Ох уж эти дети, авроры и обскуры

      Матильда Грейвс находилась в приподнятом состоянии духа всю прошедшую неделю. Материнское сердце (и совсем немного — старушка-сплетница Хиггинс, чей внук подвизался на аврорском поприще под началом Персиваля Грейвса) подсказывало, что её дорогой мальчик на сорок пятом году жизни наконец-то влюбился по уши. Не сказать чтобы она перестала надеяться дожить до этого чудесного дня лет пятнадцать назад, но, в общем-то, да — так и было.       А чего вы прикажете ожидать от этого несносного ребёнка, который на робкий вопрос о потенциальных внуках тогда заявил, что его служба и опасна, и трудна, и вообще — никаких детей он не планирует. Не планирует! Единственный прямой наследник Грейвсов по мужской линии — и не планирует!       Сначала Матильда решительно хотела устроить сыночке форменную осаду. Ну, по всем правилам матримониальных планов: рассказ, между делом, о чудесной незамужней дочери Мак-Кинли; «случайные» приглашения на собственный юбилей (ты не пропустишь праздник своей матери, Персиваль, не второй год подряд) замечательных сестёр Бергман; и даже осторожный разговор о вдовушке Миллер — вдруг мальчику нравятся женщины с опытом.       Но, вспомнив, что Персиваль пошёл характером в покойного мистера Грейвса, а заставить её мужа сделать что-нибудь против его воли можно было двумя способами — Империусом и никак; Матильда тогда, пятнадцать лет назад, решила затаиться и выжидать. С тех пор в её тактике так ничего и не изменилось.       А что поделать, если сын также упорно днюет и ночует в своем департаменте (видите ли, без него Нью-Йорк погрязнет в преступности, а безопасность всего магического сообщества окажется под угрозой) и совершенно не бывает в обществе. Она уже привыкла отшучиваться извечным:«Мой сын женат на работе» на приёмах и не жаловаться друзьям. Она научилась смотреть на колдографии чужих внучат с улыбкой и не оборачиваться на громкое: «Бабушка!», идя по улице. Она смирилась, но неделю назад…       Впрочем, первый звоночек прозвенел ещё в прошлом месяце, когда Перси заскочил к ней воскресным утром, не рассказал ни о какой удачной операции аврората, но при этом светился изнутри. Такого на памяти Матильды никогда не было, но она списала это на статус «особой секретности» всё-таки проведённой операции. Но неделю назад воскресный визит повторился, только сын сиял ещё сильнее, по-прежнему храня таинственное молчание.       В совокупности с другими данными, поступившими от миссис Хиггинс (ох, Генри говорит — мистер Грейвс совсем перестал ругать моего бедного мальчика, он даже не рычит больше на совещаниях. А еще — представьте себе, дорогая, он отпускает их с работы вовремя. И сам, сам уходит не заполночь!) картина вырисовывалась самая отрадная — свет её очей, её мальчик нашёл ту, которая прочно поселилась в его сердце. И поэтому целую неделю миссис Грейвс летала как на крыльях, ожидая с минуты на минуту сообщения о свадьбе, а там и до внуков рукой подать.       Однако дни шли, а Перси с важными новостями не спешил. Это привело его мудрую мать к выводу: сын боится не соответствовать её стандартам. Может быть его избранница слишком юна? Или из неродовитой семьи? Может, она бедна, как там говорят не-маги — как церковная мышь? Как же намекнуть ему, что Матильда примет любую девушку, если она действительно любит её сына, который сам — далеко не подарок?       На самом деле, Матильда Грейвс и не подозревала, насколько точно представляет дилемму, стоящую перед сыном. Он действительно был влюблён, и влюблен взаимно. И он не боялся, он знал — его любовь не соответствует материнским стандартам.        Не потому, что любовь была младше него на двадцать пять лет, не потому, что не знала родных родителей, и даже не потому, что, кажется, не ела досыта ни разу в жизни. Всё это, разумеется, было так, но главным препятствием к счастливой свадьбе, семейным визитам и прекрасным внукам являлось то, что…Что звали любовь Криденсом. Криденс Бербоун — так звали мальчишку, который похитил сердце начальника отдела Магического Правопорядка, доблестного аврора Персиваля Грейвса.