Глубоко вдыхаю, набирая полную грудь кислорода, и затем медленно выдыхаю, убирая тёмные прядки назад.
Поправляю серое одеяло в мелкую клетку, чтобы оно полностью закрывало ноги. Ёрзаю на постели, стараясь устроиться удобнее, и вскидываю голову, едва щурясь от солнца, которое, отражаясь от снега, кажется, становится ещё ярче.
Пару секунд смотрю на окно, за которым виднеется чистое голубое небо даже без единого намёка на облачко, и уголки губ медленно, но ползут вверх.
Сегодня
впервые за несколько недель выглянуло солнце на радость жителям города, полностью поменяв их настроение. Даже мама сегодня не так сильно достаёт меня с таблетками, хотя все прошлые дни напоминала мне о них каждые пять минут, вот честное слово.
Будто я маленький ребёнок и сама ничего не понимаю.
Поправляю очки и вновь опускаю голову, утыкаясь взглядом в книгу. Это уже третья за неделю, и, честное слово, я ещё
никогда так не читала. Заглатываю тексты, будто от этого зависит моя жизнь. Джо уже шутит, что я питаюсь ими, и даже жалуется, что у него пропала пара книжек, хотя прекрасно знает, что я фантастику не читаю.
Ну, не моё.
В комнате светло и приятно пахнет ландышами, будто сейчас весна, и настроение именно такое. Безуспешно пытаюсь побороть слишком сильное желание выйти на улицу, что огромным гелиевым шаром растёт в груди. Сглатываю, всё ещё чувствуя неприятное першение в горле и боль в груди. Сегодня первый день без жара, так что лёгкий сквозной ветерок, что вызывает
приятные мурашки на оголённых руках, впервые за неделю воспринимаю с удовольствием и не пытаюсь с головой укутаться в тёплое одеяло.
Дверь в комнату открыта, так что слышу приближающиеся к моей комнате шаркающие шаги. По звукам идёт явно не один человек, так что с сожалением кладу на нужную страницу закладку и прикрываю книгу как раз в тот момент, когда в комнату, держась одной рукой за дверной косяк, заглядывает Джо.
— Ну, как ты? — улыбается, смотря на меня и пальцами легонько стуча по дереву.
— Нормально, — киваю, едва улыбаясь, хотя голос ещё хриплый и каждое слово доставляет неприятную, какую-то режущую боль. — А вы с Николь разве не уехали кататься?
С самого утра они собирались поехать кататься на горных лыжах, и я очень удивлена, что в час дня они всё ещё здесь. Джо всегда говорил, что лучше приехать пораньше, тогда что же он медлит?
— К тебе тут… пришли.
Перевожу на него непонимающий взгляд и едва хмурю брови. Пришли?
Кто?
Джо едва отходит в сторону, пропуская в мою комнату ещё одного парня, и я непроизвольно шумно всасываю в себя воздух.
Смотрю не в
карие глаза с золотистыми, до боли знакомыми вкрапинками, а куда-то в бардовую, винного цвета ткань его толстовки.
Ну и зачем он здесь?
— Я вас оставлю, — оповещает Джо и выходит, ещё и прикрыв за собой дверь.
Вновь со свистом всасываю в себя воздух.
Ну и зачем ты это сделал, придурок?
— Привет.
Пока!
Делает два шаркающих шага ко мне, а я все ещё терроризирую взглядом его толстовку, стиснув зубы, так что не успеваю заметить, как парень оказывается на корточках около моей кровати, и теперь я смотрю ему не в грудь, а в глаза.
В чёртовы карие глаза с золотистыми вкрапинками.
Почему стало так трудно дышать?
— Как ты? — задаёт самый банальный на свете вопрос, сцепляя длинные пальцы в замок. Едва поворачивает голову, пытаясь вновь заглянуть мне в глаза, но я перевела взгляд на его губы, решив не вступать в зрительный контакт.
Так легче.
Не отвечаю. Молчу, пальцами стискивая одеяло. Хочу, чтобы он ушёл. Я
не хочу с ним разговаривать. Я
не хочу его видеть. Я
не хочу, чтобы он был рядом.
Хочется горько усмехнуться. Интересно, с каких пор?
— Как отметила Рождество?
О, он действительно хочет об этом поговорить? Тогда мой ответ: лучше всех.
— Понравился мой подарок?
О, да.
Очень.
На пару секунд ослабляю внимание, поэтому не замечаю, как его рука тянется ко мне, и знакомые пальцы касаются кожи кисти. Набирает в грудь воздух для очередного вопроса, когда я резко, слишком неожиданно даже для самой себя отдёргиваю руку, заговорив первой.
— Когда?
Ненавижу. Ненавижу, что именно сейчас у меня сиплый голос. Что он является доказательством слабости, что он показывает, как мне тяжело.
В то время как я всеми возможными способами пытаюсь доказать обратное.
Тяжёлых вдох.
Я спросила, когда!
— Летом.
Закусываю губу.
— Помнишь, я ездил в лагерь? — задаёт вопрос, но ему и не нужен мой ответ, ведь сам прекрасно знает, что помню. Я, чёрт возьми, помню и знаю всё о нём, каждую песчинку, каждую мелкую деталь,
всё</i>! И я не имею понятия, что мне теперь делать с этой <i>ненужной информацией. — Так вот, мы познакомились там.
Зубами терроризирую губу, причиняя самой себе боль, хотя вовсе не чувствую её.
Отлично.
Начинает вертеть кистями, опустив голову вниз.
Что, стыдно?
Да неужели.
— Мы общались в сети некоторое время, и ничего серьёзного не было… а потом она приехала сюда на осенние каникулы.
— У нас их нет, — голос твёрдый, и Криса удивляет, что я вообще участвую в так называемом «разговоре», так что он резко вскидывает голову, впившись в мой профиль каким-то жадным взглядом.
— Ты тогда уехала, — вновь опускает голову, покачав ей. — Ребят тоже не было в городе, и… мы просто общались. Гуляли. Ходили в кино, в театр, на концерты. Тогда я узнал, что она любит балет, — усмехается, а я морщусь, ведь тошнота подкатывает к глотке. — Когда она уехала, а вы все вернулись, ничего не закончилось. Мы продолжали общаться в сети и каждый, каждый день разговаривали по «Скайпу», — сглатываю тугой ком. — Мы никогда не прекращали общаться.
«Никогда».
Отлично.
Смотрит на меня исподлобья, ждёт, изучает. Стискиваю зубы, напрягая челюсть.
Ну, говори уже! Больнее не станет.
— А потом она приехала на зимние каникулы, и я позволил ей остаться у себя. Тем более, родителей не было, и тогда…
Сглатываю, ядовито усмехаясь, когда чувствую неприятное, горячее жжение в глазах.
Нет, всё-таки стало.
— Просто понимаешь, она…
— Всё, хватит, — прерываю, вскинув руку, и поражаюсь тому, насколько она тонкая, но откладываю мысли об этом на потом. — Хватит, прекрати.
Хочется закрыть уши руками и долго-долго кричать, выплёскивать все эмоции, но сдерживаю себя от этого, даже не смотрю на него, сверлю взглядом ни в чём не повинную штору.
— Уходи, — пальцем указываю на дверь.
— Кэт, я…
— Уходи! — несмотря на сильную боль в горле, голос звенит от напряжения. Глубоко и шумно дышу через нос, даже считаю до десяти, пытаясь прийти в себя, успокоить бушующий ураган злостного гнева, но ни чёрта не получается.
— Кэт, прости меня, — поднимается, и я всеми клеточками кожи чувствую его растерянный взгляд.
Хочется усмехнуться. Нет. Злостно расхохотаться ему в лицо. Крис и растерянность? Разве это вообще совместимо?
Не могу контролировать слёзы, но всё равно вскидываю голову выше, всё ещё не смотря не парня.
— Уходи!
Поворачивается. Шумно. В пару шагов преодолевает расстояние до двери и резко открывает её, за что мне хочется на него накричать. Выходит в полутёмный прохладный коридор и прикрывает за собой дверь до тихого щелчка, не оборачиваясь.
Не контролирую своё дыхание. Сгибаюсь пополам, руками с невозможной силой сжимая ткань одеяла. Чувствую, как кровь приливает к вискам, как кожа лица краснеет, и горячие слёзы на щеках никак не спасают ситуацию. В груди всё болит, мне тяжело дышать. Беззвучно всхлипываю, ненавидя себя за свою слабость.
Ещё из-за мальчиков ты не плакала!
Но это не помогает. Поток слёз не останавливается, боль и не думает уменьшаться. Перед глазами появляются уже знакомые тёмные круги. Чувствую, как тело за пару секунд вернуло себе высокую температуру. Тихо всхлипываю, пока грудь и сгорбленная спина с невозможной силой трясутся от каждого вдоха, а стены комнаты начинают сужаться.
Тошнота вмиг подкатывает к горлу.
Я больше не могу держать себя в руках.
***
— Мне очень жаль, что моих родителей сейчас не в городе.
— Мел, перестань.
— Нет, правда. Так бы у тебя был твой лечащий врач, а сейчас ты вынуждена доверяться кому попало… обязательно проверяй состав всех средств, что он тебе выписывает, вдруг…
Не успеваю за подругой. Голова всё ещё тяжёлая после очередного приступа, так что каждое слово преодолевает невидимый барьер, пытаясь проломиться к моему мозгу, поэтому улавливаю всё гораздо медленнее, нежели обычно, ведь я уже научилась успевать за болтовнёй Амелии.
Отвлекает тяжёлый вздох на том конце.
— Ты меня не слушаешь, да?
— Нет, — честно качаю головой, пальцами смяв ткань одеяла. Не знаю, как, но мне удалось уговорить маму открыть окно, так что сейчас комнату наполняет отдалённое, слегка приглушённое пение птиц и
свежий, почти что весенний лёгкий воздух.
Завтра Новый год, а у нас весной пахнет. Очень вовремя.
— Так… что там с Крисом? — тон меняется. Голос Амелии становится тише, будто она закрыла губы рукой. Мы обсудили произошедшее только один раз, и то я поспешно отключилась, сказав, что у меня болит голова.
На самом деле испытывала все синдромы приступа.
— Эм… — тяну. Не хочу. Просто… не надо. — Ну, он приходил и… — вздыхаю, прекрасно понимая, что скрывать это от подруги нет смысла, тем более, она всё равно рано или поздно это узнает, возможно, даже не от меня, поэтому… — Они вместе где-то с середины осени.
На том конце кашель, видимо, подруга подавилась какао.
— Ты осторожней там, — хмурюсь, терпеливо ожидая, когда Амелия придёт в норму.
— Всё в порядке, — выдавливает ещё два покашливания и затем шмыгает носом. — Вот козёл. Как?!
— Не знаю, — качаю головой. Говорить об этом нет никакого смысла. Что есть, то есть. Что произошло, то произошло. Всё. Это прошлое.
Отпусти.
Если бы ещё сделать это было так же просто, как и сказать.
— Ладно, проехали, — сглатываю, качнув головой.
— Кэт…
— Всё.
Прерываю. Обрезаю. Резко. Останавливаю. Я. Больше. Не хочу.
— Как там Прага?
На том конце усмешка.
— Стоит на месте.
Хмыкаю.
Ну, хоть что-то может похвастаться относительной стабильностью.
***
Пальцами касается мягкой ткани в клетку, и тёмные брови сводятся к переносице.
— Ну и зачем он ей?
— Дилан, как зачем?! — Хлоя практически с головой нырнула в стопки шарфами, поэтому её голос звучит слегка приглушённо. — Сейчас зима, зимой холодно, а шарфы хорошо греют.
Выныривает, держа в руках мягкую розовую ткань. Кидает скептический взгляд на шарф в клетку, что продолжает сжимать пальцами Дилан, и морщится.
— Нет, этот ей не подойдёт, это для брюнетки. Вот, — протягивает ему точно такой же, только нежно-розового, какого-то воздушного цвета. — Этот хорошо подчеркнёт глаза.
Медленно отпускает мягкую ткань, но не спешить брать ту, что ему протягивает младшая сестра, так что девушке приходится буквально всучить вещь брату.
Ну, сколько можно медлить уже?!
— Хло, ну зачем, — Дилан морщится, держа вещь слегка поодаль. — Она…
— Дилан, — девушка тяжело вздыхает, пытаясь этим показать, ка кона устала от того, что он ничего не понимает. — Я только что объяснила.
— Ты видела нашу зиму? — усмехается, вскидывая левую руку. — Это же смесь всех времён года! Ты сейчас в весеннем пальто!
— Вот именно, — крепче сжимает пальцы брата на нежно-розовой ткани и сгибает его руку в локте, поднимая голову наверх и заглядывая парню в глаза. — Погода
очень обманчива, а шарф не даст ей простудиться. Всё, идём.
Разворачивается волчком и двигается к кассе, оставив Дилана у полок с шарфами одного. О’Брайен закусывает нижнюю губу и чешет левой рукой тёмный затылок, как-то задумчиво смотря на шарф, который уже успел возненавидеть, хотя видит его впервые в жизни.
Он не хочет ей ничего дарить на Новый год.
Даже чёртов шарф
.
Слишком сильно сжимает мягкую, податливую ткань, ненавидя себя за то, что поддаётся глупым уговорам младшей сестры, делая шаг в сторону касс, второй рукой неосторожно проводит по полкам. Хмурится. Такая мелочь, а вызывает столько негативных и противоречивых эмоций.
Ненавидит.
