности… привычки… Боже, как мелочно!» Жаль, проснулся среди ночи от кошмара – липкого страха, сосавшего под ложечкой. Страха утраты. Ах, как смешно и затейливо это приносило дискомфорт. Точило словно червь. Всех, кого он мог, он давно потерял. Всех, кому он верил и кого любил когда-то. Хотя знал, однозначно знал, что так оно и будет. Как с подобным примириться? — «Предупрежден – значит вооружен? Как бы ни так! К этому невозможно быть готовым, даже когда самолично вершишь приговор» — из века в век. К людям ведь привязываешься. Редко когда не выходит. Он хоть и Ангел Смерти, но не каменный. Не скульптура на надгробии, застывшая в благородном мраморе. Живые к себе располагают, а не надо бы. — «Жизнь… ах, как манит её запах… Жизнь всегда привлекательнее её отсутствия» — без сожалений бы всё творить, без сострадания, как, и положено Жнецу. И не скорбеть потом глупой сентиментальностью, разглядывая во снах черепки давно минувшего – синие глаза Клодии Фантомхайв и звонкий смех её сына – Винсента. Но Гробовщик неправильный. Не рождённый, а созданный. По образу и подобию. Некогда покорный, единственный Сын той Силы, что всеми ими – синигами, повелевает и всё равно неприкаянный. Спорящий, сомневающийся. Идущий в итоге против природы. За это и наказанный. Сиэль – негодник, всё же умудрился перехитрить время. Он отличается от своих предков*. Ах, его бы не потерять из-за нелепой оплошности. Теперь мальчишка никуда не денется. Не прервёт их связь. Это не может не радовать!— «Даже демон-дворецкий не помешает,» — решает Легендарный, падая обратно на подушки. — «Самое время себя жалеть. Смеяться над собой… » — это ведь действительно кажется ему ироничным. Но он об этом никому не скажет и сожалеть о вынесенных приговорах не станет. Не обнажит слабость. Будет «держать удар», даже когда нестерпимо жжет в груди. Зарёкся, наученный горьким опытом. К тому же, Легендарный слишком стар для откровений, но слёзы-предатели однажды снова прочертят путь по впалым щекам с высокими скулами. Он ведь не стареет. Не меняется. Как тогда, в Германии, когда заявившись к Дидериху Либкхнехту, Гробовщик уставился на пожелтевшую фотографию времён уэстонского колледжа, на которой была запечатлена весёлая четвёрка префектов, в числе которых был Винсент. Нелепая нежность. Непонятно, откуда взявшаяся. Слишком много Легендарный повидал. Бывает безделица, а «близко к телу». Растрогает, даже разрешения не спросит. А случается, что и в жестокости равных ему нет. В изворотливости. Не даром Сама - Создатель, подарила ему своё оружие – косу, которую он никому не отдаст, как единственную ниточку связи с «Родителем». — «Давай-давай, скули по своей вечности-пытке. Тебя же давно ничего не заботит. Тебе всё приелось и наскучило. Однако. Перемежать собственные иллюзии с реальностью так сладко. Как знать, вдруг появление графа остроты добавит? А другие жнецы? Им проще. Они ничего не знают, для них ты был всегда, в итоге став диссидентом. По сравнению с тобой, все они молоды. А ты? Что ты? Ты был свидетелем знаменитого Распятия, пусть и непонимающим происходящего до конца. Тогда заботливый «Родитель» только учил. А что сделал ты? Ты допустил Воскрешение – бальзам сному ангелов, поражение жнецам» — лежа распростертым, полуобнаженным на широком ложе Гробовщик улыбался темноте. Безумно улыбался. Прошлому. Себе. Ей – Силе, чья сущность струится по венам всех синигами. По его венам. Их глаза были тем же отсветом могильных ядовито-зелёных огоньков. Её светом. Он - наречённый когда-то Адрианом, был самым прекрасным из них**. Он не был первым жнецом, и не был последним, но у него преимущество. Имя старинное, римское***… Холодное пламя глаз сверкает в темноте. Он должен быть достойнее и сильнее. — «А любила ли ты меня, своё дитя?» — обращение к абстрактной сущности. Мысленное, беспокойное. Знает же, что ответа не будет, но словно слышит откуда-то – любила. Всегда любила. Погаснет пламя – погаснешь и ты. — Тогда почему позволила мне… чувствовать? — шёпот во тьме. Обвинение режет острый слух. Кажется, что голос сел, будто сорванный. — «А разве могла я запретить?» – те же мысли. Её, или его? Нежданные. Неужели Смерть не глуха? Или он не спрашивал до? Совсем отчаялся, что ли? — «Ты стал совсем седым…» Это уже не похоже на голос возбужденного кошмаром воображения. Легендарный садиться в постели, чувствуя, как невидимая ледяная длань касается его правой щеки, проводя кончиками пальцев вдоль шрама, вниз. К подбородку, следуя утончённым чертам. Гробовщик замирает, зажмуривая глаза, следуя движению невидимой руки. Тянется к ней, ища ласки. Как Сын, как путник, жаждущий воды в безводной пустыне. Хотя бы один ледяной глоток. — Твоими стараниями… — скорее подумал, чем произнёс. — Чего ты хочешь от меня? Зачем явилась? — ярость червя, злящегося на дождь. Всё равно он примет всё, что Она предложит. Как он может этого не хотеть? — «Раньше эти волосы были чёрными как ночь, и я вплетала в них звезды,» — ему не нужно видеть, чтобы ощутить Её деликатное прикосновение. Как седая, почти белая прядь струится меж длинных призрачных пальцев. Она и сама седая. Наверняка. Иначе и быть не может. — «Я счастлива, что ты вспомнил обо мне…» — голос не женский и не мужской. Безликий. Чудится, или в нём скользит теплота? — «Отпусти былое. Вернись ко мне…» — Просто ты раньше не слушала, — Гробовщик предпочитает думать, что это – Она. — Не слушала и сейчас не станешь. Уходи, — откидывает голову назад, со вздохом прижалась затылком к груди бестелесной сущности. Холодной и одновременно дарящей покой своему мятежному Сыну, роднящей близостью. Хмурит белёсые брови, не размыкая век. Так проще. Нельзя всегда полагаться на зрение, а то можно и главное просмотреть. — Прочь… — он не поддастся на уловки, которым эта Сила выучила его сама. — «Бедный мой мальчик… Адриан,» — милость необычайная, искренняя и такая нужная. Смерть действительно жалеет его, со всей своей полнотой и притягательным могильным холодом объятий. Извращённых, противоестественных… Ведя худыми руками по оголённым мужским плечам, прикасаясь к линиям рубцов. Адские цепи подвластны Смерти. Но наказание за содеянное должно было быть. Наказание и искупление. Долг погашен. Чистая душа спасена.— «Ты упрям, как и я.» — Теперь ему достанет сил. Пусть даже сопротивляться Ей. Мир не измениться. Он не перестанет быть Её созданием, а Она его Создателем. Эти узы не разорвать. Молочно-белая кожа Гробовщика холодна, как и Её собственная, намного светлее, чем у других синигами. Плоть от плоти. — Уходи… — а возненавидеть никогда не сможет, хотя и пытается. Утром хозяин бюро проснётся недовольным, растрёпанным, не выспавшимся, принимающим всё за отвратительный сон. Но такой реалистичный, что даже невольно поёжится, сидя на откинутом покрывале в одном нижнем белье. Обыденно, до тошноты. Но он сам выбрал этот путь. ____________________________ * - об этом же Гробовщик рассуждает в акре про колледж «Уэстон». (http://www.jurnalu.ru/online-reading/manga/kuroshitsuji/kuroshitsuji084/18) ** - отсылка к госпоже Тобосо Яне, которая утверждает, что Гробовщик действительно является самым красивым из всех её персонажей. *** - это имя римского (латинского) происхождения. Происходит оно от родового имени Hadrianus, что в переводе означает «адриатический». Знающие географию региона сразу догадаются, что это можно перевести еще как «житель Адриатики» или «тот, кто родом с берегов Адриатического моря». Носители этого имени лидеры, достаточно возбудимы, упрямы, себялюбивы и доставляют много хлопот родителям. Похожи на мать. Интересуются всем, что связано с техникой и точными науками. Пунктуальны, не терпят необязательности у других. Легко сходятся с людьми, готовы воспринять новую идею и горячо отстаивать ее. Наделены хорошей памятью, отважны, в обиду себя не дадут. Для многих окружающих остается тайной суровый нрав Адриана в решении спорных вопросов. Адриана редко кто видел в такие моменты, однако говорят, что его оппонентам не позавидуешь. В таких случаях он действует быстро, решительно и безжалостно. Не стоит лишний раз спорить с Адрианом, ведь обычно ничем хорошим это не заканчивается.