Окно

Sleeping At Last — Instead of Myself

 — Ну, Лео, шевели панцирем, — Раф подталкивает старшего к выходу в коридор, на ходу забрасывая мелкие бревна в плавно разгорающийся камин.  — К чему такая спешка? — тихо смеется Леонардо, чуть притормаживая. — Все еще не сели за стол.  — Потому что тебя ждем, старший, — бурчит себе под нос мастер сай, приобнимая Лео за плечи. — Не парься по пустякам хотя бы сегодня.       Лидер улыбается. По пустякам. Для его брата, казалось бы, все является одним сплошным пустяком, но Леонардо-то понимает, что хитин у его брата крепок не только снаружи, но и внутри, поэтому ему легко прятать свои чувства, завешивая их плотной ширмой не то, что безразличия, но Раф чаще всего лучше справляется с тем, с чем не могут справиться его братья.       Он легче переживает, лучше переносит, быстрее залечивает раны. И дело не в том, что он черств или слишком угрюм, нет, наоборот, полон эмоций, льющихся через край, но все переживания для него — вспышка. Пока братьев тоска и грусть жрут медленно, смакуя каждый кусочек, он дает им сразу взорвать себя, выпустив все накопившееся наружу. С опустошением проще жить, чем с тяжестью, но это не означает, что переживания от этого притупляются. Они всегда острые, как бритва, заточенные и отполированные до блеска, отражающегося от души в реальность: во влагу на уголках глаз, в сиплый рык, четкие и сильные удары в стену, в безмолвные диалоги с кем-то из братьев.       Ребята умеют выражать свои чувства, но делают это по-разному, поэтому к каждому нужен особый подход, чтобы ненароком не задеть оголенные нервы. Тогда реакция у них всегда одинаковая: отталкивают, отличаясь только способами. Леонардо достаточно взгляда, а Рафу — наорать. И нет здесь ничего странного или особенного.       Это их первое Рождество без Мастера Сплинтера и Рафаэль очень хочет, чтобы праздник прошел если не на отлично, то пускай хотя бы Лео хоть раз искренне посмеется и снимет всего на одну ночь жуткую маску скорби, которая не нравится никому из них.       У младших были такие же, но им было гораздо легче избавиться от них в кругу друзей, чем Лео попросту содрать ее вместе с кожей. И как тут поулыбаешься, как хочет Раф, или пошутишь?       Рафаэль крепко сжимает ладонь лидера в своей и заходит с ним на кухню чуть ли не под бурные аплодисменты заждавшихся братьев и Эйприл с Кейси.       На столе много вкусной еды от огромной идейки до румяного яблочного пирога. Шампанское и вино сегодня льются ручьем, и скромный глоток делает даже Леонардо — всем нутром ненавидящий алкоголь — потому что Рождество — его любимый праздник, в который он запрещает себе отнекиваться от еды и воды, как говорили некоторые люди, посланной богом*. «Бог посылает еду, но забирает жизни. Диванная философия».  — Эй, все хорошо? — Рафаэль улыбается старшему уголком рта без привычного оскала или ухмылки, по-доброму, беспокоясь.  — Да, да, Раф, — отвлекается от своих мыслей Леонардо. — Знаешь, сегодня все просто замечательно.  — Я рад, что тебе нравится, — Рафаэль наклоняется к плечу старшего, потершись носом о мягкий синий свитер лидера. — С Рождеством, брат.  — С Рождеством, Раф, — вторит мастеру сай Лео и склоняет голову к его виску.       Майки восторженно что-то тараторит Эйприл, тыкая пальцем в братьев, и протягивает умиленные возгласы, наслаждаясь тем, какие они понимающие и дружные в сегодняшний день.  — Это настоящее рождественское чудо, Донни! — Микеланджело поворачивается к брату, откусывая кусочек лимонного кекса.  — Еще не вечер, — ухмыляется Дон, откидываясь на спинку кресла, но позже так же расплывается в счастливой улыбке.       Возможно, это и вправду чудо —иметь такую семью и друзей, бешеную любовь, привязанность и поддержку. Не в этом ли смысл всего и вся?  — Тааак, Рафи-бой, а ну, давай за нашу встречу!       Кейси протягивает лучшему другу бутылку имбирного пива, которую тот благодарно принимает, сразу отхлебнув глоток. Возгласы, поздравления и шутки утопают в стучании бокалов с шампанским, растворяя раздавшийся за входной дверью стук.  — Секунду, — Эйприл высвобождается из объятий хоккеиста и выходит из кухни. — Кажется, кто-то постучал.  — Эйп, детка, да кого там могло занести? — смеется Кейси, плюхнувшись на стул рядом с Рафом.  — Ребята… — репортерша всматривается в дверной глазок и, словно увидев медузу Горгону, так и застывает возле него.  — Эйприл, ты чего там? — поднимается с места Дон, озадаченно уставившись в коридор.  — Раф, — Леонардо поднимает глаза на брата, видя в них те же чувства, что плещутся сейчас у него в груди.  — Лео, — Рафаэль скрипит зубами, сжав кулаки, и срывается вместе со страшим к двери, от которой их тут же откидывает оглушающий взрыв.       Лидер успевает перехватить руку брата и отвести его в сторону, приняв силу и тяжесть разрушенной стены на себя. Когда Лео накрывает огромной лавиной из бетона, голову и локти уже застилает кровь, а панцирь трескается сразу в двух местах, не предвещая ничего хорошего. Он отчетливо слышит, как кричит Донателло, взывая к братьям, и как от чего-то болезненно и громко стонет младший из ниндзя, упав на колени.       Футов не так много, может, около двадцати или чуть больше. Ничего не понятно, все смешивается в голове. Леонардо ищет глазами Кейси и Эйприл, наткнувшись только на лежащего в паре метров Рафаэля, чье тело так же накрывает бетонная глыба и на лежащую без чувств репортершу, которую закрывает Майки, удерживаясь на одной руке.       Почему? Почему на одной?!  — Братишка… — хрипит младший, замечая своего лидера под грудой обломков.       Леонардо не видит, откуда столько крови вокруг мастера нунчак и почему он, черт побери, не использует вторую руку, держа себя над репортершей, но слезы по запотевшему, измазанному в серой пыли лицу, начинают течь непроизвольно.       Лео приподнимается на локтях, пытаясь выползти из-под стены, но он хоронит себя еще глубже, вышибая из легких весь кислород. Лидер удушливо кашляет и не может найти глазами Джонса и Дона.  — Кейси! Нет!       Футы кружатся в смертельном танце с двумя еле стоящими на ногах воинами, но не спешат убивать. Один из них в вихре закручивается за спину хоккеиста, бросая бомбу вверх.  — Кейси! — снова выкрикивает Донателло.       Леонардо закрывает глаза, вжимая голову в плечи. Потолок обрушивается прямо на Кейси и Дона, который не успевает закрыть собой друга. Оглушающий звон в ушах. Глубокая Марианская впадина в сознании.       Когда Лео летит вниз, он не чувствует ничего: нет ни боли, ни страха, ни ощущения опасности. Его сердцебиение отдает ровным ритмом, глаза плотно прикрыты, и лидер уверен, что попросту умер. А что еще должно быть после смерти? Черепаший рай? — смешно. Ад? — не для Леонардо. Он уже был там, когда погиб его отец, и второй раз официального приглашения пока не получал.       Получается, вот так выглядит конец. Бездонный, действительно темный, не благодаря смешению темно-синего и фиолетового, каким цветом человечество привыкло величать черный. Лео имеет уникальную возможность смотреть в широкий спектр цветов от темно-оранжевого до грязно-белого и, на самом деле, никто не скажет ему точно, что это. Потому что тьма не поддается ни одной из известных человечеству палитр. Потому что она априори может быть смешением всех известных оттенков, которые только способно воспринимать зрение любого из живых существ на планете.       Леонардо медленно отрывает глаза, понимая, что остановился в воздухе. Все внутри жутко ломит и лидера знобит, как от температуры во время болезни. Он осматривается по сторонам, попытавшись встать, но его словно прижало к пустоте, поэтому подняться не представляется возможным.       По правую руку от него горит ясная, достаточно четкая картинка. Лео видит, что она отображается от его собственного зрения, ведь находится под тем же углом, под каким лидер лежал в разрушенной квартире.       Донателло трясущимися руками разгребает обломки, вытаскивая пострадавшего младшего брата и Эйприл, покрытую открытыми ранами, синяками и широкими ссадинами с ног до головы.       Рафаэль громко отрицает произошедшее, хватаясь за голову и истошно воя. На его коленях лежит только что вытащенный Кейси, не подающий никаких признаков жизни. Мастер сай зовет Донателло, матерясь и зная, что тот даже не слышит его, делая искусственный массаж сердца сначала Эйприл, а затем Микеланджело.       Лео почти ни разу не видел, как плачет его брат. В детстве — да, пару раз из-за лютой обиды на что-то или сурового наказания, хотя и то и то мастер сай всегда стойко терпел. Может, поэтому исключительно лидер и видел его слезы. Рафаэль мог дать слабину только рядом с ним.       Но сейчас Леонардо наблюдает за всем со стороны, видя мокрую от слез алую повязку, дрожащие губы и слыша сиплый от ужаса голос. — Ну, давай, старина, дыши… Кейси, что б тебя, давай!       Лео отворачивается. Невозможно. Невозможно слышать извинения, невозможно слышать напоминания мастера сай о тех вещах, что они с хоккеистом еще не успели сделать, невозможно видеть бездыханное тело в таких беспомощных трехлапых ладонях.       Взгляд падает влево. Там же находится закрытое окно, за которым мерно падает снег и сгущаются белые низкие облака. Почти тот же вид, что открывается и через квартиру Эйприл, но этаж или здание явно ниже, потому что виднеются витрины магазинов и подъездные карнизы.  — Не смотри туда пока, ладно? — погибший отец Леонардо появляется внезапно, заслонив собой завораживающее зимнее небо.  — Отец?! — Лео дергается, но остается в лежачем положении. — Сэнсэй… я думал… я думал, вы мертвы. Или это я мертв?.. Где мы?       Шквал вопросов останавливает поднятая рука Мастера, призывающая молчать.  — По порядку, Леонардо, — мягко просит он, присаживаясь в позе лотоса возле сына.  — Где мы находимся? — тихо вдыхает и выдыхает Лео.  — В твоей голове, — Сплинтер осторожно касается лба лидера. — Не волнуйся. Ты жив.  — Тогда что это все значит? — хмурится старший из ниндзя, рассматривая потерянного год назад отца.  — Видишь то окно, сынок? — Мастер смотрит на матовые от мороза стекла и переводит взгляд на Леонардо. — Пока оно закрыто — зло и тьма, окружающие нас, не могут вырваться наружу.  — Но Вы же сказали, что мы находимся в моей голове.  — Все правильно, Лео, — кивает сэнсэй, улыбаясь непонимающему сыну. — Потому что к просторам космоса ты пока не готов, а Вселенной, знаешь ли, все равно, где проецировать негативную энергию.       Лео широко распахивает глаза, взглянув на все окружающее его по-новому. Причем здесь Вселенная и космос? О каком зле говорит отец?  — Я понимаю, что тебе пока сложно осознать и принять, но правда в том, что, когда некоторые вещи идут не так, как мы запланировали, и случается то, чего не должно было, во Вселенной образуются временные дыры, которые могут расшириться, если вовремя не расставить все по своим местам.  — Значит, эти дыры появились после Вашей смерти? — Леонардо с большим усилием удается поднять ладонь и накрыть ею лапу Мастера на своей щеке. — Вы же правда не должны были умереть тогда, отец. Если бы мы успели…  — Когда люди выбирают, кто и как будет ими управлять, даже сами не замечая этого, выбор влияет и на все последующие за этим события. Позволив Шреддеру захватить власть, они дали времени пойти обратно, не по часовой стрелке. Не вини себя. Как бы ты ни пытался крутить, сокращать и отматывать события назад, вы бы все равно не успели остановить Шреддера.       Леонардо поджимает губы, его глаза сверкают небывалой печалью.  — А что это за окно? — задает вопрос Лео после недолгой паузы.  — Это знаки, сынок, — Сплинтер кладет руку на сердце лидера, меряя его пульс. Долго ему тут быть нельзя. — Вселенная может послать их неисчерпаемым множеством или дать лишь несколько. Если ты один раз сможешь правильно расценить и понять подсказку извне, то время примет курс в положительную сторону. И, несмотря на сложности, для мира все сложится в хороший конец. Если не принять ни один из знаков — сам понимаешь.  — Вы тоже один из них? — подхватывает Лео.  — Да, — Сплинтер каждый раз поражается догадливости и проницательности сына. — Если ты найдешь верный — временная петля закроется навсегда и естественный ход событий приведет к падению Шреддера.       Леонардо понимает, что невидимые оковы отпускают его, и теперь он может встать на ноги. Обернувшись, Лео видит себя лежащим в совершенно другом положении, где Раф трясет его за плечи и прижимает к себе, пытаясь вернуть в сознание.  — Мне нужно обратно, к семье, — отрезает Леонардо, делая шаг назад. — Вы последний знак, который я увижу?  — Нет, твоим братьям тоже будут даны шансы, — отвечает Сплинтер, с тяжелым сердцем наблюдая за происходящим позади старшего сына. — Но я не могу дать никаких гарантий, что они поймут их правильно, и это не сведет кого-то из вас с ума. Если ты решишь остаться здесь, тебе придется покинуть физическую оболочку на некоторое время.       Сэнсэй качает головой, улыбаясь. Он знает, что выберет лидер.  — Тогда придется мне поискать другие знаки, — Лео не может покинуть свою семью и не собирается, даже если от этого зависит судьба всего человечества. — Простите, отец.  — Я понимаю тебя, Леонардо. Это твой путь.       Действительно понимает. Потому что, если представить, что Мастер Сплинтер — единственный шанс, который мог бы спасти мир, это не значит, что тот спасет его сыновей. А Лео, как бы он того ни отрицал, плевать на людей, если под угрозой его семья.       Намного справедливее сойти с ума вместе, чем всем по одиночке, пока старший брат и лидер в одном лице будет копаться в астрале, переводя время в правильное русло. И Леонардо уже ощущает, что его отец — истинный выход, предложенный на раскрытой ладони, но ему он не нужен.       Лучше тот, где они в конечном счете свихнутся, но будут продолжать быть рядом до самого конца.  — Как я узнаю, что события пойдут по отрицательному кругу? — напоследок задает вопрос Лео, направившись в сторону братьев.  — Окно откроется.       Сплинтер провожает сына с переживанием и страхом, шепча японские мантры на удачу и спасение, но они все равно никогда не помогут.       После встречи с отцом Леонардо начинает видеть то, чего не видят остальные; Рафаэль открывает то, что нельзя открыть; Донателло слышит то, что не могут услышать другие; Микеланджело чувствует то, что не подвластно почувствовать никому.       Отныне и навсегда петля замыкается.