Сатисфекшен

      Просыпается он на кровати, лежа на животе, прикрытый белоснежным одеялом. Хочет перевернуться, но как только поднимает руку, не зажившие до конца раны натягиваются и приносят ему внезапный поток боли. От неожиданности Доктор вскрикивает, и на этот крик в проеме комнаты появляется его старый знакомый с несколько виноватым выражением на лице. — Ты что-то быстро проснулся. — Мастер все в том же пиджаке и штанах. — И сколько я был без сознания? — Минут сорок. Я только и успел что стащить тебя со своего члена, отковырять парафин и шлепнуть на, между прочим, свою любимую кровать. — О, какое благородство! Что уж тут скажешь. — Док театрально поднял брови, потому что больше ничего он поднять не мог. — Я слышу какой-то сарказм в твоем голосе. Хочешь повторить? — Лучше убей меня сразу, все равно будешь издеваться над моим холодным трупом. Такого дерьма два раза не выдержать. — Но ты же выдержал, м-м, за это я тебя и люблю. — Мастер кокетливо облокотился об дверной проем, подмигнув Доктору. — И вообще, праведный Доктор, а ругается! Как плохо! Что подумают его юные спутницы! — Подумают, что мне надо выпить. — Но Доктор капли в рот не берет такой отравы. — Надо, блять, выпить. — Твой тонкий намек принят во внимание. — Мастер удалился и вернулся с настоящим французским вином, стащенным из года так 1650, в одной руке и австрийским каноничным штро в другой. — Расслабиться или забыться? — И то, и другое, и побольше, пожалуйста. — Доктор приподнялся на локтях и так же вожделенно посмотрел на бутылки, как недавно смотрел в глаза доставляющему ему удовольствие Мастеру. Тот с видом эстета взял большой винный бокал* с тонкой резьбой на каемках, отогнул мизинец, как истинный культурный англичанин, и налил в туда сначала темно-красного вина, а потом темно-коричневого штро, смешав это в туалетного вида жидкость, и поднес горючую смесь к губам Дока. — Смотри, не помри, а то этим можно, думаю, прервать твою регенерацию. — Доктор припал к бокалу, как младенец к материнскому молоку и жадно выхлебал содержимое, пролив пару капель на идеально белую простыню. Капли расползлись неровными пятнами по ткани. — Вот свинюшка. Это была моя любимая простыня! И вот что мне теперь с тобой делать? — Мастер с шутливой брезгливостью посмотрел на Дока. — А сигаретки у тебя не найдется? А то что-то так не прет. — Вот пердун девятсотлетний, тебе еще и сигаретку! — Но он проворно порыскал в тумбочке около кровати и достал небольшой хьюмидор, тоже явно не местный, выудил оттуда значительного вида сигару, поджег и вставил в губы поникшему усталому Доку. Тот смачно затянулся хорошим табаком, обхватил ее двумя тонкими пальцами, и, вынув, облегченно прикрыл глаза и выдохнул ароматный дым. Мастер подставился под дым, вдыхая его и озорливо глядя на Дока. Тот заметил уже знакомое жжение от этого взгляда на своем теле. — Ты что, внезапно в меня влюбился? — Да ты мне всегда нравился. Просто сейчас ты просто потрясающий. — Очень лестно. Мое тело напоминает холст, расписанный в кубизм, лицо напухло, задница, походу, кровоточит, а в голове кто-то истерически захлебывается. Есть куда погасить? — Гаси. — Мастер протянул ему свою ладонь. — В руку? — Да, доставь мне удовольствие. — Доктор неуверенно погасил скуренную сигару в руку Мастера, от чего тот расплылся в широкой удовлетворенной улыбке, рассматривая новоприобретенный ожог на ладони. — Да, ты точно неисправимо больной. — Ты тоже. — Мастер плюхнулся под одеяло, так, как был, даже не снимая ботинок, нежно поцеловал Дока в нос, вытащил у него недокуренную сигарету и бокал и бросил куда-то в угол. Док обиженно хмыкнул. — А если тут все сгорит, а? — Ты до сих пор еще чего-то боишься? Давай, засыпай.       И Доктор, уже не понятно, почему, то ли подчиняясь приказу, то ли инстинктам выживания, шлепнулся щекой на мягкую подушку и напоследок лениво пролепетал, глупо улыбнувшись: — А знаешь, ты все-таки стал немного лучше. Думаю, я тебя подлечил.       Ответа он уже услышать не мог, так как с блаженным видом погрузился в мир своих грез.

***

      Утро он встретил уже в своей Тардис, лежа, как приятно, на полу, в какой-то белой майке и шортах, благо, отрегенировавший силами родной Тардис, а рядом суетилась его верная спутница, которая, при виде того, что он наконец лениво открыл глаза, вскрикнула: — О Боже, ты живой! Я три раза проверяла сердцебиение, а там ничего! Думала, ты уже мертв! «Вот тупая» — пронеслось у Дока в голове, и он чистосердечно улыбнулся и спросил: — А что случилось? Как я здесь оказался? И почему я так странно одет? — Не знаю! Тебя притащил какой-то странный человек в черной мантии, я не видела его лица! Боже, Док, я так испугалась, когда потеряла тебя тем вечером! Что произошло? Он притащил тебя изуродованного, как будто тебя кто-то избил! — Издержки процесса…       Доктор сжал губки, пытаясь придумать, чтобы такого умного сказать, чтобы заткнуть ее щебетание, все-таки сорваться после пятисталетнего перерыва — это вам не хухры-мухры какое похмелье, хотелось осушить, минимум, половину Байкала. А она мучала не хуже плети, только чего-то не встает на ее визги. «Так, о чем это я думаю?!» — он опять безучастно посмотрел на ее издающий панические звуки открывающийся рот и изрек гениальную мысль: — Я вспомнил, как все было! Там были кровососы… — Плазмоеды? — Не перебивай, женщина! Плазмоеды… и вот они на меня накинулись, но я, как обычно, нашел идеальный выход из ситуации, победив всех своей звуковой отверткой, кроме одного, про которого забыл… — Стоп, а стертые руки и шея — это тоже плазмоеды? — Конечно, ты ни разу их не видела, как будто! — Доктор раздраженно цокнул на спутницу и продолжил: — И вот, он набросился на меня сзади и уже хотел съесть, как появился этот парень в коричневой… — Черной. — Черной мантии и отогнал его! — Очень убедительно. — Да, все так и было. — Хорошо-хорошо! — она подняла ладони вверх, имитируя белый флаг. — Больше никаких вопросов, а то вдруг ты собьешься… Водички принести? Или рассольчику? — Мда… пожалуйста. «Да, за девятьсот лет можно было научиться врать и получше…»  — Он тебе, кстати, просил кое-что передать. — Да? Что? — «Еще увидимся».