Постскриптум

Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя. Евангелие от Иоанна 15:13

Майор оторвался от бумаг: за окном валил снег. Из щелей сквозило, пламя свечи дрожало, по бумаге плясали тени. Глаза устали - потереть бы их хорошенько! Но он только сморгнул и уставился в ночь. По ту сторону стекла из снежной мглы вынырнула маленькая девочка. Он нехотя подошел к окну, вгляделся в ее большие блеклые глаза. - Чего тебе, Катюша? – пусть она не слышит, но очень уж не хочется выходить в стылую ночь. Майор накинул на плечи видавший виды, но теплый бушлат, по привычке нащупал в кармане спички и коробочку с дурью, распахнул дверь. Ледяной ветер и снег ворвались в хату, и он поежился. - Чего тебе? Говорил же, чтоб не шастала через границу ночью… - П-п-п-п, - в ответ задрожали ее кривые губы. Катюша заикалась, а если волновалась, заикалась еще сильнее, и это беспомощное дребезжание выводило из себя. Майор харкнул и сплюнул себе под ноги, чуть не задев Катюшину длинную юбку. Вытолкнуть бы девчонку, зайти внутрь, закрыть за собой дверь – что же это, он хату топил весь вечер, а теперь снег и ветер выстудят ее в два счета! - Помогите, - выпалила девчонка. - Помогите, господин майор, - проворчал он, запер дверь и запахнул бушлат. Несколько дней назад он лично развернул Катину семью, не дал им пересечь границу. Как говаривал старшина Куницын, кто предал однажды, предаст снова. Если хочется им жить на ничейной земле, в Пустоши, по своим порядкам – пусть живут. Ушли – так нечего бегать на ярмарку, за знахарем, еще хер пойми за чем. - Ну веди-и, что там у тебя? Они с Катей пробирались сугробами, в стороне от торной тропы. Тьма стояла, хоть глаз выколи, и даже снег не прибавлял света. - Что стряслось-то? Заболел кто или помер? – девчонка молчала. Он остановился и спрятал руки в карманы. Катюша встала тоже, и навалилась необъятная шелестящая тишина. Слышно, как снежинки ложатся на землю, и как дышит невидимый простор впереди, по ту сторону границы. - Ладно, идем, - смирился майор, и они двинулись снова. Впереди замаячили огоньки, но на костры поселенцев они похожи не были. Скорее, угли. Да, пожалуй, это тлеющие угли, которые раздувает ветер. На этом хуторе жили три семьи: Мироненки скрывались от бактериологического контроля, Чаловы, столичные умники, были вечно со всем не согласны. И Кузнецовы, родители Катюши и еще нескольких бледных чахоточных отпрысков. Бывшие шахтеры, они не смогли вынести того, что их дети, света белого не видя, надрываются в шахтах. - Обожди,- майор обогнал девочку и зашагал первым. Тук-тук-тук. Спокойно, это ветер хлопает дверью одной из времянок. - Где отец-то твой? - Ч-ч-чудища… - Какие, на хер, чудища?! – прикрикнул майор и сунул руку в карман. Фонарика там не было. Хорошо, что кобуру с табельным оружием не отстегнул. Чудища – не чудища, а хутор пустовал. Такое ощущение, что жильцы только-только оставили его, вон, даже угли не успели потухнуть. А следов-то нет, хотя немудрено, что при такой метели их замело. Майор вздрогнул, когда за спиной тихо завыла Катюша. Пришлось вернуться, присесть рядом с ней на корточки. - Ну, бу-у-дет, будет тебе, - как дурак, право слово. Как их утешать, маленьких этих, кто ж знает? Вдруг что-то щелкнуло за спиной. Майор выпрямился, нащупал пистолет и вгляделся в темноту. Прислушался, но за стуком собственного сердца и шумом крови в ушах почти ничего не было слышно. Шагнув вперед, майор толкнул ногой дверь в дом. Комнату освещал тусклый очаг, на столе стояли миски с похлебкой, но внутри не было ни души. - Зайди внутрь, - скомандовал он Кате, но та осталась упрямо стоять около двери. - Чудища сожрут! – рявкнул майор и втолкнул девочку в дом. Может, забаррикадировать дверь и отсидеться до самого утра? Чудищ, конечно, здесь нет, да и зверей отродясь не видели. Отребья за границей много ошивается, но вряд ли обычные шайки отважились бы напасть на хутор из трех семей. А люди, тем временем, пропали. Нет людей. Майор ступил на земляной пол; под ногами захлюпало. - Ах, черт! – выругался он, пытаясь смахнуть с носка сапога бесцветную липкую жижу. Краем глаза он заметил, что Катюша снова выскочила наружу. Ладно, к черту все. Надо бы вернуться обратно и утором привести с собой людей из гарнизона, нечего в потемках рыскать. Катерину уложить у себя, убаюкать, может, капнуть десять грамм настойки, чтоб спала крепко… - А-а-а-а! – он вздрогнул и помедлил мгновение. Мужество оставило его, и майор замер на месте – тело как будто онемело. Кричала девчонка. Она вопила на одной надрывной ноте где-то рядом со входом, а потом резко умолкла. И снова защелкало. Щелк-щелк. Щелк-щелк. Словно кто-то работал кусачками, или, может, какие две огромные клешни смыкались. Скрипнула дверь, майор развернулся и кинулся к проему; несколько раз бессмысленно выстрелил в черную пасть ночи. Резкие вспышки выхватили вытоптанный снег, бочку с водой, кострище, дорожку, уходящую во мрак. И ничего больше. И никого. Звук выстрелов быстро растаял, и снова обрушилась тишина. Майор попятился в сторону гарнизона, дрожащими руками пряча пистолет в кобуру, но все-таки выронил его куда-то в снег. Изо всех сил он рванул назад, домой, к гарнизону. Майор хватал ртом морозный воздух жадно, словно выброшенная на берег рыба, и очень скоро все внутренности пронзила острая боль. Уши заложило, но это было даже к спеху: ничего не было слышно кроме заходящегося сердца. А он до смерти боялся снова услышать то щелканье. Боялся так, что не чувствовал ни боли, ни усталости. Но вот, вроде, сквозь пелену снега замаячили огни, забрехали собаки. Майор перешел на шаг. Отчаянно хотелось оглянуться, но он медлил до самой околицы, и лишь только отворив калитку, он обернулся, погрозил темноте кулаком и смачно сплюнул. Дрожь облегчения прошла по всему телу. Нужно разбудить ребят, - пусть заступят на дежурство. А утром – отправиться в штаб Повелителя. Лично. И выпить, главное – хорошенько выпить.