***
— С четырёх утра мониторю СМИ, — в руках мужчины Реджина заметила увесистую стопку журналов и утренних газет. Пока фигуристка спала безмятежным сном в тренерском люксе, мир продолжал где-то тихо, а где-то громко сходить с ума. — Пойдём со мной, дорогой, тебе следует выпить чего-нибудь бодрящего и восстановить силы. Похоже, ты всю ночь не спал и слегка переутомился, — Миллс заботливо взяла его за локоть. — А потом ты ознакомишь меня с текущим состоянием дел. — Слегка удивлённый неожиданному предложению Сидни, мгновенно расслабился, почувствовав невесомое прикосновение изящной руки. Они расположились за дальним столиком в углу небольшого, но очень уютного кафе, где пахло крепким кофе и терпкой ванилью. — Это не шутки! Посмотри хотя бы на заголовки! — журналист суетливо зашуршал страницами. — Пожалуй, закажу тебе блины. А ещё здесь подают восхитительные сэндвичи с лососем, — казалось, Реджину совершенно не заботит внешняя суета. Она все ещё пребывала в состоянии лёгкой прострации после триумфального выступления Эммы, не отказывая себе в удовольствии постоянно вспоминать особенные фрагменты. Ранним утром, первые полосы всех ведущих мировых изданий разнесли по миру весть о рождении Нового Героя. Изображение Темной Свон, как Эмму успели окрестить зрители, а затем подхватили журналисты, в ее ставшем уже знаменитом чёрном облегающем костюме и сверкающих коньках с гравировкой двух лебедей, украсило развороты большинства печатных изданий. «3ло ещё никогда не было столь совершенным», «Тёмная Свон покорила мир», — не уставали напоминать газеты. Другие же называли Эмму Принцессой-Лебедем, не рискнув отдать спортсменке Королевский трон, который по праву, после постановки великолепного спектакля, принадлежал ее тренеру — Реджине Миллс. Каждая газета, каждый комментатор, специалист и зритель увидели в этом выступлении нечто своё, по-особенному близкое и понятное. Журналисты охотно цитировали Реджину, назвавшую свою ученицу, человеком способным изменить мир за четыре с половиной минуты и полностью перевернуть представление о добре и зле. — Ты вообще меня слушаешь? — слегка возбуждённый Сидни никак не мог принять спокойную улыбку на лице Миллс. — Имя «Дарк Свон» необходимо срочно патентовать. За сутки оно стало новым брендом, — настойчиво напомнил он. Реджина не без удовольствия отметила про себя, что не ошиблась с выбором пиарщика. У журналиста было отменное чутье и умение вовремя подмечать самое важное и необходимое. — Свяжись с «IMG», пусть займутся, — она кивнула, подчеркнув согласие довольной улыбкой. — Что с изображением значка лебедя на коньках Свон? — не успокаивался Гласс. — Этот вопрос давно решён. Права на знак принадлежат Эмме, — успокоила Реджина. — А ты знаешь, что цены на билеты в день Показательных выступлений взлетели в пять раз? Люди предлагают по тысяче долларов, только бы ещё раз увидеть Чёрного лебедя. Ожидание Заключительного дня соревнований превзошло даже старт турнира фигуристов. Ты создала шедевр, дорогая. Я никогда не перестану восхищаться тобой. — Ну, значит, есть вероятность того, что следующая моя идея понравиться тебе не меньше. — Все, что пожелаешь, Несравненная, — почтительно кивнул журналист. Следующие полчаса Реджина посвятила детальному изложению плана по созданию спортивного реабилитационного центра на базе клиники ветеранов и инвалидов, а также дала указание продумать и организовать массированную пиар-компанию. — Нам нужны деньги, Сидни, вернее будет сказать, нам нужны очень большие деньги, а значит, необходимо привлечь богатых и влиятельных спонсоров, которые захотят увидеть имя своей фирмы на вывесках и не поскупятся на расходы. — Гласс был восхищён, пообещав организовать все в наилучшем виде. Реджина напомнила журналисту о вечернем праздничном банкете Чемпионов и, едва закончив завтрак, они отправились на итоговое собрание глав Федераций.***
— Я готова, — Реджина задержалась на секунду у зеркала, оценивая идеально сидящее на соблазнительной фигуре чёрное платье. Миллс, как всегда, выглядела восхитительно, и Эмма невольно залюбовалась роскошной женщиной. — Сегодня твой день, милая. И этот вечер принадлежит только тебе. — Реджина подошла и бережно взяла ее ладони в свои. В уголках карих глаз Эмма заметила блеснувшие крохотные слезинки. — Пусть он останется в твоей памяти, как символ успеха, величайшей победы духа и воли, чтобы у тебя никогда не было сомнений в собственных силах и возможностях. Эмма ловила каждое слово и почти не дышала, наблюдая за движением идеально очерченных сочной помадой пухлых губ. А затем приблизилась почти вплотную, переплетая пальцы. Тело оказалось вмиг охваченным воспоминанием о том моменте, когда она впервые поцеловала Реджину. Она вспомнила, как дрожали и подгибались ее колени, как неровно билось в груди вмиг ставшее огромным сердце. — Больше всего на свете я хочу находиться сейчас в этой комнате. Это мой день и, надеюсь, он станет воплощением моего самого большого желания, с тем с кем я хочу… — она нетерпеливо смотрит в тёмные глаза и чувствует, что Реджина лишь крепче сжимает в ответ ее руки. — Думаю, мы вправе себе это позволить, — тёплая волна окутывает тело, в тот момент, когда ладони Эммы бережно обнимают ее лицо. А язык скользит по мягким губам, совершенно позабыв о макияже. Эмма действует медленно, аккуратно, но решительно, давая понять, что отступать не намерена. Реджина мягко накрывает ее ладони своими, с готовностью повинуясь нежным, но настойчивыми прикосновениями. Первый поцелуй жаркий, влажный, разгоняющий по венам закипающую кровь. Она целует ее страстно, запуская руку в тёмные волосы и притягивая к себе. Реджина совершенно не в силах сопротивляться тому, как напористо Свон завладевает ее ртом и прижимается бёдрами. Лишь тихо стонет в ответ на горячее касание умелого языка, наслаждаясь моментом долгожданной близости. Их дополняет мягкий свет и тишина, в которую изредка проникают хриплые вздохи. Торопиться не хочется, и они с трудом разрывают поцелуй, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. — Эмма, — выдыхает ей в рот Миллс, чувствуя, как легко скользит вниз с ее плеч платье. Огромные зелёные глаза призывно блестят в мягком полумраке. Она, наконец, позволяет себе действовать, а не думать, сомневаться или бояться. Поэтому настойчиво тянет кусочек ткани вниз, перед этим расправившись с молнией. Реджине почему-то кажется, что у Свон холодные пальцы, но на самом деле это ее кожа горит огнём. Застёжка очень быстро поддаётся ловким рукам, невесомый кусочек ткани оголяет плечи, и лишь слегка задевая талию, спадает вниз к идеальным ногам. Она громко вдыхает, чувствуя освежающую прохладу, пока ладони Эммы скользят вниз по гладкой спине, вслед за платьем, вызывая волны приятных вибраций. Реджина неохотно отстраняется, но Эмма все ещё не выпускает ее из крепких объятий. В глазах Миллс смесь желания, сомнения, неуверенности и страха. Эмма чувствует это, видит и понимает гораздо больше, чем Реджина может или хочет ей сказать и описать. — Я боюсь, Эмма, я боюсь, — шепчет она севшим голосом. — То, что происходит между нами — это гораздо больше, чем простое притяжение. Если что-то пойдёт не так, — бормочет она неуверенно, — и тебе не понравится, я потеряю… Я никогда раньше не была с женщиной, но это не значит, что я ничего не чувствую к тебе, — продолжает оправдываться она. — Реджина, послушай, мы уже не дети, неспособные разобраться в собственных эмоциях. Мы взрослые люди, повидавшие слишком много. Меня очень давно привлекают женщины, но никто и никогда не будил во мне таких чувств, ни с кем дело не доходило дальше простого влечения. Отсутствие опыта — не отсутствие чувств, — Эмма вновь аккуратно путается в густых волосах, притягивает Реджину к себе, касается краем ладони нежной кожи на щёках, и с восхищением смотрит в красивые глаза. — Женщины — существа хрупкие. Нам природой положено быть создателями новой жизни. Поэтому, когда мы прыгаем, почти всегда закрываем глаза. В этом причина большинства неудач и падений. Женщины на то и женщины, чтобы быть нежными и чувственными. А в сочетании с отчаянной смелостью и решимостью, которая есть у нас с тобой — в этом наше главное преимущество и очарование. Подумай, сколько раз в своей жизни мы совершали прыжки. Самое страшное — это заход. Потому что не знаешь, в какую бездну улетишь. Как с парашютом — прыгаешь и думаешь: раскроется или нет? — Эмма медленно перемещает руки себе за спину и начинает растягивать молнию собственного платья, пристально глядя в лицо напротив. Реджина наблюдает за ее действиями слегка испуганным, но внимательным взглядом, совершенно очарованная открывающимся перед ней соблазнительным видом. Свон не томит ожиданием и отправляет на пол свою одежду вслед за одеянием Реджины. А затем очень медленно подносит ладони Реджины к губам и целует каждую из них по очереди. Поцелуи Эммы не похожи ни на что. Такие желанные, необыкновенные. И всегда разные. Иногда робкие и неторопливые, иногда дерзкие и напористые. А сейчас необычайно ласковые и нежные. Порой они заводят ее, заставляя желать большего, а потом резко успокаивают, вынуждая испытывать почти болезненное разочарование. Но сейчас ее тело отвечает на каждый почти мгновенно, со всей страстью, на которую, как она уже думала, не была способна. — Ты, думаешь, мне не страшно? Можно быть очень волевой и сильной духом, но иногда наши страхи так переполняют нас, что берут верх, — карие глаза удивлённо распахиваются, зрачки увеличиваются от наплывающего возбуждения, потому что вслед за платьем на пол падает и Эммин бюстгальтер. — Помнишь, я как-то сказала тебе, что прыгать легче вдвоём. Нам стоит попробовать. Ты боишься падения, но давай вместе заглянем в лицо этому страху. Прыгай, но глаза не закрывай. — Реджина моргает и облизывает губы. Она не замечает ничего, кроме красивой упругой груди, от которой невозможно оторвать взгляд. Эмма стоит почти вплотную к ней, давая почувствовать жар смелого тела, затем берет и медленно прикладывает только что покрытые поцелуями ладони с мелко дрожащими пальцами себе на грудь. — Реджина, не закрывай глаза, ты должна видеть каждый прыжок, — ощутив нежные, слегка влажные от напряжения ладони, Эмма с трудом сдерживает подступающее возбуждение. Затем накрывает своими ладонями руки Миллс. Реджина неуверенно и бережно исследует нежные соски, замечая, как возбуждается Эмма от ее прикосновений. Невероятное ощущение твердеющей плоти под ладонями тут же отзывается приятной вибрацией в конечностях. Эмма даёт ей время и возможность привыкнуть к необычным касаниям и в следующее мгновение осторожно обнимает ее за талию, притягивая ближе. Ладони Реджины все ещё продолжали ласково гладить красивую грудь. Она, словно заворожённая этими движениями постоянно переводит взгляд с тонких губ Свон, скользит взглядом по выступающим худым ключицам и снова возвращается к созерцанию и касанию небольших упругих сосков. Эмма так красива, необычайно, возбуждающе красива. И это такие совершенно новые, возбуждающие прикосновения. Она уже трогала ее. И не раз. Она так хорошо знает ее тренированное, совершенное тело. Но сейчас все совсем по-другому… И Реджина пытается понять, уловить необычное чувство, которое проникает в каждую клеточку ее тела и отключает разум, заставляя повиноваться невероятному притяжению. Эмма Свон горячая, такая сильная и головокружительно красивая. Реджина так увлечена невероятными ощущениями, что с трудом замечает себя стоящую в одном нижнем белье, пока умелые руки избавляют ее от кружевной части прикрывающей красивую грудь. Теперь уже Эммины ладони плавно скользят по ложбинке и расходятся медленными движениями, аккуратно поглаживая напряжённые соски. — Реджина, смотри на меня, смотри только вперёд, — Эмма настойчива в своей просьбе, и она плывёт за тихим голосом, словно околдованная. Ее руки медленно, почти неохотно, перемещаются с груди Эммы чуть ниже, пробуя тренированные мышцы живота. Реджина знает их все, но теперь она может трогать их, наслаждаясь, наконец, совершенством. Такое странное и удивительное чувство — очень сильные в окружении слишком нежной, тонкой кожи. Она чувствует себя уверенней, ощущая, как твердеет пресс под ее дрожащими пальцами. Затем громко втягивает воздух, чуть прикрывает глаза, и Эмма тут же захватывает ее губы настойчивым жарким поцелуем. Теперь она думает только об Эмме Свон. И о своих руках, которым так приятно ласкать прекрасное тело и о ладонях Эммы, которые скользят вниз по талии, избавляя от остатков белья и скованности. — Я счастлива, я так счастлива, что ты рядом. От того, что мы вместе и у нас все получается. И осознание этого должно делать меня смелой, но с каждой минутой, с каждой следующей мыслью, я все больше и больше боюсь опять все потерять, — она все ещё сомневается. — Ты такая… невероятная… красивая. Хрупкая, но такая сильная, — Реджина рисует ладонями узор вверх от груди к плечам, наслаждаясь совершенством очерченных мышц. — Вокруг тебя целый мир, столько возможностей, перспектив. Возможно, я не то, что тебе надо. Возможно, тебе подойдёт что-то более цельное… — Эмма чувствует взволнованное дыхание на своих губах, смешанное с возбуждением потемневших глазах и растворяется в невероятно нежных прикосновениях. — Так все, хватит, мне и даром не нужен этот чёртов мир без тебя. Ты мой мир, — у нее все ещё тысячи вопросов и сомнений, но Свон не даёт просочиться ни одному из них, разбивая неистовым поцелуем, и подхватив соблазнительные бедра, укладывает на кровать. Сначала Реджина чувствует соприкосновение кожи с прохладными простынями, но в следующий момент Эмма медленно накрывает ее своим телом, прижимаясь бёдрами, а ещё через мгновение даёт почувствовать совсем невесомое прикосновение горячей влажной плоти. И Реджина едва не задыхается от возбуждения. Теперь, когда они вместе, голые, плотно прижатые, открытые друг перед другом она замирает и смотрит настороженным, слегка, испуганным взглядом, в котором плещется смущение, смешанное с желанием. Это прикосновение, словно невидимая магия. Колдовство. Свон пристально смотрит ей в глаза и медленно очерчивает кончиками изящных пальцев идеальные скулы, а затем целует каждый сантиметр чувственных губ. Она хочет запомнить каждую секунду невесомых прикосновений. Реджина замирает на мгновение, потрясённая такой нежностью. — Ты так отчаянно красива, — Эмма снова целует ее слегка приоткрывшийся рот. Теперь уже жадно. Глубоко. — Я здесь, Реджина. С тобой, — слова растворяются в тишине. — Знаю, ты нервничаешь, так же как и я, боишься, что в первый раз получится не так хорошо как хочется. Я никогда раньше не была с девушками, но ты самая красивая, очаровательная, страстная и нежная женщина из всех, кого мне довелось встретить. Ты не можешь не возбуждать и не притягивать, — Эмма поднимает аккуратный взгляд. — Хорошо, — соглашается она, — это хорошо, — ей надо что-то говорить, что-то слышать в ответ, чтобы почувствовать себя смелой, уверенной, чтобы перестать бояться и расслабиться, наконец. И получить то, что она так давно желает — Эмму Свон в своих объятиях. В этот самый момент Эмма прижимает ее бёдрами настолько сильно, что Реджина чувствует слишком яркое соприкосновение их мокрой плоти. Это так неповторимо. Возбуждающе. И у нее мгновенно перехватывает дыхание от столь жгучего, плотного контакта и неожиданно острых ощущений. Внутри все полыхает жарким огнём, а тишину нарушает невольно сорвавшийся с губ громкий стон. Она впервые жизни чувствует такую страстную силу собственного желания и впервые ощущает силу желания в ответ. Настоящего влажного, липкого желания. Это так откровенно, так открыто, и только для нее. Их тела теперь двигаются в едином темпе, горячо соприкасаясь в каждом тягучем движении бёдер. Ее руки сами собой придерживают упругие ягодицы Эммы, сопровождая протяжный ритм. Она, наконец, забывает обо всем. Просто растворяется в неожиданно нахлынувшем возбуждении прильнувшего к ней жаркого тела. Теперь они полностью чувствуют друг друга: всем телом, каждой клеточкой, губами, горячими животами, испытывая почти боль от желанных прикосновений. Единое движение совершенных тел создаёт восхитительное трение от тесного, полного контакта их влажности, медленно приближая к развязке. — Я думала, что знаю все про женское тело, но ты… ты просто нереальная, я хочу быть с тобой… ещё ближе, — Миллс постоянно облизывает пересыхающие губы, притягивая бедра Эммы, ещё крепче прижимается и дрожит. — Боятся Реджина — это нормально. Но мы вместе. Рядом. Мы можем чувствовать друг друга, — дыхание Эммы обжигает чувствительную кожу шеи, — можем касаться друг друга, — длинные пальцы медленно скользят по руке, оставляя дорожку обжигающих прикосновений. Она не спеша целует ее плечи, оставляя тёплые отпечатки губ. Реджина чуть отклоняет голову назад и слегка прикрывает глаза. Эмма смотрит на нее с восхищением и щемящей нежностью. Их тела практически дрожат от возбуждения, медленно разгоняя по венам адреналин. Ладони Миллс вновь сжимают затвердевшие соски, которые притягивают словно магнит. Страх и неуверенность потихонечку сменяются возбуждением и ожиданием. — Забудь на мгновение обо всем. Мы можем написать новую историю, поставить новый танец. Он будет нашим, понятным только нам двоим, и мы будем кружиться в нем столько, сколько захотим, наслаждаясь мелодией и собственным ритмом. Никто не станцует лучше. Тебе не надо больше бояться. Ты для меня — целый мир и я хочу стать для тебя не просто другом, спасителем и опорой. Я хочу быть для тебя всем этим и ещё чем-то большим… — Стань для меня всем, Эмма Свон, — у нее совсем спутаны мысли и она окончательно теряется в ощущениях, потому что нежные поцелуи неустанно уделяют внимание каждому обнажённому участочку смуглой кожи, исследуют хрупкие ключицы, и чувствительную шею, а руки бережно ласкают чуть выступающие ребра и плоский живот. Губы медленно прокладывают дорожку вниз, к груди, где возбуждённые соски давно страждут касаний горячего языка. Реджина слегка всхлипывает, впервые испытав подобное интимное прикосновение. Она почти перестаёт дышать, когда Эмма накрывает вторую грудь тёплой ладонью. Реджина не очень хорошо знает, что такое страсть, но то, что происходит между ними — это точно не жажда плоти, это нечто иное — чувственная нежность. — Эмма, — хрипит она, хватает ртом густой воздух, притягивая к себе мускулистые бедра, чтобы сильнее ощутить всю силу ее возбуждения и заставить ещё явственнее ощутить силу своего. Все эти нахлынувшие эмоции и нереальные ощущения, абсолютно не походят ни на что из того, что доводилось испытывать Реджине раньше; когда она чувствует, что по внутренней стороне ее бёдер разливается влага, а тело жадно желает большего, полностью отдаваясь новизне ощущений. Она слышит стон, но непонятно чей — ее или Эммы. Хотя это уже не имеет никакого значения. Она, наконец, полностью тонет, растворяется в густом полумраке жара сильного, подчиняющего ее тела. Эмма не помнит, когда в последний раз она была настолько возбуждённой, настолько разгорячённой и влажной. Секс для нее всегда был чем-то приятным, расслабляющим. Но ещё никогда она не чувствовала себя такой… нетерпеливой и жадной. Она пытается сдерживать себя, до боли покусывая губы, и продолжает неторопливый путь поцелуев, обдавая горячим дыханием подтянутые мышцы живота, бедра… Реджина так изысканно-изящна. А ее кожа такая нежная и тёплая. Свон не отводит возбуждённого, горящего взгляда от прекрасного лица, замечая, как скованность сменяется наслаждением. Она чувствует, что женщина все ещё слегка напряжена. Тепло рук, пробирающихся к внутренней стороне бедра, заставляют Реджину сосредоточиться на прикосновениях и разжигают огонь желания, который сменяется почти болезненной пульсацией между ног. Скользящие движения, искусно сменившиеся аккуратными покусываниями зубов и узорами влажного языка, эхом отзываются глубоко внутри. — Господи, — шепчет она севшим голосом, слегка подрагивая под умелыми ладонями. Ее тело с радостью принимает прикосновения, дрожа от волнения и удовольствия. А бедра сами тянутся к рукам. Реджина уже не в состоянии думать абсолютно ни о чем, кроме Эмминых ладоней у себя между ног. И того сколько сладостного удовольствия приносят ей движения настойчивых пальцев, которые медленно скользят по влажным складкам, заставляя следовать за протяжным движением. Это необычно, приятно, и по-особенному ласково. Хочется раствориться в ощущении, но натяжение внутри слишком велико, оно требует разрядки. Пальцы продолжают мучительно-неторопливые поглаживания, давая привыкнуть к новизне, совсем немного приоткрывая складки, но не проникая особенно глубоко. Нахлынувшее на Реджину наслаждение настолько острое, что дыхание и голос сливаются воедино. Тело и руки вмиг слабеют и по безвольно разжавшимся пальцам бегут иголочки тока. Эмма, наконец, почти невесомо прикасается кончиком пальца к возбуждённому клитору и Реджина невольно вздрагивает и стонет от желанного контакта. Эмма тут же стонет в ответ, чувствуя отзывчивость и влажность возбуждённого комка горячей плоти. Она ловит губами ожидаемый стон прекрасных мягких губ, когда ее пальцы преодолевают последний барьер, плавно погружаясь в разгорячённое лоно. Реджина растворяется в сладостных ощущениях, в тот момент, когда длинные пальцы медленно заполняют ее. Каждый толчок заставляет смуглые бедра выгибаться навстречу. — Боже… — она даже не знает, произнесла ли это вслух. Ей просто надо понимать, что все это реальность и Эмма сейчас с ней, в ней… Ее ладони судорожно впиваются в крепкие мышцы бёдер, оставляя отпечатки на бледной коже. В Реджине настолько развита чувственность, что Эмма просто задыхается от возбуждения, зачаровано наблюдая за каждым плавным движением совершенного тела в своих руках, одновременно прислушиваясь к отзвукам своего. Она чувствует желание Реджины так же сильно, как своё собственное. Внутри все дрожит, грудь призывно ноет, и пульсация между бёдер становится практически невыносимой… Сдерживаться больше нет никаких сил. Несколькими точными и умелыми движениями Эмма доводит ее до вершины, заставляя потонуть в вихре бесконечного блаженства. Тело Реджины дрожит. Она выгибает спину и через несколько долгих секунд медленно возвращается на постель. Мягкий туман в ее голове топит все окружающие звуки, а кровь, превратившись в огненную лаву, обжигает вены. Боль ожидания, наконец, сменяется наслаждением, а тёмные глубины огромных зрачков наполняются удовлетворением. Пока Реджина восстанавливала дыхание, находясь в объятиях невесомого погружения, Эмма приподнялась над ней на руках и, упиваясь видом чуть прикрытых от наслаждения глаз, продолжила впитывать невероятную мягкость и гладкость кожи, оставляя нежные поцелуи на шее и подбородке. Такое смешение ощущений, простое чувственное наслаждение от запахов и вкуса на своих губах опьяняло, заставляло голову кружиться и чувствовать крошечные пульсации клитора в самом низу. — Ты самая совершенная, невероятная. Такая нежная, горячая… — Эмма настолько возбуждена, что почти не слышит собственного голоса. Желание и страсть полностью заглушают рассудок. Лишь чувствует, как тело под ней расслабляется и в следующее мгновение она оказывается на спине. Очутившаяся сверху Реджина нависает над ней, великолепные губы расплываются в мягкой улыбке и одаривают Эмму долгим глубоким поцелуем, полным страсти и благодарности за недавнее удовольствие. Эмма стонет и тянется к ней всем телом. Теперь уже руки Реджины скользят по тренированному телу, разгоняя соблазняющее тепло. А глаза внимательно наблюдают за выражением блаженства. Она даже не может толком разобрать, какие чувства захлестнули в тот момент, когда губы Реджины прихватывают ее возбуждённый сосок. Ее тело вздрагивает навстречу, а руки прижимают к груди тёмную голову. — Господи… Реджина, пожалуйста, — все тело напряжено, от кончиков волос до пяток. В нем не осталось ни одной спокойной жилочки. И, кажется, что эта мука будет длиться вечно, потому что, несмотря на мягкость и нежность прикосновений внутри все дрожит от невыносимого возбуждения. Каждый поцелуй отзывается вибрацией, воздух вокруг становится горячим и густым. Губы Реджины добираються до живота, тонкая изящная кисть проскальзывает между бёдер Свон, начиняя дарить ласку напряжённой плоти. У Реджины перехватывает дыхание, когда кончики ее пальцев погружаться в тёплую и влажную глубину. Эмма чувствует нарастающее давление, а низ живота наливается тяжёлым жаром. Она громко стонет, ее тело словно струна, резко выгибается, полностью охваченное волной нереального наслаждения. Внезапно и быстро накрывший ее оргазм приносит быструю и слегка болезненную разрядку. И Реджина, резко поддавшись вперёд, почти падает на покрытое испариной тело, утыкается носом в изящную шею и аккуратно целует скулы. Она хрипло стонет от того, какая невероятно сексуальная Эмма, наслаждаясь зрелищем подрагивающего под ней тела, все ещё оставаясь в ней… И испытывает ни с чем несравнимую радость от осознания того, что удалось доставить удовольствие.