Gallavich mpreg

Этим вечером охрана решила начать обход с другой стороны и Йен знал, что они не заметят их до конца ночной смены. Обычно факт того, что ночная смена караула состоит из ленивых ублюдков, которые даже не утруждают себя проверкой коридоров каждые тридцать минут, как им положено, все равно что благословление. Это позволяет свободно трахаться, не беспокоясь о том, что они слишком шумные. Да они не такие уж громкие, как бы им хотелось, но никого не волнует могут трахаться свободно, не беспокоясь о том, чтобы быть слишком громкими. Они все еще не могут быть такими громкими, как им бы хотелось, но никого не волнует, что их вздохи и стоны громче шепота. Их назначение в камеру довольно мило. Но теперь Йен молит Бога, если таковой вообще существует, чтобы переусердствовавший новичок решил проверить их. Все началось хорошо, Йен был на Микки в ту же секунду, как охранники ушли, используя последнюю смазку, которую он стащил из лазарета, и трахал его медленно и глубоко. Потом были объятия. Конечно, Микки отказался называть это так, и Йен знает, что лучше не называть его так, но это то, что они любят делать после секса. Ему нравится обнимать широкую спину Микки, а тому прижиматься к груди Йена, пока они оба не заснут. Затем Йен ложится в свою койку, потому что, какими бы приличными ни были их соседи, они все равно остаются в тюрьме. Но сегодня вечером, вместо того чтобы расслабиться, Микки вдруг с шипением сворачивается калачиком, обхватив руками живот, словно его ударили. — Что случилось? — Я не… черт… я не знаю. Мне стало больно, и я почувствовал, будто что-то кольнуло желудок. Раньше я чувствовал себя странно, но теперь стало чертовски больно. — Что? Дай-ка я проверю, — Йен дотрагивается до слегка вздувшегося живота Микки. Его бойфренд в последнее время немного прибавил в весе, в основном округлились бедра, но Йен не обращал на это внимания, так как это было не так важно для него, ведь он любит Микки, несмотря ни на что. Он еще немного обследовал его тело, не находя ничего необычного. Кожа слегка натянута, но это может быть просто результат вздутия живота. И все же Микки снова задыхается от боли, даже не пытаясь скрыть ее. — Может, вы, два педика, наконец прекратите трахаться, некоторые из нас пытаются уснуть! — раздалось откуда-то слева. — Отвали, Энцо! Мы не занимаемся сексом, Мик страдает от боли, и я пытаюсь понять, что случилось. -…ему плохо? — Я не знаю, нет следов ран или чего-то еще, но… — Но мне все равно чертовски больно, — закончил за него Микки с явной болью в голосе. Он поворачивается на бок, пытаясь снизить дискомфорт, но это, кажется, совсем не помогает. Йен ложится позади него, осторожно потирая живот маленькими кругами, надеясь, что это поможет. Йен никогда раньше не слышал, чтобы Микки хныкал, ведь это настолько не похоже на него, что Йен до смерти волнуется. — А нельзя как-нибудь вызвать охрану? — спрашивает он Энцо, уже зная, каков будет ответ. — Нет, чувак, тупые ублюдки, наверное, уже спят. Эй, наверняка, ничего такого, что не может подождать до утра. Йен удерживается, чтобы не накричать на Энцо, ведь тот только пытается утешить их, но он знает своего парня, и он понимает, что это должно быть серьезно, если он открыто демонстрирует слабость. Черт, даже если он чувствует, как тело Микки сотрясается от каждого крошечного всплеска боли. Он начинает мысленно считать, чтобы хоть как-то занять свой ум, желая, чтобы время шло быстрее. Затем он начинает целенаправленно считать вслух, потому что в дрожании Микки есть определенная какая-то закономерность. Если он прав… черт, он не знает, будет ли это облегчением или нет, но, по крайней мере, они узнают причину боли Микки. Его парень, вероятно, не примет это новость хорошо, но Микки нужно обследовать. — Мик… мне нужно кое-что проверить, ладно? Я сниму с тебя трусы, только не пинай меня по лицу. Он не дожидается ответа Микки, быстро переворачивает его на спину, раздевает и раздвигает ноги. Он не может видеть так много, но в этом положении он может сказать, что отверстие Микки немного расширено, больше, чем это должно быть при нормальных обстоятельствах. — Окей. Ебать. Черт возьми! — Ты что-то задумал, рыжий лобок? — Да. Бля. Да, слушай. Я знаю, это прозвучит немного безумно, но я думаю, что у тебя схватки. — Что?! — Ты, э-э, там все расширено. А боль… у тебя схватки, но до родов явно еще несколько часов. — Как я могу быть беременной, если у меня даже нет толком живота? Или каких-то других признаков беременности? — За исключением частых перепадов настроения, — добавляет Энцо со своей стороны, и Йен радуется, что уже слишком темно и Микки не увидит его понимающей ухмылки. — Прекрати подслушивать, сука, — рычит Микки, но это звучит не слишком угрожающе, потому что схватки усиливаются. — Это возможно, особенно если ребенок маленький и вроде как плод может прятаться. Тем более что у тебя слишком накаченный живот. Я имею в виду, что ты выглядишь немного пухленьким, так что я думаю все дело в беременности. Я в свое время принял несколько родов, будучи врачом в скорой помощи, я думаю, что прав в диагнозе, — он решает опустить тот факт, что он принял на свет двух детей, оба от женщин-матерей. — Мы уже знали, что ты носитель, так что это не так уж неправдоподобно. Йен не может сказать, является ли следующий стон признаком боли или Микки злости. Это правда, они оба знали, что Микки мог забеременеть, но они были гораздо больше озабочены тем, чтобы трахать, чем тем, что Микки способен забеременеть. Раньше у них были презервативы, либо Мик сидел на таблетках, но в тюрьме они не могли получить даже нормальную смазку. И Йен всегда кончал внутрь, потому что это то, что им обоим нравится. Очевидно, с возрастом они стали в разы глупее, а не умнее, и теперь у них будет ребенок. То есть не будет никаких осложнений, и Йен не облажается. Если им повезет, роды продлятся всю ночь, и они смогут получить реальную помощь, как только Микки будет готов рожать. Хотя «повезет», возможно, не самое подходящее слово, по крайней мере для Микки, которому будет очень больно. Йен не знает, как ему помочь. — Обними меня, — внезапно хмыкает Микки. Йен, слишком потрясенный, чтобы ответить словами, придвигается ближе к своему парню. Он знает, что Микки любит возиться и нежится с ним, но никогда не просит об этом, просто ждет, когда Йен сделает первый шаг. Йен действительно сбросил на него бомбу. И на себя тоже. Через несколько часов они станут родителями, а у них еще ничего не готово. Он не знает, что они собираются делать, но точно знает, что хочет сохранить ребенка и быть самым лучшим отцом. Незапланированный-не значит нелюбимый. Микки разбудил его через три часа, ущипнув за задницу. Йен не знает, когда он задремал, но он надеется, что не спал слишком долго, пока его друг справлялся с болью в одиночку. — В чем дело? — Это чертовски больно, Йен, я не смогу этого вынести, — всхлипывает Микки. — Я чертовски ненавижу тебя сейчас. — Нет, не правда. — Я действительно чертовски хочу, ты даже не представляешь, как это больно, — Микки звучит так, будто он вот-вот заплачет, и Йену действительно нужно что-то предпринять, чтобы отвлечь своего партнера. — Давай встанем и пройдемся по комнате. Это должно помочь. Хотя Микки не выглядит более беременным, чем до этого, Йен считает важным помочь ему встать. Они медленно ходят по своей крошечной камере, как пара старичков, но, когда Йен пытается пошутить на этот счет, Микки рычит на него. Справедливо. — Как думаешь, они позволят нам оставить его себе? — слабо спрашивает Микки после четвертого раунда. — Я… я не знаю, детка. Давайте не будем думать об этом, давайте просто будем делать шаг за шагом. Йен знает правду. Срок два года для Микки, если только они не решат, что будет лучше, если Йен, который должен быть свободен к тому времени, позаботится об их ребенке до освобождения Мика. Он не думает, что это поможет его парню почувствовать себя лучше, поэтому держит это при себе. Действительно, шаг за шагом они должны обсудить новое будущее. — А как насчет имени? У нас есть еще несколько часов, может быть, к тому времени мы что-нибудь придумаем. Микки едва дает ему закончить, прежде чем говорит: — Маша, если это девочка. — Маша? — Мария, но мы будем звать ее Машей. Похоже, Микки всерьез думал об этом, пока же Йен пребывал в прострации, что на самом деле даже очень мило, но лучше не так быстро озвучивать свои мысли. — А как насчет мальчика? — Даже не знаю. У тебя есть какие-нибудь предпочтения? — Мне всегда нравилось имя Оливер. Мы могли бы называть его Олли! — поспешно отвечает Йен, прежде чем его бойфренд сможет прокомментировать, насколько это дурацкое имя. — Олли… ладно, мне нравится. — Отличный. Хотя это и не заняло много времени, так что… Давайте поговорим о… — Как насчет того, чтобы вообще не разговаривать, Рыжик? Я чувствую, что вот-вот наложу в штаны, чертовски больно, так что позволь мне сосредоточиться на гребаном дыхании. Так они медленно ходят по кругу почти час, не разговаривая, но в камере вовсе не тихо. Микки продолжает скулить и тихо сопеть, ругаясь периодически на беспечность Йена, особенно когда боль становится слишком невыносимой. Когда Йен проверяет еще раз отверстие, он обнаруживает, что его бойфренд почти готов, и он не может сдержать дрожь в руках, когда озвучивает эту новость. Микки выглядит почти спокойным, и ради его благополучия Йен надеется, что роды не продлятся слишком долго. Все тело Микки липкое от пота, и кажется, что он вот-вот упадет в обморок, поэтому Йен помогает ему раздеться, та полностью промокла, ведет его к кровати и помогает ему лечь. Он клянется, что чувствует, как шевелится их ребенок, когда прижимает руку к животу Микки. Он думает, что его бойфренду удалось на пару минут заснуть, поэтому он тоже решает вздремнуть, но тут Микки хватает его за руку и начинает тянуть ее к своей заднице. — Я хочу трахаться, — бормочет он, заставляя Йена замолчать. — Мой член был твердым последние двадцать минут. — Я не думаю… что это лучшая идея? У тебя схватки и… — И я чертовски возбужден. Что не так уж и редко, Йен слышал об этом раньше, но он не уверен, насколько комфортно ему будет держать свой член так близко к своему ребенку. Конечно, они бы сделали это прежде вечером, но это было до того, как он узнал, что Микки беременный. Но он не собирается позволять Микки довольствоваться неудовлетворительным оргазмом, поэтому он трогает его пальцами, пока Мик не извивается, а затем заглатывает его член до основания, наслаждаясь весом на своем языке. Йен слишком взвинчен, чтобы даже возбудиться, но доставлять удовольствие своему мужчине приятно. Ему требуется много времени и побороть смущение, чтобы понять, что Микки абсолютно возбужден, когда тот кончает, это ненормально, ведь воды отошлись. Кажется, уже довольно поздно, рассуждает он сам с собой, вот почему он не сразу понял, что происходит. До прихода охранников еще около часа, но тело Микки полностью раскрыто и готово к родам. Йен паникует, его бойфренд мог дать ему пощечину, прежде чем он начнет задыхаться, что на самом деле не так. Но он берет себя в руки и переключается в режим скорой помощи. Он тщательно моет руки, объясняя Микки, что ему необходимо будет сделать. — Не забывай тужится только тогда, когда схватки будут на пике, иначе ты быстро устанешь. — Я уже устал, — бормочет Микки с явным напряжением в голосе. Йен даже представить себе не может, что тот испытывает после стольких часов родов, но он знает, что сдаваться нельзя и слишком рано. Привыкнув к мысли быть отцом, он уже вполне привязан к своему еще не родившемуся ребенку. Он сжимает коленку Микки: — Я знаю, детка, еще немного, и ты сможешь отдохнуть. Микки выглядит сосредоточенным и решительным, но эта фраза заставляет его фыркать от смеха между толчками, когда Энцо и его сокамерники начинают подбадривать его. Может быть, ему и следовало бы испугаться, но вместо этого Йен находит их поддержку утешительной. Это определенно одна из самых странных ночей, которые Йен когда-либо переживал, но она идеально подходит для их непростой жизни. Он даже не задумывается над этим слишком долго и всерьез, потому что несколько сильных толчков и даже не пятнадцать минут спустя их ребенок выскальзывает ему в руки. В одну секунду он помогает Микки держать ноги открытыми, в другую уже держит их ребенка. Это девочка, и она начинает источно кричать, как только понимает, что находится снаружи. И это хорошо, она здорова. Руки Йена трясутся так сильно, что он боится ненароком уронить ее, поэтому быстро кладет ее на вздымающуюся грудь Микки. — Это…это девочка. Это Маша, — заикается он в благоговейном страхе перед ребенком. Она слишком крошечная, но это ведь очевидно, поскольку у Микки даже не было толком живота. Она совершенна. — Черт, — вздыхает Микки, нежно укачивая Машу, пока та не успокаивается. — Она такая маленькая, моя девочка. Йен не помнит, когда в последний раз видел Микки таким открытым и уязвимым, и он наклоняется, чтобы поцеловать его потное бедро, пытаясь избежать крови. — Ты молодец, Мик, она прекрасна. — Я все еще чувствую неприятную тяжесть. — Ты, э-э, ты должен избавится от плаценты и пуповины, но не волнуйся, это не должно быть больно. — Слава богу, тебе разве не нужно перерезать пуповину? — Да, но я не собираюсь использовать заточку, чтобы сделать это, — свет загорается, и двери открываются, прежде чем Йен заканчивает говорить. Он бросает быстрый взгляд на своего парня и их ребенка, черт возьми, их ребенка, прежде чем встать. — Хорошо, давайте я приведу сюда охранника, нам нужно перенести тебя в лазарет. Снаружи уже несколько заключенных, и они странно смотрят на Йена, что заставляет его понять, что и его майка, и руки испачканы кровью Микки. Уборка не казалась ему сейчас важной, но он немного сожалеет об этом, когда охранник оказывается рядом с ним, даже не успев открыть рот, чтобы объяснить, что произошло. Прижавшись к стене, он задыхается — Мой… Микки родил ребенка. Ему нужна медицинская помощь. — Что теперь сделал Милкович?! — Он родил, мы не знали, да черт… Отпусти меня! Охранник, Оукли, наконец отпускает его и звонит в лазарет, пока Йена тащат к другой камере. Когда их возвращают, Энцо держит на руках ребенка, а Микки… держит другого ребенка. Что-то тут явно не сходится, и Йен начинает сомневаться, что ему действительно снится сон, а детей вообще нет. — У него был еще один, пока тебя не было. Я никогда не видел, чтобы кто-то принимал роды так быстро, — говорит Энцо с усмешкой. — У моей Луны их было пятеро, но даже она не была такой быстрой. — Господи, Энцо, у тебя пятеро детей? — Да! Моя госпожа-горячая штучка. Йен не может решить, то ли он больше напуган тем, что у Энцо есть дети, то ли впечатлен тем, что все они, по-видимому, рождены одной женщиной. Но это не здесь и не там, у него есть более важные вещи, о которых нужно беспокоиться. — Надеюсь, ты не смотрел. — Что? — Надеюсь, ты не смотрел на моего мужчину… — Черт возьми, Йен, — рычит Микки, — он помог мне с Олли, идиот. Конечно, он смотрел, и это, вероятно, травмировало его на всю жизнь, так что расслабься. — Все было не так уж плохо, — бормочет Энцо, просто прося, чтобы его ударили, но прежде чем Йен успевает это сделать, Оукли громко откашливается. — Похоже, ты получил досрочное освобождение, — вздыхает охранник, выглядя одновременно счастливым и обеспокоенным. — Что? Почему? — Потому что они должны держать перевозчиков в разных блоках, но они не потрудились проверить, является ли Микки одним из них, — объясняет Энцо с ликованием. — Он залетел в тюрьме? Это же пиар-катастрофа, и головы полетят, если они не заключат с вами сделку. Оулли с глубоким вздохом соглашается, но Йен слишком занят тем, что влюбляется в своих близнецов, чтобы обращать хоть на кого-то внимание. Он не может отрицать, что это все ошеломляет, но, когда он смотрит на своего Микки, его парень улыбается, как будто он не провел всю ночь со схватками, и Йен знает, что они прекрасно справятся.