Ягода

      Драко устал, пот тёк по щекам и лицу, но он не мог сдаться, даже если бы хотел, гордость не давала отступить тогда, когда шанс на чёртову свободу был настолько реален. То, о чём он так давно мечтал, было невыносимо близко, но при этом невозможно далеко. Малфой чувствовал себя как крапы в отцовских клетках, когда он приходил посмотреть на них в детстве и дразнил их мясом — в шаге до желаемого и, тем не менее, недостаточно для того, чтобы достать.        Самое главное, что он никак не мог себе позволить, — это разбудить Поттера. Что произойдёт, проснись он или вспомни о своей принесённой палочке, Драко даже представить себе не мог, но проверять на практике не хотел. Возможно, такой исход тоже был приемлем, ведь Поттер мог быть непредсказуемым маньяком, но именно из-за грёбаной непредсказуемости Драко теперь не мог понять, не огромная ли подстава всё это. Не хочет ли кот поиграть со своей мышкой напоследок? Холодный пот прошиб тут же, стоило этой мысли оформиться в сознании. «Слишком просто». Но когда ни черта не зажившая нога Драко от напряжения начала посылать ощутимые волны боли во всё тело, он наплевал на свои предположения окончательно. Пусть так, как угодно, но перед ним был шанс, не воспользоваться которым из-за паршивых предчувствий и опасений было бы невыносимой глупостью.       От напряжения скулы сводило, сжатые зубы помогали отвлечься от уж слишком ощутимо мучащей ноги или ещё не заживших побоев. Цепь натянулась, повиснув над полом, содранная кожа под ней горела огнём, хруст сустава давал понять, что идти будет просто нереально, но всё равно до проклятой палочки не хватало каких-то пары дюймов. Драко коленкой опирался о матрас, нависая над спящим Поттером, и молился Богу, Дьяволу, Мерлину, лишь бы ублюдок не пошевелился.       «Неужели я о многом прошу?»       Слёзы обожгли глаза, и Драко на секунду зажмурился, отчаянно пытаясь взять себя в руки. После всего, что было, это просто бессмысленно, не осталось никого, перед кем нужно было бы держать лицо, но разреветься, сдаться, не дотянувшись до такого долгожданного шанса на спасение — это недостойно Малфоя. Даже если для всех живых Малфоев его уже, наверное, и не существовало.       Всё ещё не открывая глаз, он потянулся снова, стараясь не коснуться Поттера даже одеждой, двинул рукой, думая лишь об одном: искренне, всем своим существом желая ощутить тёплое древко палочки в своей руке. Кончики пальцев обожгло и Драко, сам в то не веря, спустя пару минут держал её в руке, всё ещё не осознавая до конца и не открывая глаз. Невероятная ловкость или беспалочковая магия — уже не имело значения, — главным было лишь то, что в ту секунду, как в руку скользнула спасительная деревяшка, Поттер был усыплён. Драко не верил в случай, в везение или удачу он так же разучился верить, ведь если бы такая существовала — он никогда не оказался бы здесь. Но что-то сейчас определённо вело его к выходу, помогало, он не знал, что это такое, но был бесконечно благодарен.       Усыпить Поттера чарами было лучшим решением, разрезать ненавистную цепь — не менее гениальным, но, вставая и пошатываясь, Драко понемногу стал осознавать, что сил идти или аппарировать просто не было. Нога отказывалась двигаться, каждый шаг сопровождался адской болью и шумом в ушах, не помогало и то, что с движением разрывы горели ещё сильнее и отчётливее. Падая на колени и размазывая по щекам слёзы, он сбил кулаки, пытаясь заглушить боль новой, не такой отвратительной болью. Магической силы он в себе почти не чувствовал, тот маленький внутренний резервуар, греющий его в минуты отчаяния, сейчас был практически пуст. Месяцы в полулежащем положении, наркотики, отсутствие практики, и выдающийся маг Драко Малфой готов был свалиться как безжизненный слабак от пары заклинаний чужой палочкой. Потрясающе…       Качаясь из стороны в сторону и уже не беспокоясь о конспирации, Драко поднимался по ненавистным бетонным ступеням, ведущим к двери. Сколько раз он мечтал, что Поттер навернётся с них? Разобьёт свою геройскую башку или с хрустом, который, казалось, он в моменты мечтаний отчётливо слышал, свернёт себе шею. Бесконечное количество раз думал о том, как когда-нибудь кто-то откроет дверь и заберёт его отсюда, но так никогда и не представлял, как сам открывает эти страшные бесконечные замки. Они поддались лишь с пятой Алохоморы и одного Редукто, вышедшего отвратительно слабым. После этих заклятий у Драко разве что не шаталась челюсть, остальные части тела трясло безумно, а перед глазами вместе с чёрными точками расплывалось всё вокруг.       До сих пор не верилось, что педантичный в своей маниакальности Поттер сегодня забыл обо всём. Притащил с собой палочку, даже если и забыв, не сказал ни слова и уснул. Забыл о нём. Драко обернулся, в последний раз оглядывая мутным взглядом свою тюрьму. Он не должен был чувствовать этого! Радость, надежду, счастье, ещё может быть, но это невыносимое паршивое чувство, прожигающее грудную клетку, заполняющее собой всё его существо…       Это было просто чертовски, мать его, неправильно. То ли Поттер, мертвенно-бледный, в засохшей крови, лежащий без движения. То ли эта иррациональная боль, душащая с каждым шагом, с каждым открытым замком. Так просто не должно было быть, он не должен ничего к нему чувствовать. Не после того, что он с ним сделал. Внутри что-то отчётливо царапнуло, а нога чуть было не соскользнула со ступени, и Драко отвернулся, открывая дверь и выходя, больше не оборачиваясь, как бы сильно и необъяснимо он этого ни желал.       Хотелось приковать Поттера к трубе, закрыть на все эти замки, отомстить за каждый удар, каждое унижение. О том, что пальцы покалывало от идиотского желания остаться, Драко пытался не думать. Он точно бы свихнулся вместе с Поттером, если бы остался там ещё на миг. Неплотно прикрыв металлическую дверь, Драко двинулся по тёмным коридорам, пытаясь передвигать ноги хоть немного быстрее, чем со скоростью черепахи. Каждый шаг сопровождался матом и выступающими на глазах слезами, вписавшись неудачно в стену, он снова попытался разбить об неё руки, а под конец уже голову. Глупо, но это помогло дойти почти до конца.       Дом оказался даже меньше, чем он думал, маленький и словно неживой, заполненный пыльными фабричными магловскими вещами, которыми, благодаря грязнокровкам, заполнился магический мир. Только сейчас, идя среди мрачной мебели, Драко начал осознавать, почему Поттер постоянно приходил к нему и ночами оставался на неудобном матрасе. Куда смотрели его «правильные» друзья? Где были мозги у Грейнджер, которая постоянно кичилась своими знаниями, если она не смогла понять, осознать, насколько близко Поттер был к грани. Хотя, наверное, он уже давно перешёл её, они вместе перешли. Даже если самообман спасал, помогал отвлечься или отгородиться от отвратительной реальности, сейчас Драко не пытался врать себе: всё, что с ним было, всё, через что он прошёл, — он заслужил. Видимо, просто кара настигла не сразу и не теми руками. Заслужил ли это Поттер, он не знал, и, видит Мерлин, думать об этом сейчас точно не хотелось.       Входная дверь была не заперта, он осознал это, когда привалился к ней, переводя дыхание. Каждое движение давалось с боем, и даже то, что он уходил на свободу, не прибавляло выносливости или сил. Оставалось всего лишь несколько шагов, каждый из которых почему-то был несравнимо труднее предыдущего. Преодолеть расстояние всего лишь в несколько дюймов и можно навсегда уйти, исчезнуть туда, где никто не найдёт. Но Драко, находясь ещё в шоке, обдумывал, как же Поттер мог быть таким… Поттером. Ввалиться к себе домой чёрт знает в каком состоянии и даже не закрыть за собой дверь. Драко хотелось верить, надеяться, что это поттеровский план, но гриффиндорцы никогда не отличались способностью строить далекоидущие планы. Побежать, спасти, прыгнуть в огонь, похитить — да, но что-то настолько продуманное ради того, чтобы дать пленнику сбежать, — слишком невероятно. Но надежда, которой и быть не должно, тихонько скреблась в душе, оправдывая придурка даже сейчас, выгораживая в своих же глазах. Малфой не знал, кто из них был большим наивным слепцом, Поттер ли, вечно его подозревающий, или он, поставивший грёбаного Поттера на пьедестал.       Вдохнув холодный воздух, Драко шагнул босыми ногами на мокрый гравий. Вокруг уже всё давно расцвело и было другим, совсем другим, не таким, каким он запомнил свободу, о которой столько мечтал. Весна, пусть и холодная, одуряюще пахла жизнью и плакала лёгким дождём. Легкие обжигало, а головокружение мешало идти без опоры. Драко опустился на колени, пытаясь придумать хоть один вариант, хоть что-то, что могло бы его спасти. Ползти в неизвестном направлении, когда вокруг ни души, было бы просто глупым решением, но больше ничего не приходило в голову. Драко знал, понимал, что аппарацию не выдержит: или расщепится к чёртовой матери, или просто не осилит. Сейчас даже Экспеллиармус вышел бы слишком слабым. Последние магические силы он отдал на Запирающее, чтобы хренов Поттер ни в коем случае не мог пойти за ним. Хотя, если быть честным до конца, он даже не был уверен, что оно сработало.       Ночь была настолько светлая, что небольшое деревце в сотне ярдов от дома казалось чем-то мистическим, а начинающийся дождь, моросящий по листве, подсвечивался в лунном свете, создавая на нём странный ореол. Драко взял его за ориентир и, двигаясь со скоростью улитки, побрёл к своему маяку. Невовремя он вспомнил о камине, но решил, что если уж Поттер захочет выбраться и побежать за ним, то он скорее уж выломает дверь.       Дождь просто издевался, сменившись с мороси на ливень. Ноги, и так еле движимые полуживым телом, разъезжались на сколькой земле. И оказавшись в очередной раз лицом в грязи, услышав предательский хруст незажившей ещё ноги, Драко отказался вставать. Хватит! Всему был предел: страху и отчаянию, которые, казалось бы, въелись под кожу за эти месяцы. Отвращению, сменившемуся на понимание, чёртово понимание и принятие, и от этого ему было паршивее всего. Драко не хотел бежать. Должен был, обязан был хотеть уйти. Вернуться к милой, светлой Астории, обрадовать отца достойным поведением, устроить карьеру в Министерстве и жить, жить так, как и жили сотни Малфоев до него. И плевать, что никто из них его сейчас не ждал, что во всём мире не было никого, кого бы волновала судьба Драко Малфоя. Он должен был этого желать, безумно хотеть, двигаться к этому несмотря ни на что. Должен был, но не мог.       Теперь он знал точно, лёжа в этой отвратительной грязи, что после всего, что было, каждого унижения и боли, страха не проснуться следующим утром, быть сожранным Нагини или убитым чокнутым Поттером. После каждой добровольной ночи в чужих стальных объятиях, каждого совместного утра, каждой чёртовой улыбки. Точно знал, что просто не сможет так жить. И по-другому жить тоже не сможет.       Вот и всё, утренние мысли вернулись и крутились в голове, пока Драко, наконец перевернувшись, дышал мокрым весенним воздухом. Сейчас можно было не бояться слёз, не выдавливать улыбку, разрываясь изнутри. Сейчас можно всё. И уйти так, как только он и смог бы уйти. Сохраняя хоть каплю этой паршивой гордости. Не ползти в никуда, сдыхая где-то в магловском лесу или быть найденным в итоге взбесившимся Поттером. А просто уйти, делая хоть раз в жизни свой собственный выбор. Драко сжимал древко поттеровской палочки и тянул, думал и мечтал в последний раз, что было бы, будь хоть один из них меньшим сумасшедшим идиотом. И что, наверное, стоило стереть Поттеру ту чёртову кровь. Так не хотелось оставлять его запачканным.       Беллатриса часто говорила, и Драко сейчас был искренне рад, что запомнил из её фанатичных стенаний хоть что-то, что тёмная магия становится разрушительнее с каждым повтором заклятия по той же жертве. Всего одно заклинание, и никто во всем магическом мире, даже покойный ныне Северус, не сможет помочь. Слишком жестоко, кроваво и романтично. Усмешка так и застыла на тонких губах, не давая им превратиться в гримасу. Поднимаясь и замечая, что до чёртова мистического дерева осталось лишь дотянуться рукой, Драко уже точно знал, чего он хочет, наконец-то, спустя столько лет и глупых решений. Стоя в грязи, обтекаемый каплями дождя, смывающими слёзы, он улыбался.       — Сектумсемпра.

***

      Гермиона Грейнджер стояла на небольшой поляне у старого дуба и наблюдала оттуда за своей семьёй. Сегодня был один из последних тёплых осенних деньков, которые не хотелось пропустить. Почти все листья дуба давно опали, и теперь голые ветки с небольшими красными листочками делали могучее дерево устрашающим и безумно печальным. Рон, конечно, сказал бы, что деревья печальными не могут быть, но она уже давно смирилась с некоторой бесчувственностью мужа. К деревьям и природе вообще он любовью не пылал, а это был не такой уж и большой недостаток.       Опершись на массивный кусок мрамора, который она раньше здесь никогда не замечала, Гермиона смотрела, как дом Гарри наконец заполняется весёлым смехом и праздничной суматохой. Рыжие и каштановые макушки вылезали то тут, то там, наверняка уже замучив хозяина своей неукротимой энергией. Но она была уверена, Хэллоуин в этом году должен получиться замечательным, и даже Гарри не уйдёт в себя, ведь Роза уже достаточно выросла, чтобы не отставать от него ни на минуту. Малышка повисла на любимом крёстном, стоило ей ступить на пол гостиной, даже не отряхнувшись от каминной пыли.       Гарри отказывался уезжать из этого мрачного убежища, и Гермиона, сколько бы ни пыталась, никак не могла понять почему. Мысли о его расстройстве психики приходили к ней ещё на войне, но ни во время практики в Мунго, ни годами позже, Гарри никогда не давал повода для беспокойства. Он, конечно, орал на подчинённых, тяжело переживал потери или неудачи, разошёлся с Джинни, но всё это ей казалось каким-то таким привычным, что, когда он вдруг стал спокойнее и счастливее полгода назад, она даже не поверила. Он так и не рассказал, что же произошло, и Рон грешным делом подумал на новую подружку, но с тех пор рядом с ним так никого и не появилось. И лишь этот дом, мрачный и какой-то неживой, за который тот держался всеми силами и готов был из-за него разругаться с друзьями, вызывал опасения. Эта мания, одержимость кибиткой на окраине, не давала ей так до конца поверить, что теперь всё хорошо.       Только одно останавливало Гермиону от расспросов и упрёков — взгляд Гарри, когда он смотрел на этот самый дуб из окна своей кухни. И слова, которые она не смогла бы забыть никогда, даже если бы захотела, до сих пор сама не понимая почему. Всего несколько слов и улыбка, не сходящая с его лица.       — Здесь захоронена моя душа.