Счастье живёт в зазеркалье

Сайко просыпается от ощущения падения, смотрит на практически пустой потолок — в самом углу тусклым отсветом монет в фонтане выделяется пятно с острыми отклеивающимися концами: оно последнее и вряд ли продержится до утра. Звёзды отделяются и осыпаются, галактики на потолке — верные как Хатико, не дождавшись своего создателя — умирают вслед за ним. Наверное, так и должно быть по законам мироздания; наверное, хотелось, чтобы всё продержалось дольше. И вряд ли это о звёздах; скорее — совсем не о них. Йонебаяши хранит их точно так же, как и воспоминания; прячет высохшим золотым гербарием между страниц любимой сенён-манги, герои которой выживают раз за разом невероятным образом, и помятого журнала о мотоциклах, найденного как-то под кроватью в окружении жёлто-зелёных фантиков. Сайко не ест такие конфеты и не особо разбирается в машинах; замечания об её аккуратности значительно потеряли бы свой процент убедительности, если бы их ещё было кому говорить. Урие уже достаточно того, что она не плачет и не запирается в комнате; и, пожалуй, почти забавно, что теперь у её состояния позиции выше, чем у абсолютного порядка, а не наоборот, как раньше. За это «как раньше» они отдали бы всё, если быть искренними до вывернутых рёбер, но отдавать нечего. Тоору слишком давно не была в доме, остальные куинксы не скажут ничего в упрёк. Они хорошие и яркие, в каждом из них жизни больше, чем у Йонебаяши и Куки; а ещё — смешные в своих попытках сближения: дарят светильник с режимом ночного неба, мол, Сайко-семпай, у вас ведь звёзд практически не осталось, и мы подумали, что вам понравится. Не то, чтобы они хорошо подумали; не то, чтобы Сайко не нравится. Просто Сайко больно, подождите, пожалуйста, когда-нибудь перестанет. Она не забирает эту чёртову лампу к себе, глупо отшучивается и оставляет в гостиной — планетарий в одной комнате, небо, достигшее своего потолка. Звёзды рассыпаются колючим маревом впервые, когда они устраивают игровой турнир; времяпрепровождение, которое должно сближать не хуже пройденных вместе битв; проверенные старые традиции в новом составе и новом антураже. Хигемару болтает ногами, улыбается привычно широко и нагло, предлагает сыграть на желание, например, на поход в кондитерскую или что угодно ещё, в руках у него — чёрный джойстик и уже упущенная победа. Слы­шит он в от­вет одно ехидное: «Нет, це­ни моё бла­городс­тво». Сай­ко больше ни с кем не иг­ра­ет на же­лания. (У вас нет и шан­са, ес­ли толь­ко вы не ожив­ший Ши­разу Гин­ши). Йонебаяши Сайко просыпается от ощущения падения, смотрит на практически пустой потолок. Она знает, как подобные пробуждения объясняет наука — спасибо, Муччан, но от этого не легче. Одинокая звёздочка, та, которую Гинши клеил последней и на своё усмотрение, грустно ей подмигивает. Сайко просыпается — и жаль. Жаль, что наука никак не объясняет то, что падение на этом не прекращается.