Наша жизнь зависит от случайных встреч, зигзагов судьбы и неожиданных разветвлений пути. Совпадения эти — не что иное, как намёки: у вселенной такие планы относительно вас, о которых вы и помыслить не можете. Дипак Чопра
— Пока, котик! И помни — уговор есть уговор, — эффектная длинноногая блондинистая фотомодель изящно сделала ручкой в сторону софитов и, подрагивая грудью в такт шагам, гордо выплыла из студии. Данниль, все еще машинально фальшиво улыбаясь, сквозь зубы процедила: — Ну, и кто опять пустил сюда эту суку? Узнаю — уволю к чертям! Дверь за моделью захлопнулась, и разъяренная Харрис, швырнув на стол стопку документов, накинулась на своего шефа: — Нет, серьезно? Котик? И ты это ей позволяешь? Какого черта, Эклз! Контракт с этой стервой?! Да она на первую же съемку прилетит в кокаиновом облаке, если вообще явится. С ней отказались иметь дело три — три! — студии. Ставлю свои лабутены: Бонни Хальт — это гарантированный геморрой! Черная майка, потертые джинсы и абсолютно не гламурная стрижка — никто и не заподозрил бы в этом молодом симпатичном мужчине Дженсена Росса Эклза, владельца «Santorin» — одной из небольших, но достаточно известных фотостудий Нью-Йорка. Эклз устало улыбнулся и плюхнулся в кресло: — Успокойся, Дани, она приходила по моему приглашению. Еще одна клиентка — черт с ним, что очередная знаменитость и истеричка — еще один контракт подписан, и теперь можно вздохнуть свободнее. Деньги, они сковывают почище любых наручников. Вернее, их отсутствие. Он потер пальцами переносицу. — Дани, она клиент, и она нужна нам. Ты выросла в этом мире, ты живешь в нем и не можешь не понимать этого. Конкуренция. Завтра пресса запестрит статьями о том, что знаменитая Бонни Хальт не смогла сработаться ни с одним из монстров фотомира в этом городе. Кроме «Santorin». И куда после такого пиара попрут новые заказчики? Соображаешь? Надеюсь, что да. Я шесть лет терплю твои закидоны в качестве личного секретаря именно за твою сообразительность. Нервно покусывая губу, Данниль Харрис — бывшая фотомодель, бывшая любовница, а ныне секретарь и просто хороший друг — металась по небольшой полутемной студии и ревела раненым бизоном: — Господи, ну нельзя же быть таким ебанутым! Материалы для двух самых отвязных и самых говнистых журналов, фотосессии для трех самых истеричных моделей — что дальше? Может, сразу выйдешь в эфир со словами «я идиот, господа, и хочу просрать свой бизнес»? Так, блядь, будет быстрее и проще! В особо критические моменты своей жизни Данниль в качестве психической атаки на полную катушку применяла убойное сочетание — ангельскую внешность и лексикон портового грузчика. Вот как сейчас. Но поток брани наконец иссяк, и она остановилась напротив кресла, подскочила и впилась взглядом шефу в лицо: — Джей, ты правда веришь, что это поможет нам выбраться из глобальной финансовой жопы? Потому что если ты не уверен… — ее голос понизился со злобного ультразвука прожженной стервы до нормального человеческого. Дани вдруг перестала сверкать бешенством и совершенно мирно добавила: — Конечно, я всегда на твоей стороне. Просто в следующий раз потрудись заранее обсудить со мной свои гениальные маркетинговые ходы. Ты хоть знал, что эта тварь увела у меня парня лет пять назад? Одного из лучших в моей коллекции, между прочим. Прям как ты, — Дани уже вовсю хитро лыбилась. Дженсен улыбнулся в ответ: — Догадывался. Что-то такое припоминаю — отвязная вечеринка у Криса, кажется? Ты весь вечер пила и блистала рядом с каким-то перекачанным латиносом, носящим, если мне не изменяет память, романтичное имя Педро. — Мигеле, болван! — Ну, лично мне он напомнил трехстворчатый шкаф. С антресолями, — Эклз поморщился. — После чего ты подралась с какой-то блондинкой и трахнула своего очень хорошего и очень голубого друга… А-ай! — диванная подушка, метко запущенная Харрис, изящно впечаталась в нос. — Больно же! Чего на правду обижаешься? Сама этот разговор затеяла, — Дженсен потер свой героически пострадавший профиль и ухмыльнулся. Данниль подошла, на ходу сбрасывая опостылевшие шпильки, сразу становясь сантиметров на пятнадцать ниже, лет на десять моложе и отчего-то более домашней, и плюхнулась в соседнее кресло: — Уфф! Протестую! Ты не гей, ты би. И не злюсь я. Просто негативные воспоминания рождают негативный эмоциональный отклик на протяжении довольно длительного отрезка времени после самого события. Эклз ошарашенно уставился на секретаря и деланно всплеснул руками: — Это что это сейчас было? Дани, ты тайком вырастила у себя мозг? Ох, чувствовал я пятой точкой — все эти потрахушки с психоаналитиками до добра не доведут. Что же мне теперь бедному-несчастному делать? Умная секретарша! Кошмар! Все приличные фотостудии меня засмеют. Харрис не выдержала и расхохоталась: — Не дрейфь, отпиздишься — скажешь: участвуем в экспериментальной программе «Пересади модели мозг поближе к голове». Теперь они хохотали оба. Нервное напряжение длинного и нудного рабочего дня отпускало. Дженсену нравилось вот так легко и по-приятельски общаться с этой женщиной. Подкалывать друг друга, если весело, орать, спуская пар, когда накипело. Или просто сидеть после работы с бутылкой виски и пьяно плакаться на гребаную жизнь с ее долбаными перипетиями. В такие минуты Дженсен даже сочувствовал Дани: ее умение мчаться по жизни, не останавливаясь и ни к кому не привязываясь, упорное нежелание меняться и говорить о других все, что думается, не заморачиваясь на последствия, — этакий своеобразный защитный механизм от всех личных неудач — последнее время все чаще давал сбои. Хотелось если не остановиться, то хотя бы сбавить темп, не лететь с бешеной скоростью из ниоткуда в никуда, ничего не обретая по дороге. Невозможно всю жизнь дрейфовать в штормовом море и не утонуть. И Эклз ловил себя на мысли, что они с Харрис в этом похожи: им обоим нужен якорь, который даже самую ненадежную и утлую жизненную лодку способен уберечь от кораблекрушения. Но Дани не хочет замечать такого необходимого в жизни якоря, а он не может его отыскать. Вот и вся между ними разница. Дженсен понял это еще тогда, давно. Когда Данниль, вдрызг пьяная, в слезах и соплях, приперлась к нему, порвав с тем самым красавчиком-латиносом (она называла его «нумеро тресе»*, несчастливым). Орала, что ненавидит всех мужиков и станет злобной нимфоманкой-лесбиянкой. Не менее пьяный Дженсен пытался ее утихомирить, и в результате они вместе оказались в постели. Утро подарило жуткое похмелье, чугунную голову и взаимное осознание глупости произошедшего. Данниль испытывала к Дженсену искреннюю привязанность и дружескую симпатию и терять это святое чувство жуть как не хотела. По ее словам, трахнуть можно любого, но не с любым можно вот так запросто посидеть и поболтать ни о чем, не притворяясь кем-то другим. А Дженсен после той ночи окончательно утвердился в мысли, что Дани, безусловно, симпатична, но наличие плоской груди, мускулов и члена сделало бы ее просто неотразимой в его глазах. С годами его бисексуальность сошла на нет. Дженсен предпочитал парней. — Выпьешь? — уже без всякой улыбки Харрис устало протянула руку и достала со столика графинчик. — День был такой дерьмовый… Эклз помолчал, задумчиво теребя кожаный ремешок браслета. От нечаянной веселости воспоминаний не осталось и следа. День был действительно тяжелый. Завтра будет не легче. Кризис, мать его. Все пытаются крутиться быстрее планеты, чтобы остаться на плаву. Как там у Алисы из Зазеркалья? Иногда приходится очень быстро бежать, чтобы оставаться на месте. Вот-вот. Он и мчится ипподромной лошадью в мыле и пене, задыхаясь и спотыкаясь. Что ж, пока вполне держимся. И даже пытаемся процветать назло врагам. Лишь бы не пасть на ходу. Он повернулся к окну. На фоне темнеющего неба тонкие мокрые дорожки непрерывно бежали вниз по стеклу. Уже почти ночь. — Нет, домой поеду. Спасибо, Дани, что б я без тебя делал, — он снова улыбнулся. Думал, что искренне и тепло, а получилось вымученно. Харрис посмотрела и только вздохнула: — Если б не я, ты бы уже счастливо трахался с каким-нибудь красавчиком. А вместо этого сидишь и пережидаешь гормональное цунами тридцатичетырехлетней неудовлетворенной тетки, — она со вкусом потянулась, — посему, дорогой шеф, вали-ка ты домой. Я еще поработаю с контрактами. Дженсен послал ей еще один благодарный взгляд и накинул пальто.***
Осень в этом году накрыла неожиданно. Кажется, еще вчера в Центральном парке все скамейки были заняты отдыхающими пенсионерами, стаи детишек на велосипедах подрезали прогуливающихся прохожих, а на газонах то там, то тут расстилались пледы со всяческими причиндалами для пикника. А теперь… Город погрузился в промозглую мелкую морось, по утрам поднимался туман, и в серой пелене с трудом угадывались силуэты небоскребов Манхэттена, рисующие острыми гранями кардиограмму Нью-Йорка. Дженсен поднял голову и сморгнул дождевую каплю. Дыхание легким облачком растворилось в холодном вечернем воздухе. И когда наступили сумерки? Достав из кармана ключи, он на секунду остановился возле машины — Дани права, если будет продолжать в том же духе, то лет через пять работа проглотит его без остатка, сожрет всего, перемолов до костей. Он перестанет различать не только день и ночь, но и времена года, части света. Друзей и врагов. Тряхнув головой, все же сел в машину. Сегодняшний рабочий день вымотал до полного отупения. Мозг проворачивался с трудом, и было стойкое ощущение выпадения из реальности. А еще было противно. Нет, Дженсен любил свою работу. Придя в мир фотографии десять лет назад, он искренне полагал, что это его призвание, предназначение и все такое, бла-бла-бла, о чем там еще думается-мечтается в двадцать лет. Его мечта сбылась, может, не совсем так, как хотелось, но сбылась. Десять лет работы в этом бизнесе, десятки, сотни сделанных фото, десятки, сотни моделей, редакторов модных изданий, продюсеров, и как результат — Дженсен теперь сам в сотне самых востребованных фотографов страны, а это десятки, сотни, тысячи долларов. Взлет карьеры? О да! О чем еще мечтать, скажете вы? И действительно… Мечтать уже не о чем. Главное — удержать эту планку. Мотор заурчал, машина тихонько двинулась вниз по улице. Мокрая лента дороги терялась между колесами, а мимо проплывали кафе и магазины, возникали размытыми пятнами электрического света и пропадали в сырой мутной дымке. Дождь истекал слезами на лобовом стекле. Надо ехать… куда? домой? Дом — это тепло, сухо, уютно, и обязательно кто-нибудь ждет. Он поднял глаза на зеркало обзора и мысленно вздрогнул: кто это там, в отражении? Неужели этот помятый, ощетинившийся и затраханный жизнью тридцатипятилетний мужик — это он? Этого не может быть. Он — успешный владелец фотоагентства. Ему подвластен мир нью-йоркского глянца, он на короткой ноге со многими знаменитостями, у него есть счет в банке и вполне реальная надежда на обеспеченную старость. Стоп. Ну что с ним сегодня? Откуда лезет вся эта философская херня? Тридцать пять — не шестьдесят, еще есть время, чтобы… Додумывать он не стал, мозг и так давно вскипел и слился после сегодняшних эскапад. Слава богу, вот и подъезд. Черт, какие уроды дорогу тут перегородили? Два черных автомобиля, явно второпях припаркованные рядом с оградой, откровенно мешали проехать. Дженсен посигналил. Ну, хоть водила за рулем есть. Черный внедорожник нехотя отполз в сторону, пропуская. Все так же рассеянно Эклз въехал на территорию и прошуршал мимо приветливо помахавшего охранника на подземную стоянку. Тишина. Припарковавшись, вышел и направился к лифту. Спать хотелось неимоверно, вдобавок ко всему эта липкая осенняя морось, кажется, наградила его начинающейся простудой. Что ж, вот простые и понятные желания — горячий душ и постель. Поднявшись наверх, Дженсен достал ключи. Нет, черт с ним, с душем. Спать… Дверь мягко отворилась, и он шагнул в квартиру, привычно шаря рукой по стене в поисках выключателя. Сзади хлопнула входная дверь, и высокая фигура бесшумной тенью проскользнула за спину. Дженсен не услышал — почувствовал постороннее присутствие. Успел только дернуться в сторону. Поздно. Правую руку резко и больно заломили за спину, а рот крепко зажала чья-то ладонь: — Тсс! — пальцы незнакомца крепче прижались к губам. — Не ори. Я сейчас уйду. Если не будешь поднимать панику — не трону. Поздно. Паника в голове Дженсена уже плескалась вовсю. Грабитель? Убийца? Но как проскользнул мимо охраны? Это ж не трущобы, а респектабельный особняк с охраной и довольно недешевым пентхаусом. За что этим кабанам в форме вообще платят? Так, самое главное — успокоиться. Незнакомец угрожает, но не трогает. Это вселяет робкую надежду на благополучный исход. Дженсен медленно выдохнул в чужую ладонь, чувствуя, как от напряжения задрожали ноги. — Ну так что — орать не будешь? — полуночный нападавший явно был настроен на беседу. — Тогда отпущу. Просто помни, что необдуманные действия могут привести к нежелательным последствиям. Заломленную руку отпустили, но по спине прошлось что-то мерзко напоминающее ствол пистолета. Все, что смог сделать Эклз, это кивнуть, соглашаясь. За спиной раздался мягкий смешок, и пальцы, зажимавшие рот, исчезли: — Вот и ладушки, — судя по интонации, незнакомцу было явно весело. Дженсен наконец обернулся. В темноте коридора маячила высокая, слегка сутулая фигура. Черт, даже лица не рассмотреть. Стоило только ему вскинуть руку к выключателю, фигура метнулась вперед, и запястье сжало стальной хваткой: — Я же попросил не усложнять, — голос был мягким и хрипловатым, — не трогай телефон и свет не включай. Я ничего тебе не сделаю. Черная тачка снаружи была? — Даже две… — от волнения голос немного сорвался, и вышло испуганно, — здоровенный Эскалейд. Это тебя ждут? — Ага, меня. Пасут, уроды. Незнакомец вдруг потянул его за руку в сторону гостиной. Там он метнулся к окну и стал пристально вглядываться в залитую дождем темноту внизу. Свет ночных огней окутывал комнату призрачным синеватым сиянием, и Дженсену удалось рассмотреть своего ночного визави. Молодой, очень молодой парень с длинной темной челкой, нависающей над забавным в профиль острым носом. — Что тебе нужно? — видя, что убивать его «вот-прям-щас» вроде не собираются, Дженсен все же отважился задать вопрос. Парень повернулся к нему, откидывая волосы с лица, посмотрел пристально и улыбнулся, сверкнув ямочками на щеках: — Испугался, красавчик? Зря. Я не маньяк. Убивать не собираюсь. Если, конечно, ты сам не псих. Просто посижу у тебя, пока эти не уедут… — Прячешься, значит, — Дженсен осторожно присел на край дивана. — Что натворил? — Много будешь знать — плохо будешь спать, — ночной гость снова выглянул в окно. — Кажется, свалили. Ну, я пойду. Слушай, красавчик, а у тебя зонт есть? Мокнуть что-то не хочется. Эклз, уже совершенно ни черта не соображающий, молча встал, принес черную трость и протянул незнакомцу. Тот с некоторым удивлением взял гнутую рукоять: — Ты странный мужик. Сначала пугаешься чуть не до обморока, потом зонты раздаешь… — Не страннее некоторых, врывающихся в чужие квартиры на «переждать», — пробурчал Эклз. — Все, вали отсюда. И больше не появляйся — вызову полицию. Парень снова расплылся в широченной улыбке и, вдруг мазнув его ладонью по щеке, скользнул к двери: — Пока, красавчик! «Красавчик». Его что, заклинило? На смену испугу и волнению пришло странное раздражение. Щелчок замка ознаменовал уход непрошеного гостя. Дженсен, как был в одежде, обессиленно свалился на диванчик и закрыл глаза. Свет включать он не стал. Внутри отголоском дергался пережитый страх, и Дженсен давил в себе желание позвонить девять-один-один. А что он скажет? Кто-то ворвался, ничего не украл, никого не пристукнул, зонт вот позаимствовал. Абсолютный идиотизм! Да пошло оно все. Он так устал… И Дженсен отключился.