***
— Жаба? — удивлённо воскликнула Анжела, с отвращением глядя на сидящее перед ней животное. — Почему не… Сова, например? — А почему нет? — спокойно ответил вопросом на вопрос Эллиот и улыбнулся, глядя на земноводное в его клетке. — Ты ведь тоже не взяла сову. — Да, но я взяла и не жабу. — пожала плечами Мосс, поглаживая сидящую у неё на руках белую кошку. — А я и не кошку. — парировал Эллиот, протягивая мистеру Моссу клетку с жабой.***
— Это же не настоящая стена, да? — Ты мне сама об этом сказала несколько секунд назад. — И я буду цела и невредима, когда пройду через эту стену. — Должна быть, иначе и мне не поздоровится. — Оптимистично. — заметила Анжела, делая глубокий вдох и крепче сжимая ручку своей тележки. Её папа уже прошёл сквозь барьер, чтобы показать детям, что с ними ничего не случится, но Анжела всё тянула и никак не могла решиться. — Если хочешь, я пойду первым. — предложил Эллиот, наблюдая за тем, как подруга неловко переминается с ноги на ногу, пытаясь собраться. — Хорошо, замечательно, давай, я сразу за тобой. — быстро согласилась Мосс, радуясь, что Эллиот сам предложил такую перспективу. Вот только сам Алдерсон не особо радовался. Да, пройти через стену целым и невредимым было бы замечательным и удивительным поступком, но если барьер его не пропустит? Если письмо было ошибкой, и он вовсе не волшебник? А может, всё это вообще сон, и он сейчас проснётся от того, что упал на пол с кровати? — Эллиот, ты идёшь? — Да-да, иду. — быстро закивал мальчик и, сделав глубокий вдох, начал свой разбег в стену. До кирпичей оставались считанные миллиметры, когда Алдерсон попытался затормозить, но было уже поздно — тележка неслась вперёд, увлекая за собой сопротивляющегося Эллиота, а страх словно парализовал и не позволял отпускать ручку. Как же Алдерсон был счастлив, когда тележка без проблем прошла сквозь стену и остановилась уже на другой платформе — с бóльшим количеством людей, причём с такими же загруженными чемоданами и клетками с животными тележками, с бóльшим количеством шума и суматохи. Только не той суматохи, которая пугает и заставляет волноваться, наоборот — здесь торопящиеся люди заставляли чувствовать себя частью чего-то важного и большого, а главное — вместе с волнением передавалась и радость. Пожалуй, Эллиот уже любил свою школу и всё, что с ней связано — эту платформу, этот красный поезд, всю эту возню с чемоданами... — Эллиот, эй, Эллиот! — позвал мистер Мосс мальчика и, прежде чем тот успел отреагировать, оттащил его в сторону. — Не стой на проходе, сюда же сейчас остальные ещё придут, отойди. Словно в подтверждение слов отца, как только Алдерсон отошёл в сторону, из колонны выскочила Анжела. В отличие от друга, девушка не тормозила, а только сильно зажмурилась, из-за чего мистеру Моссу пришлось ловить дочь, чтобы та не врезалась в кого-нибудь или во что-нибудь. — Ух ты! — только и смогла восхищённо выдохнуть девочка, когда открыла глаза и оглядела платформу. — Эллиот, смотри, как здорово! — Да, очень. — искренне согласился Эллиот, оглядывая людей и их вещи вокруг. Удивительно, но толпа его не пугала. Совсем. Наоборот хотелось пойти и познакомиться с кем-нибудь, поговорить, обсудить что-нибудь. Но такое желание протянуло недолго — ровно до того момента, как Анжела ненароком упомянула, что в Хогвартсе четыре факультета, и они могут попасть на разные. — То есть я буду проводить всё своё время с незнакомыми мне людьми? — пытаясь не выдать свой страх, чуть ли не шёпотом уточнил Эллиот, пока они ходили по поезду в поиске свободного купе. — Ну ты же с ними познакомишься. — спокойно отвечала Анжела, заглядывая то в одно купе, то в другое, и шагая дальше. — И так все семь лет? — Да не волнуйся ты так, мы сможем пересекаться. — бросила Мосс, заглядывая в очередное купе. — Слушай, давай сюда, мы всё равно не найдём больше свободного места, думаю, всё уже заняли. — Как хочешь. — Прости, тут не занято? Можно к тебе? — открыв дверь, спросила кого-то в купе Анжела. Тот, кто находился внутри, видимо кивнул или пожал плечами, разрешив девочке с другом войти и занять места напротив, так как Мосс позвала Эллиота за собой в купе. Алдерсон тяжело вздохнул и думал, что ничего хуже Хогвартса быть не может.***
Восхищение. Восхищение, восхищение, восхищение. Это примерно, нет, это точно то, что испытывала бóльшая часть первокурсников после того, как увидела призраков. Несомненно, первой реакцией был испуг, но потом — восхищение. В маленькой комнатке, куда отвела детей профессор МакГонагалл, было тесно, так что ученики пихались, кричали друг другу на ухо, а призраки как будто играли на публику — игнорируя первокурсников, они спокойно летали и о чём-то оживлённо спорили. Эллиот не мог понять о чём, но его это и не волновало. Пожалуй, на фоне остальных первокурсников он был воплощением страха — мальчик весь съёжился, уткнулся взглядом в пол, хотя видел только чёрные мантии, и старался держаться как можно ближе к Анжеле, ведь, возможно, это его последние минуты с ней до конца первого полугодия. Алдерсон старательно игнорировал окружающий реальный мир, не обращая внимания ни на призраков, ни на вошедшую обратно в комнату МакГонагалл — он просто шёл за Анжелой, уже представляя, в каком аду он проведёт этот год. В одиночестве, без поддержки и наверняка с издевающимися однокурсниками. — Эй, ты чего? Волнуешься? — Анжела вдруг оказалась совсем близко и легко коснулась плеча друга, встряхивая того. Алдерсон только сейчас заметил, что девочку саму трясёт не хуже его, и он вспомнил её папу, который любил подбадривать чем-то вроде «Не трусь, Эллиот, ты же мужчина». Ему даже стало стыдно — ведь у Анжелы никого, кроме него, в Хогвартсе не было, так что у неё был тот же жуткий страх перед распределением и учёбой. — Да, немного, а ты? — Алдерсон повёл плечом, освобождаясь от руки Мосс, и даже сумел состроить улыбку на своём лице. Кривоватую, конечно, но для того, чтобы девочка засветилась энтузиазмом, хватило. — Совсем чуть-чуть. Я слышала, что, в какой бы факультет ты не попал, никакой из выбранных Шляпой не говорит о тебе чего-то плохого. Рядом с Пуффендуем находится кухня, так что по ночам можно заходить туда, точнее, нельзя, но никто же не узнает, а берут туда упорных и трудолюбивых. Когтевран — факультет, на который обычно попадают умные, у них даже девиз такой: «Ума палата дороже злата». В Слизерине — хитрые, Гриффиндоре — храбрые и благородные… Если честно, Эллиот не слушал. Просто делал вид, что слушает. Наверное, это было не очень вежливо с его стороны, но он ничего не мог с этим поделать, мысли сами собой уходили туда, куда Эллиот пытался их не пускать — его будущее. Хогвартс представлялся ему тюрьмой, в которой твой сосед по камере непременно хочет тебя убить, как и надзиратели, только вместо камеры — спальня, а вместо надзирателей — учителя. Да и чего плохого в том, что он не слушает? Анжела этого не замечает, а значит, ей не будет обидно, а если она это и выяснит, то лишь надует губки и сделает вид, что обиделась, но не более. Проблема заключалась в том, что её быстрая из-за волнения речь действовала на и без того расшатанные нервы. — И на какой факультет ты сама хочешь поступить? — Анжела, казалось, никогда не замолчит, просвещая Эллиота, поэтому тот её прервал, не желая слушать о том, какая башня выше — Когтевранская или Гриффиндорская (правда, эту мысль Анжела досказала и выяснилось, что Гриффиндорская выше, а Когтевранская занимает третье место после Гриффиндорской и Астрономической). — Гриффиндор, конечно же. Хотя я не сильно расстроюсь, если не попаду на него. А ты? — Я просто хочу на факультет с тобой. — признался Эллиот, пожав плечами и замолкнув, когда послышалось «Может быть, я некрасива на вид…». — Она… поёт? — с недоверием спросила Анжела, разглядев Шляпу. — Кажется, да… — с таким же недоверием протянул Эллиот, вставая на цыпочки, чтобы увидеть что-то. Шляпа, вынесенная минутой назад и установленная на табуретке, завывала, хрипела, и по выразительности «лица» превосходила всех сидящих за столом профессоров. Эллиот потерял надежду увидеть что-то и спокойно стоял, слушая поющую шляпу, чуть усмехаясь глупости ситуации. Шляпа поёт. Видимо, Анжела думала о том же, так как девочка хихикала в рукав своей мантии. Ещё несколько первокурсников, стоящих рядом, еле сдерживали улыбки, уткнувшись взглядом в пол. — Эллиот, — шепнула Анжела, дёргая мальчика за рукав и неожиданно став очень серьёзной. — Эллиот, если мы будем на разных факультетах, ты же не перестанешь дружить со мной? — Конечно не перестану, с чего ты взяла такую глупость? — так же тихо ответил Алдерсон, искренне удивляясь такому пессимизму подруги, но его слова заглушили громкие аплодисменты, а Мосс уже отвернулась, с тревогой наблюдая за тем, что происходит перед учительским столом.***
Гвалт учеников заглушал всё, что можно было заглушить — звяканье приборов, разговоры призраков (которые, кстати говоря, были очень даже громкими), да Эллиот даже собственных мыслей не слышал, а с ним такое случалось редко — обычно он запирался в собственном сознании, как в домике, и никого не слышал, а сейчас всё выходило ровным счётом наоборот, что весьма ему не нравилось. Наверное, игнорировать окружающее главным образом мешало отсутствие тех самых мыслей, которые должны были побороться за уделения им внимания со всем происходящим. Нет, конечно была одна. О том, что он — Когтевранец, а она — из Пуффендуя. Алдерсон снова и снова прокручивал в голове свои воспоминания о словах шляпы. О том, как он молился, сидя за своим столом, о том, чтобы Анжела сейчас села рядом с ним, радостно улыбаясь и вопя о том, что шляпа сочла её достойной факультета умных, ведь до этого умом она не очень блистала, была только на уровне сверстников, но не умнее, но нет. Сейчас Мосс что-то рассказывала сидящей рядом девочке, не замечая пристального взгляда друга (а друга ли теперь?), а потом вдруг указала на него. И всё бы ничего, но новая подруга Анжелы теперь тоже пристально смотрела в его сторону, видимо, пытаясь разглядеть среди остальных учеников. Ещё больше Алдерсон смутился, когда Анжела помахала ему рукой, радостно улыбаясь. Он только кивнул и изобразил что-то, похожее на судорогу мимических мышц лица (хотя пытался искренне улыбнуться). Сидеть одному в шумной и радостно гудящей толпе было крайне неприятно, и Эллиот хотел просто поскорее уйти спать, а на утро проснуться и представить, что всё это сон. Самым сокровенным его желанием была ошибка Шляпы, чтобы вдруг кто-нибудь из преподавателей встал из-за стола и воскликнул "Стойте, кажется, здесь какая-то ошибка! Они должны быть на одном факультете!". Но ничего такого не происходило. Время тянулось очень медленно, казалось, что пир длится уже всю ночь, и вот-вот солнце должно встать, но Эллиот продолжал сидеть почти не двигаясь и ничего не попробовав, пока остальные в зале набивали свои животы и обменивались историями, предположениями о том, чему их научат, своими мечтами и целями, которых они обязательно должны достичь в Хогвартсе. Кажется, никто не замечал этого угрюмого когтевранца, даже Анжела — за весь вечер та не придприняла ни одной попытки снова подать каких-либо знаков Алдерсону, а он уже подходил к концу, все радовались, ели, пили, просто наслаждались временем и компанией, под конец даже пели гимн Хогвартса, а Эллиот хотел только поговорить с Анжелой, но такой возможности ему не представлялось ещё очень долгое время.***
Очень скоро Эллиот понял, что социум в Хогвартсе ничем не отличается от обычного социума, что, с одной стороны радовало — потому что он не был в обществе сумасшедших, а с другой стороны огорчало — потому что в обществе сумасшедших было бы веселее. Все ученики, помимо сортировки по факультетам, ещё "сортировались" по спальням, а эти группы часто объединялись в новую разновидность отношений — друзей. Как и везде, в Хогвартсе были свои стереотипы : ученики Слизерина — все поголовно мерзкие, наглые, хамоватые и бессовестные (конечно же, для учеников - у учителей было разное отношение к каждому учащемуся), ученики Гриффиндора — храбрые и благородные, они всегда всё делают по совести, и само воплощение Добродетели, ну а ученики Когтеврана и Пуффендуя — незаметные тени, мир и покой которых нарушают только местные междоусобицы. Если рассматривать отношения учеников и учителей, то общение с учителями нравилось Эллиоту много больше, чем общение с однокурсниками. Во-первых, оно было прекрасно потому, что оно было, а во-вторых, потому что многие преподаватели не вешали на учеников ярлыки. Больше всех в этом смысле Алдерсону была симпатична профессор МакГонагалл, которая, несмотря на свою поддельную строгость и любовь к дисциплине, старалась найти к каждому ученику подход, помогала всем и каждому, никогда не начинала рассказывать о том, какие бездарные ученики ей попались, наоборот, поддерживала и была одним из тех учителей, благодаря которому у ученика появляется стремление к знаниям. Для Эллиота кабинет профессора МакГонагалл был небольшим уголочком тишины и спокойствия, где можно было погрузиться с головой в знания и перестать беспокоиться о том, что с тобой решит кто-то познакомиться. Профессор Флитвик, по мнению Алдерсона, был слишком суетлив, но тоже не вешал на своих учеников ярлыки. Он оказался весьма добродушным и даже немного сумасшедшим, но его уроки всегда проходили как-то легко и без лишних нагрузок, а заодно и не оставляя после себя лишних знаний, какими иногда пичкают учеников. Астрономия оказалось на удивление занудной, а профессор Синистра очень скучной. Она никогда не проверяла, усвоили ли ученики материал, и гребла всех под одну гребёнку, не позволяя как-то проявить себя : если ты тянешь руку, чтобы ответить, то тебя так и не спросят, выкрикнешь правильный или не очень ответ — останешься проигнорирован. Казалось, что астрономию ведёт робот, а не учитель, который даже в случае конца Вселенной и глазом не моргнёт. Профессор Квирелл напоминал Эллиоту его самого — дёрганый и пытающийся избегать общества мужчина, которого невозможно было найти во внеурочное время в Хогвартсе. На уроках ЗОТИ ученики почему-то всегда были напряжены, словно волнение преподавателя передавалось воздушно-капельным путём. Квирелл явно чувствовал себя не в своей тарелке и всегда пытался вести предмет так, чтобы всем всё было понятно, никогда не выходил из себя и постоянно заикался, разговаривая с учениками (вероятно, при разговоре и не с учениками профессор тоже заикался, но об этом Алдерсон не знал наверняка). Самым важным для Эллиота уроком была история магии. Алдерсон хотел понять, насколько много он не знал о том мире, частью которого является, да и предмет был интересным, хотя его однокурсники таковым этот урок не находили, вечно спали. Наверное, потому, что профессор Бинс был привидением. Рассказывал он так, будто тут не только он имел неограниченный запас времени, в результате чего не укладывался во время урока, так что Алдерсон самостоятельно начал знакомиться с историей магии с помощью учебника. Помона Стебль по какой-то причине была неравнодушна именно к избранным ученикам, в круг которых входил Эллиот. Как и профессор Флитвик, женщина была суетливая, весёлая и энергичная, преподавала так, что травологией заинтересовались почти все однокурсники Алдерсона. В какой-то степени она напоминала стереотипную бабушку, которая хлопочет вокруг своих внуков, треплет их за щёчки и приговаривает, какие все расчудесные. Полёты на мётлах не понравились Эллиоту ещё когда он с однокурсниками только получил свою метлу. И не нравился ему этот предмет именно тем, что приходилось отрываться от земли. У Алдерсона всё получалось, конечно, не с первого раза, но вполне неплохо для человека, который только-только узнал о том, что он волшебник. Сама профессор Трюк не заслужила ни огромной любви Эллиота, ни большой неприязни, так как была вполне адекватным учителем и не выделялась ни своей снисходительностью, ни вредностью. А вот профессор зельеварения как будто боролся за звание самого злостного и придирающегося преподавателя, всегда при неудачах учеников отпускал недовольные реплики, зачастую с такой точностью ударяя по больному месту учащегося, что создавалось впечатление, будто профессор специально исследует каждого ученика и записывает себе в блокнотик как кого можно пообиднее назвать, даже к Алдерсону нашёл подход — всё время грозился кинуть жабу Эллиота в зелье, а Эллиот, между прочим, очень привязался к ней. Жабу теперь звали Кверти, но об этом никто, кроме Эллиота, не знал. Жаба была молчалива, ленива и спокойна, что делало из неё прекрасного слушателя. Именно ей Алдерсон говорил о преподавателях, когда оставался один в спальне, надеясь, что хотя бы стены в Хогвартсе не живые и не подслушивают его разговоры, но и это было не точно — если статуи, лестницы и портреты двигаются, то с чего бы и стенам не оживать? Эллиот любил свою жабу, читал ей вслух учебник истории магии и приносил что-нибудь вкусненькое с завтраков, правда, та предпочитала всякую живность на растении одного из соседей по спальне Эллиота. Звали соседа Лесли Ромеро, он выращивал что-то похожее на марихуану и уверял сожителей в том, что это она и есть. Узнав, какую услугу оказывает жаба Эллиота его растению, тот вечно шутил про то, что магглы заводят кошек, чтобы не было мышей, а волшебники жаб, чтобы выращивать коноплю. С чувством юмора у Лесли было туговато, но это не мешало шутить ему постоянно и при этом относиться с недоверием ко всему живому. Помимо Ромеро и Алдерсона в спальне было ещё три мальчика — Леон с не запоминающейся фамилией, Эдвард Алдерсон, что удивительно, ведь он был однофамильцем Эллиота, и Сунил Маркеш, который просил его называть просто "Мобли" в честь своего кумира, ну а так как никто не мог запомнить его настоящего имени, "Мобли" закрепилось за мальчиком так крепко, что его так звали даже преподаватели. У каждого из соседей Эллиота были свои особенности. У Лесли, помимо его любви к своему растению, никаких особенностей не было, да и у Мобли помимо его имени тоже, а вот Эдвард был самым загадочным персонажем Когтеврана. Эллиот никогда не видел его вещей, а постель всегда была идеально убрана, как будто Эдвард ею не пользуется. Его учебники и пергаменты с перьями не валялись по всей комнате, заставляя спотыкаться о них всех в ней живущих, он был настолько опрятным, что ничего, кроме него самого, заметить было нельзя. Даже мантию на ночь он куда-то убирал, а не вешал куда попало, как остальные. Ещё большей странностью обладал Леон. Эта странность была в том, что Леон не имел странностей. Он был самым обычным, если под обычным ребёнком можно подразумевать отзывчивого, весёлого и любознательного мальчика. Эллиоту он больше всего нравился тем, что при попытках завязать разговор не был навязчив, а обсуждал самые простые вещи, такие как учёбу (особенно он любил обсуждать уроки профессора Трюк), а не заводил волынку о том, что, наверное, бедному Эллиоту тяжело попадать из общества не волшебников в Хогвартс. Но никто из соседей пока не общался близко с Алдерсоном, не подружился, и Эллиот не знал, хорошо это или плохо. С одной стороны, нормальные люди заводят себе друзей, с которыми им предстоит жить всю учёбу, с другой — он не хотел заводить себе друзей, он свыкся с тем, что может доверять только Анжеле, а если не ей, то никому. Так он и проводил всё своё свободное время за чтением истории, а спустя неделю учебник стал слишком уж скучным, причём настолько, что Алдерсон вдруг понял, почему его однокурсникам так неинтересен этот предмет, так что по совету профессора Бинса Эллиот на ближайших же выходных отправился в библиотеку искать что-то более захватывающее.