Точка отсчёта

Эпилог POV от Северуса Снейпа       В этом году зима в Вене выдалась на удивление снежная, чего не случалось уже многие годы. Мы гуляем по городу, любуясь его сказочным великолепием! По Шуллер-штрассе выходим на Штефанс-плац и неспешно обходим вокруг собора. Прожив здесь несколько лет, я всё равно не устаю любоваться его архитектурным совершенством! Мы идём, держась за руки. Потом он поднимает ворот своего пальто — забыл надеть шарф, а зима в этом году не только снежная, но и ветреная. Я улыбаюсь, снимаю свой и закутываю его, он даже почти не сопротивляется — понимает, что бесполезно. — Сейчас зайдём куда-нибудь и купим ещё один, — говорю я примирительно. — Что купим? — улыбается и делает вид, что не понимает, о чём речь, — Северус, вечно ты со мной возишься. Всё никак не можешь забыть, что я давно вырос из Хогвартса. — Не помню, чтобы в Хогвартсе я кутал тебя в твой полосатый гриффиндорский шарф. А тут ты вечно умудряешься простыть, — тут же парирую я, — лечи тебя потом… А купим — шарф. Любой, хоть даже и полосатый, если уж ты волнуешься, что я остался без него. Обещаю, что надену. — Ну, я тогда выберу самый гриффиндорский — ехидничает он. — О, я даже не сомневаюсь! — конечно, выберет, из чистого упрямства.       Мы часто препираемся по мелочам — должно быть, это въевшаяся в нас многолетняя привычка, которую уже никак и ничем не искоренить. Впрочем, мы редко ссоримся по-настоящему.       Совсем скоро Рождество, мы закупаем подарки. А, поскольку близких людей у нас не так, чтобы много, то мы обходимся без сумасшедшей суеты, которой в эти дни наполнен город. Семейство Малфоев ждёт нас на каникулах, и мы не знаем, что им выбрать. Что можно подарить магам и их детям, у которых и так всё есть? Звёздочку с неба и луну в придачу? — Гарри, может купим им, гм… Маггловскую железную дорогу для детей? — рассеянно предлагаю я, не будучи слишком уверенным в том, что эта идея подходящая, — а твоя Грейнджер её как-нибудь хитро заколдует, и поезд будет совсем, как настоящий? Детям должно понравиться. — А что, это, наверное, хорошая идея, — неожиданно подхватывает он, видимо, тоже маясь от того, что понятия не имеет, что бы им такого подарить. И, Северус, она уже давно не Грейнджер. А, — я машу рукой, — ты же знаешь, для меня она навсегда останется всё той же выскочкой Грейнджер, одной из лучших выпускниц школы. — Ну, да… — и тут он начинает смеяться, показывая мне рукой куда-то в сторону, — слушай, а давай купим близнецам два бубна, а? — Бубна? — переспрашиваю я и тоже начинаю смеяться, — то есть, ты попросту хочешь рассориться со своими друзьями? Представляешь, что будет с младшим Малфоем после хотя бы одного дня, проведённого в обществе двухлеток с бубнами? Это что, твоя запоздалая месть за все его прегрешения?       Он хохочет, утыкаясь мне в плечо, и я хохочу с ним вместе. В итоге, отсмеявшись, мы всё-таки останавливаем свой выбор на железной дороге, за неимением лучших вариантов. В прошлом году мы дарили Дэнни и Джеку какой-то невнятный волшебный пластилин, из которого можно было лепить фигурки, которые потом расползались по всему дому, правда, я уже не помню, понравилось им это или нет. Малфои теперь обретались всем семейством на Гриммо, и этот старый особняк наконец-то наполнился жизнью. Портрет Вальбурги ликовал от осознания того, что тут будут жить высокородные Малфои, пусть даже и породнившиеся с грязнокровкой Грейнджер, но всё-таки, как-никак, родня Блэкам.        Близнецы Дэнни и Джек были точной копией младшего Малфоя — такие же беловолосые и бледнокожие, правда, в наследство от своей матери им обоим достались яркие карие глаза. Они были шустрые, быстрые, неугомонные, как и все счастливые дети, которых любят родители. Мы с Гарри были у них крёстными.       Закончив с покупкой железной дороги, мы всё-таки отправились в отдел, в котором торговали шарфами, и Гарри выбрал для меня самый длинный и самый полосатый шарф, который только там нашёлся. В сочетании с моим строгим чёрным пальто это смотрелось до невозможности нелепо, но я безропотно намотал его на свою шею, состроив при этом зверскую гримасу, чем изрядно его повеселил. — Домой? — спросил я.       И он тут же глянул на меня с укоризной: — Кричер! — А, точно, как же я мог забыть, — я треснул себя ладонью по лбу, — только тут ты давай версии предлагай, потому что я понятия не имею, что ему дарить. Прошлогодние поварёшки, за которые мы с тобой отдали едва ли не целое состояние, ему совершенно не понравились.       Гарри тут же погрустнел: — Гм… да-а-а-а… Я понятия не имею, что ему подарить. Ну, что можно подарить домовому эльфу? — Свободу, — пошутил я. — Ну, да, конечно, — улыбнулся он, — только в его случае это вообще не сработает.       Это точно. Как не сработало и тогда, когда мы перебирались жить в Вену. Упрямый Кричер заявил, что хочет служить мастеру Гарри больше, чем оставаться домовиком особняка Блэков, несмотря на то, что он в нём вырос, а, поскольку хозяин Гарри вряд ли будет жить на улице, то и дом хоть какой-нибудь да сыщется. Логика, конечно, железная, не поспоришь. То, что «хозяин Гарри» будет жить теперь со мной, его и вовсе не смущало, он давно признал нас парой и был этому рад. Гарри, в общем-то, тоже был рад — и тому, что не нужно будет расставаться с Кричером, и тому, что он будет жить со мной. Мы провели ритуал по всем законам эльфийской магии, расторгающий обеты Кричера быть верным домовиком относительно дома на площади Гриммо, двенадцать, и позволяющие ему поступить на службу лично Гарри Поттеру. С тех пор в особняке Блэков хозяйничает Малфоевская эльфийка Тереза, которая постоянно препирается с портретом Вальбурги, что, кажется, доставляет всем участниками этого процесса немалое удовольствие. Ну, во всяком случае, никто не жалуется, даже новоявленные хозяева. — Тогда может выберем что-нибудь в магическом квартале? — он на меня вопросительно смотрит. — Да, хорошая идея, — киваю я, соглашаясь, — похоже, к миру магглов Кричер до сих пор относится крайне недоверчиво. Гм… Ты не устал? Аппарируем или прогуляемся? — Давай прогуляемся, — говорит он и берёт меня за руку, — город такой красивый, просто волшебный.       И после его последней фразы мы смеёмся, ну, потому что для нас, магов, город этот и правда волшебный. И не только снежной зимой, а всегда. И не только этот город, а вообще — любой.       Мы с ним много смеёмся, и нам по-прежнему удивительно легко вместе. Несмотря на то, что все шероховатости наших характеров, разумеется, успели изменить каждого из нас, в нас много понимания к жизням и судьбам друг друга. Мы с ним оба недолюбленные дети, выросшие без особых привязанностей, оба полукровки. Это нас и роднит, и во многом мешает. Порой мы натыкаемся на какие-то наши болевые точки, обоюдоострые шипы, и не всегда у нас получается их обходить стороной или быть бережными друг с другом. Но это ничего страшного. Кажется, у нас хватает и терпения, и любви, чтобы, несмотря на это оставаться вместе. Порой я задаю себе всё тот же вопрос, который задавал и несколько лет назад: «За что он любит меня? Почему? Как так вышло что мы вместе? Чем я заслужил это невероятное счастье, о котором не смел и подумать? Особенно тогда, лёжа с разорванным горлом в больничной палате Мунго и готовясь к смерти.»       Мы идём по парку, похрустывая снегом под ногами, все деревья окутаны пушистым серебром, переливающимся под фонарями.       Он словно бы почувствовал мои мысли, останавливается, поворачивается ко мне, спрашивает: — О чём ты задумался, Северус? — О нас, — я отвечаю так, как есть, — всё думаю, за что ты любишь меня?       Снимает свою смешную варежку, проводит пальцами по моими волосам, вглядывается в глаза и тянется ко мне. — Гарри… Мой Гарри…       Я не могу удержаться, я наклоняюсь и целую его. И он откликается, отвечает… И это снова для меня — чудо.       А потом, немного отдышавшись, мы продолжаем наш неспешный путь. Я накладываю на нас согревающие чары, чтобы погулять подольше по этому снежно-морозному великолепию.       Он лукаво щурится на меня и, не ответив на мой вопрос, тоже спрашивает: — А ты за что меня любишь, Северус?       Гм…. Я пытаюсь напустить на себя образ важного и вдумчивого профессора, которым был когда-то, и отвечаю ему: — Наверное, потому, что ты лучший ловец в квидиче всех времён!       Он хохочет. Это его последний сезон, после чего он пока раздумывает, чем ему заняться дальше. Множество команд зовут его к себе в качестве тренера, и, похоже, он склонен согласиться. Гарри любит возиться с детьми, он быстро находит с ними общий язык, и они его не утомляют. Надеюсь, он выберет австрийскую команду, хотя, при наличии каминной сети и возможности аппарации, расстояние не очень-то имеет значение.       Сразу после того происшествия с «тёмными стрелами» Гарри ушёл из аврората, и ушёл на диво легко и спокойно. Все отнеслись с пониманием к его ситуации, как сказал Кингсли: «невозможности продолжить учёбу из-за травмы». Я едва ли не смеялся в голос, «невозможность из-за травмы» — и это они говорили про человека, в жизни которого было столько событий и травм, что с лихвой хватило бы на всех авроров, вместе взятых, не говоря уже о том, что именно этот парень и победил Волдеморта. Но в этот раз всеобщая слепота сыграла Гарри на руку, из аврората его отпустили легко и без каких бы то ни было осложнений.       И мы уехали в Вену, сначала погостить и развеяться, да и к тому же Гарри очень хотелось взглянуть на этот город наяву, прогуляться по тем самым улицам, на которых он видел меня в своих снах. Месяца через три стало понятно, что нам тут хорошо, и никто из нас даже и не помышлял о том, чтобы вернуться в Лондон. Я подумывал о том, чтобы открыть здесь свою лабораторию, а вот Гарри не знал, куда себя приложить, и маялся от собственного безделья, которое постепенно становилось мучительным.       И однажды, придя домой после того, как я ходил присматривать себе место под лабораторию, я застал его размышляющим о смысле жизни и одновременно впихивающим в свой внушительных размеров рюкзак вещи. — Ты куда это собрался? — сказать, что я испугался, это значит ничего не сказать, внутренне я просто запаниковал, но за долгое время, проведённое в услужении у двух господ, я всё-таки выучился «держать лицо». — Северус, я, наверное, вернусь в Лондон, — он поднял на меня мученические глаза, — я тут совершенно бесполезен, сижу целыми днями дома, хандрю, даже уже и не гуляю, и чем дальше, тем хуже. Я тебе скоро надоем такой. — Ну, да, кажется мы с тобой договаривались не решать друг за друга, — напомнил ему я, — если ты совсем не знаешь, чем тебе заняться, гм… Ну, я не знаю, вспомни что тебе нравилось, что ты умел делать? Что тебе приносило удовольствие?       Он поднял на меня голову: — Гм… Ну, я не знаю… Квиддич? Но, Северус… Это же… Это же, наверное, как-то… гм… Ну, я не знаю… Не серьёзно. — Да? — удивился я, — не серьёзно? Почему? Насколько я помню, в школе ты был прекрасным ловцом, на метле ты держишься отлично. Квиддич — популярная и всеми признанная игра, профессиональные игроки — весьма состоятельные люди. А ты — отличный ловец, ну, разве что тебе это просто не интересно… — Вообще-то интересно, — задумчиво проговорил он, — ты думаешь, у меня получится? Но ведь я давно не тренировался. — Конечно, получится, — ни секунды не сомневаясь, подтвердил я, — ну, а тренировки — дело наживное, думаю, что любая квиддичная команда тебя просто с руками оторвёт — только выбирай! И давай, распаковывай свой рюкзак, пошли ужинать. И, кстати, об ужинах, раз уж мы тут остаёмся на некоторое неопределённое время, нам было бы не плохо найти хоть какого-нибудь завалящего домовика, способного приготовить хотя бы относительно сносный ужин, потому что мне их готовить уже изрядно надоело. — Может быть, Кричер нам кого-нибудь присоветует из своих собратьев, — рассеянно пробормотал он, доставая из рюкзака кое-как заткнутые туда вещи.       И на следующий день мне обрели самого вышколенного и придирчивого домовика, которого я только знал, да ещё и потрясающего повара! Кричер очень грустил без Гарри и безумно был рад тому, что вновь может быть полезен своему хозяину. И, несмотря на эту безмерную в его глазах радость, он всё равно умудрялся брюзжать и ворчать, видимо, стараясь эту радость никак не выдать. Как я и предполагал, он отнёсся к местной плите, да и к кухне вцелом, весьма скептически, и тут же затребовал кучу переделок и изменений. Я возвёл глаза к потолку, и мы с Гарри практически целый день, не покладая палочек, трудились на благо нашего новоявленного домашнего тирана. Через неделю после того, как Кричер сменил Лондонскую сырость и хмарь на австрийскую свежесть и запах лип, Гарри, наконец, удалось уговорить свою подругу и её верного рыцаря то бишь, Малфоя младшего, поселиться на Гриммо, под предлогом того, что им совершенно глупо снимать дорогое маггловское жильё, в то время, когда такой огромный дом просто пустует. Да ещё, оставшись без попечительства эльфа, скоро развалится и придёт в негодность. Гарри, довольно ловко ввернул им мысль о том, что вообще-то это не он им оказывает услугу, а они ему сделают огромное одолжение, если присмотрят за особняком. На том и порешили. И хвала Мерлину!       А ещё через два месяца Гарри участвовал в своём первом пробном турнире и, кажется, был этому очень рад. Потом были ещё и ещё турниры, победы и проигрыши, но и это было не самым главным — я видел, как у него горят глаза, видел, как ему нравится то, что он делает. Сам, занимаясь любимым делом, я хорошо знал, что это такое, и насколько это важно. Но со временем ему всё-таки надоело «скакать на метле», как он выразился, и захотелось чего-то более размеренного. Возможно, тренерская работа будет для него как раз кстати. — Возраст, — смеётся Гарри, — я становлюсь старше, вот и остепеняюсь… — Ну, да, — в шутку хмурюсь я, — уж если ты становишься старше, то я становлюсь… Гм… Древнее?       Мы стоим в гостиной, одеваясь перед выходом, он легко валит меня на диван и, хохоча, целует, предлагая проверить, насколько я всё-таки древний, и во всех ли местах! Несносный мальчишка! В этом году ему исполнилось двадцать пять, но во многом он остался ровно таким же, каким был в пятнадцать. Он забывает надеть шарф, может запросто перепутать адрес и отбыть по каминной сети совсем не туда, куда планировал, его зелёные глаза по-прежнему широко распахнуты этому миру, несмотря на то, что на его долю выпало так много всего, что любой другой бы уже давно под этой тяжестью сломался. В нём столько невероятной силы и мужества, такой какой-то совершенно простой магии, он смотрит на мир, как на чудо, и на жизнь — как на великий дар. Множество раз оказываясь на краю, он научился её ценить, но ценить без подобострастия и страха. И это его качество делает нас не просто ровесниками — порой мне кажется, что он меня старше.       Я очень отчётливо помню тот момент, когда я смотрел на него, ещё тогда маленького мальчика, который только-только ждал приговора распределительной шляпы… Смотрел и каким-то неуловимым десятым чувством понимал, что этот человек сыграет важную роль в моей жизни. Конечно, я и подумать тогда не мог, даже и близко… Я просто понимал его важность для меня. Я просто совершенно точно это знал. Уже тогда.       А сегодня, нагулявшись по зимней предрождественской Вене, мы возвращаемся домой, слегка уставшие, но улыбающиеся. Он смотрит на меня в зеркало прихожей и давится смехом — ну, да, в чёрном пальто и полосатом почти детском шарфе я выгляжу нелепо и забавно. — Северус, ну, как ты вообще на это согласился, — говорит он, разматывая на мне этот действительно почти гриффиндорский кошмар.       Я пожимаю плечами и замечаю философски и со значением: — Чего не сделаешь ради любимого тебя.       Он ловит меня этим шарфом, словно лассо, не давая даже снять пальто, притягивает к себе и целует. Его губы становятся всё настойчивее и требовательнее, а контролировать себя мне становится всё труднее. Я отстраняюсь, даже сквозь пальто чувствуя жар его близкого тела: — Ну, всё, Поттер, ты сам напросился, — нарочито-злобно шиплю я, подхватываю, перекидываю его через плечо и отношу в спальню.