Точка отсчёта

Часть 15       Мне было смешно. Потому что я не имел понятия, как можно быстро и, по возможности, наименее болезненно умереть. Какого-нибудь завалящего мага, способного произнести «аваду», рядом не находилось, а к чему прибегают магглы в подобных ситуациях, я понятия не имел, в отсутствии пистолета — застрелиться мне не грозило, вешаться я не умел, хотя навряд ли этому где-то можно научиться… На этом моя фантазия в направлении сведения счётов с жизнью заканчивалась. И меня это веселило. Забавно, мистер Грег Поркинс, экий вы у нас оказывается никчемный. Даже убить себя толком не в состоянии.       Ну, что ж, тогда придётся позволить естественному ходу событий взять своё. Выпив кофе, я отправился в ближайший магазин купить продуктов на пару дней. Вряд ли я ещё выберусь из дома, да и есть мне не очень-то хотелось, но хоть что-то съестное приобрести нужно было. В магазине я совершенно безотчётно выбирал те продукты, которые, в случае чего, будут храниться долго, какие-то крекеры, небольшую корзинку голубики, которая не успеет испортиться, потому что я её съем сегодня, бутылку дорогого красного вина и бутылку виски. Сигареты. Закинув всё это в рюкзак, а рюкзак на плечи, я почувствовал, как страшно устал, и одновременно как боль в груди становится почти невыносимой. Я снова проглотил таблетку и двинулся в обратный путь — в свою нору, в своё последнее прибежище.       Разложив дома покупки и плеснув себе в стакан немного виски, я хлопнул себя по лбу — какой же я кретин! Я забыл зайти в аптеку — таблеток оставалось всего две. А сил на то, чтобы снова куда-то выходить, не было совершенно. Ну, ладно, вечером, может быть, схожу. Я улёгся на диван в гостиной, поставил рядом стакан с виски и включил маггловский телевизор. Я бездумно щёлкал пультом, переключая с канала на канал, совершенно ни на чём не мог остановиться, ждал, когда подействует обезболивающее и виски… И сам не заметил, как уснул.       Впервые мне снилось, что он находится в какой-то комнате, по всей видимости, у себя дома, ну, или в том месте, которое является его временным пристанищем. Сидит в глубоком бордовом кресле, рядом на низком столике стоит такая же квадратная бутылка, какую я совсем недавно приобрёл для себя. В его руках стакан с толстыми стенками, на дне которого плещется янтарная жидкость. Он задумчиво смотрит куда-то в одну точку, куда-то в свою невозможную дальнюю даль… И прислоняет стакан ко лбу, наклоняет голову… Как же он красив в этот момент! Я любуюсь… «Северус»… «Гарри… — шепчет он, — мальчик мой… Гарри… Где ты… Где же ты…       У меня перехватывает дыхание даже во сне. Я не верю в то, что он действительно говорит это, просто не верю. Мне же мерещится, это не может быть правдой… Это выпитый виски играет со мной злую шутку…       Я внимательно смотрю на него, пытаясь вглядеться в его лицо, разглядеть, понять… Он поворачивает голову и берёт со стола что-то… Бумагу, газету… И я вижу, как на первой же полосе красуется моя колдография, под которой я могу разглядеть начало заунывной статьи о том, что юный герой магической Британии был смертельно ранен своим же сокурсником, а потом исчез при загадочных обстоятельствах из больницы святого Мунго, что является подлым вероломством приспешников Тёмного Лорда, не иначе, и давайте мы сплотимся… И покончим с нечистью. Во имя и во славу… И так далее, и так далее… И чуть ли не уже «безвестно почившего, но не забытого меня»… О, Мерлин! Значит, он знает! Где он сейчас? Всё в том же неизвестном прекрасном городе? Или уже в Лондоне? Зачем он приехал? Больше полугода я ему был совершенно не нужен, я был тот, кого он так боялся погрузить во мрак. Что сейчас? Что изменилось сейчас, дорогой профессор Снейп? Я, который так хотел увидеть его в последний раз, дотронуться, сейчас был невероятно зол! И смотрел, как он откладывает эту газету в сторону, делает большой глоток из своего стакана и снова шепчет тихо-тихо, своим низким бархатным голосом: — Гарри… Где ты… Гарри… Как же мне найти тебя, упрямый мальчишка…       Я рывком выныриваю из сна, открываю глаза, едва переводя дыхание, в моих пальцах скомканный плед, я лежу на диване в гостиной в моей съёмной квартире в Ноттинг Хилле. О, Мерлин! Проклятый Снейп! Я ведь уже смирился с тем, что ты не любишь меня, смирился с тем, что я тебе не нужен. Откуда эти твои слова? Зачем вот сейчас? Почему ты не даёшь мне просто уйти? Я ведь тебе не нужен. Не нужен… Я знаю. Никогда и не был нужен. Я обхватил свою подушку руками, уткнулся в неё подбородком. Я знал, что мне будет больно, но не предполагал, что к телесным страданиям прибавятся ещё и душевные. Невнятный проблеск надежды кружил мне голову, разрывал сомнениями и приводил в отчаянье. Я дотянулся до своего стакана виски — о, не такого изящного, как в руках профессора, а самого обычного — тоже сделал глоток, поморщился. Достал последнюю таблетку, проглотил, снова отхлебнул из стакана… Сколько всё это будет продолжаться? Я не знал.       Я чувствовал себя бесконечно усталым и разбитым, боль и давление в груди были нестерпимыми, я казался себе мясом, насаженным на шампур, меня словно бы пронизывали насквозь огненные жгучие спицы. Ну, да, те самые «тёмные стрелы». Я медленно поднялся и, пошатываясь, двинулся к двери — мне нужно было сходить в аптеку, маггловские таблетки хоть ненадолго давали мне передышку. Если я не схожу сейчас, то потом вообще не смогу. Я всунул ноги в ботинки, прихватил документы и рюкзак, сцепил зубы и вышел на улицу. Ближайшая аптека находилась всего в двух кварталах от меня, но сейчас это расстояние было для меня, словно паломничество. Я шёл медленно, отмеряя свой путь вдохами и выдохами, уговаривая себя, что в конце него меня ждут такие чудесные маленькие белые таблетки, от которых боль если не уйдёт совсем, то точно станет слабее и глуше. Я уставал, останавливался, присаживался на недалеко стоящие скамейки и шёл снова.       И дошёл. И сполз по закрытой двери, на которой красовалась табличка о том, что сегодня, вот именно сегодня, эта проклятая аптека работает до середины дня, а потом закрывается на инвентаризацию. Если бы я зашёл в неё по дороге из магазина домой, то ещё успел бы… А так…       Я сидел возле этой неприметной двери, и смеялся, просто хохотал… Мою грудь прожигало калёным железом, и из глаз моих текли слёзы, но я смеялся. Я безмерно, бесконечно везуч! Вся моя жизнь — череда каких-то немыслимых везений, которые давались мне едва ли не ценой жизни. Я понятия не имел, где тут ещё есть аптеки. Ну, это-то ладно, можно спросить у кого-нибудь, Лондон не безлюдный город, но у меня просто не было сил на ещё одно паломничество. Может быть, если немного полежать вот, скажем, на той скамейке.       Я встал, ещё раз посмотрел на дверь с таким невинным вполне себе стандартным объявлением, хмыкнул и потихоньку направился к неподалёку стоящей скамейке. Главное, чтобы никто меня не принял за клошара и не выгнал бы отсюда — всё-таки Ноттинг Хилл, район вполне себе помпезный и респектабельный. Ну, да ладно, выбора у меня особого нет.       Я вытянулся во весь рост на вполне уютной деревянной лавке, положил рюкзак под голову и уставился в хмурое вечереющее небо. Кажется, если лежать и не двигаться, боль становится меньше, замирает вместе со мной, становясь терпимой. Я закрыл глаза и задремал. — Гарри, где ты? — голос Северуса был такой отчётливый, такой близкий, что я невольно огляделся. Я снова был в его комнате, он всё так же продолжал сидеть в своём тёмном глубоком кресле. На нём были синие джинсы и рубашка в красно-чёрную клетку, совершенно маггловская одежда, в которой он ходил, когда мы вместе жили на Гриммо. Я понял, что сплю. И просто вижу очередной сон с его участием. Зная, что он наверняка меня не услышит. Злость моя куда-то делась, мне было так плохо сейчас, так хотелось хотя бы этого мнимого ненадёжного зыбкого тепла от него. — Северус… — мой голос был тихим. — Гарри? — он замер и повёл головой, прислушиваясь, — Гарри, ты слышишь меня? Слышишь? — его голос был встревоженный и обрадованный. — Гм… Да… — я не мог поверить в то, что он слышит меня, а я слышу его. Такого ведь не было никогда. Просто никогда. — Гарри, где ты? Где? — кажется, он старался говорить спокойно, мягко, но в его голосе сквозило крепко взнузданное нетерпение. — А ты? — ответил я вопросом на вопрос. — В Вене, — тревога в его голосе не исчезла, но, кажется, он пытался унять своё волнение. — Где? — переспросил я. — В Австрии, в Вене, — вот оно что… То-то мне чудились немецкие названия улиц. И тот собор, — теперь твой черёд. Где ты?       Я улыбался. Мне так легко было говорить с ним, хоть я и знал, что это был всего лишь сон. Пусть он останется подольше, пусть останется… — А я по-прежнему в Лондоне, — я понимал, что никакой новой информации этим ему не сообщаю, но и не был уверен в том, что хочу сообщать. — Гарри… — похоже, строгий профессор Снейп уже готов был отчитывать нерадивого ученика Поттера за очередную провинность, — я не знаю, сколько времени мы сможем поддерживать ментальную связь, просто скажи, где ты, и я приду. — Зачем? — я не просто решил его помучить, я спрашивал совершенно искренне. Не для того я ушёл из Мунго, чтобы потом вот так же найти в нём жалость к бедному умирающему Поттеру, который когда-то спас ему жизнь, и вот теперь просто нужно вернуть этот должок. Нет. Так я точно не хотел. — Затем, что заклятие «тёмных стрел» — это не то, с чем стоит развлекаться — он терял терпение, пытаясь втолковать мне простые вещи. — Ничего страшного, потерплю как-нибудь, — съязвил я, словно мы всё ещё препирались, будучи преподавателем и учеником. — Ты должен жить, Гарри, обязательно. Тебе рано умирать, — банальная фраза… Почти ничего не значащая для меня. — Да ну? — кажется, я злился и входил в раж, — знаешь, Северус, я столько раз мог умереть, что хоть один-то раз из всех должен был сработать. — Упрямый мальчишка! — он тоже заводился, раздражаясь, — ты можешь мне просто сказать, где ты? Чтобы не тратить это время на ненужные объяснения, объясняться станем позже. Я не могу тебя отследить по магическому следу… — Ну, да, потому что у меня нет магии, — я улыбался, — в кои-то веки я стал недосягаем для магического мира! А знаешь, мне это понравилось. Понравилось быть невидимкой. — Даже не сомневаюсь, — он вздохнул, — почему ты так упрямишься? Почему ты не можешь мне просто позволить найти тебя. Тебе же плохо сейчас. Твоя жизнь в опасности. — Зачем? Северус, зачем? — я точно не хотел спасения такой ценой. — Что зачем? — он был зол и, уже почти не скрываясь, кричал на меня, — что именно зачем? Зачем мне спасать тебя? — Да, — просто ответил я. — Ты идиот, Поттер. Зачем ещё стремятся спасти кого-то близкого? — даже во сне его злость обдавала жаром, — а ты сам как думаешь? Да потому что я люблю тебя. Люблю. Ты мне нужен. Ты мне дорог. Я пытался выжечь тебя из своего сердца, вытравить из памяти, стереть из прошлого и из мыслей целых полгода, но ничего не вышло. Я искренне старался, Гарри, я думал, я знал, что я тебе не пара, что тебе без меня будет лучше! Но так и не смог справиться с этим… — Я не верю тебе, — меня просто трясло, — не верю… — Ну, и не надо, — его голос стал спокойнее, — тебе сложно в это поверить после того, как я отмахнулся от тебя, как от надоедливого щенка, я знаю. Просто скажи, где ты, я заберу тебя, и мы обо всём поговорим. — Ты это специально говоришь, просто чтобы я только сказал, где нахожусь, — меня разрывало между надеждой и отчаяньем. Его слова… Гулким звоном отдавались в груди. Он сказал мне, что любит меня, сказал! Я ликовал, и в то же время никак не мог в это поверить. Ну, чего не скажешь умирающему ради его же спасения. — О, Мерлин…. Гарри, — теперь он пытался меня уговаривать, — я тебе обещаю, что если ты не убедишься в моей искренности, то я сам тебя отравлю. Так, годится?       Я чувствовал, что там, где-то в далёкой и прекрасной Вене он улыбается.       И уже готов был назвать ему адрес, как внезапно ощутил внушительный толчок в плечо, открыл глаза. И увидел над собой довольно хмурое лицо пожилого констебля. Он тряс меня за плечо, приговаривая: — Сэр, вы в порядке? С вами всё хорошо, сэр?       Я не сразу понял, где нахожусь, и что со мной. Только что я был рядом с Северусом в его гостиной где-то в австрийском городе Вена, а сейчас обнаружил себя на скамейке в Ноттинг Хилл за попыткой что-то втолковать озабоченному полицейскому. Я показывал этому славному человеку фальшивый паспорт Грега Поркинса и уверял, что со мной все в порядке.       Похоже, моё «в порядке» придирчивый полицейский явно ставил под сомнение, потому как выглядел я так себе, с красными воспалёнными глазами, в не очень свежей толстовке, да и запах виски не скроешь. Он не забрал меня в участок только потому, что я вёл себя с ним крайне вежливо, называл его «мистер», уверил в том, что я живу тут совершенно неподалёку, оттарабанил наизусть свой адрес, и рассказал короткую байку о том, что шёл от друзей, чуть-чуть перебрал, вот и решил немного отдохнуть. И что прошу прощения, такого больше не повторится, впредь я буду гораздо аккуратнее с алкоголем.       На том мы и расстались. Я попытался как можно более твёрдым и бодрым шагом удаляться от стража порядка, дабы ему не пришло в голову вызывать для меня спасателей. Маггловская больница — вовсе не то, что мне сейчас требовалось. Боль в груди была настолько сильной, что, казалось, кроме неё больше нет ничего. И ещё я снова чувствовал невозможную, глухую непреодолимую усталость. И только страх перед тем, что меня найдёт очередной констебль или даже этот же, останавливала меня от того, чтобы снова не прилечь на скамейку, которые, как назло, были здесь просто повсюду.       Я не знал, что мне теперь делать. Я так хотел верить ему, моему Северусу, так хотел дать нам ещё один шанс. Может быть, я доберусь домой и попробую снова уснуть. Вот же я дурак, а! Нужно было сразу говорить ему, где я… о, Мерлин, как же больно!       Я дошёл домой, согнувшись и держась за грудь, едва смог вставить в замочную скважину ключ дрожащими руками. Без маггловских лекарств боль усилилась, и я, кажется, искусал себе губы до крови, пытаясь отвлечься от этого невозможного жжения в груди. Я закрыл дверь и рухнул прямо тут же, в коридоре, не в силах дойти до гостиной. Свернулся калачиком, пытаясь замереть, и не двигаться… И понял с совершенно отчётливой ясностью, что уснуть я просто не смогу. Никак. Боль настолько сильная, что провалиться в сон у меня никак не получится. Что же мне делать теперь? Сейчас мне было не до смеха, как пару часов назад, меня накрывало паникой. Ведь если это всё правда, если я действительно дорог ему, то я, то мы… Как же мне дать ему знать, где я?       Двигаться совершенно не хотелось, пока я лежал неподвижно, боль не то чтобы утихала, а просто становилась ровным монотонным жжением, к которому можно было приспособиться и привыкнуть. Я прикусил губу, прокусывая её до крови, встал на колени и пополз в комнату. Там находился мой забытый за ненужностью мобильник. Конечно, он давно разрядился и был обычным мёртвым куском пластика. Куда же я дел эту чёртову зарядку! А вот она, так и лежит в кармане рюкзака. Я дополз до дивана, в шаге от него была розетка, воткнул в неё вилку от зарядки, подключил телефон. Заметил рядом с диваном стакан, в котором на дне ещё было пару глотков виски, допил. Встать за бутылкой я уже не мог. Я лежал на боку, свернувшись клубком, держал в руках свой телефон и ждал, пока он хоть немного зарядится, чтобы сделать всего один звонок. Конечно, старую сим-карту я выбросил, но этот номер остался у меня в памяти телефона.       Я нажал кнопу вызова и слушал густые монотонные гудки. И через ещё две вечности её родной тёплый голос: — Гарри? Гарри, это ты? — Да, — голос уже не слушался меня, был хриплым и надрывным, — да, Герми, это я. — Ты где? — почти спокойно спросила она. Когда ситуация становится очень плохой, Гермиона оказывается порой самой спокойной и здравомыслящей из всего окружения.       Я назвал ей точный адрес, сказал, что не знаю, можно ли сюда аппарировать. — Ничего страшного, — ответила она, — тут граница аппарации рядом. — Я разговаривал с Северусом, — так же хрипел я. — Я знаю, Гарри, я всё знаю. Помолчи, я скоро. Мы скоро. Тебе очень плохо? — спросила она. — Да, — ответил я как есть, потому что изображать из себя героя у меня тоже не было сил. — Держись, — коротко сказала она, — Просто держись, — и отключилась.       Я закрыл глаза и провалился в какое-то странное забытьё. Боль не давала мне уснуть, но одновременно и не давала мне пребывать в полном ясном сознании. И я был где-то между… Даже не между сном и явью, а словно бы в каком-то другом измерении. И сквозь эту странную пелену я вдруг почувствовал, как чьи-то руки обхватывают меня, прижимая к себе, услышал словно бы из далёкого далека голос своей подруги, говорящий кому-то невидимому, что, кажется, меня нужно куда-то переместить, перенести… А потом враз боль исчезла. Мгновенное ощущение облегчения вдруг наполнило меня тёплой невесомостью, мне казалось, что кто-то меня подхватывает и несёт, я хотел открыть глаза, хотел сказать кому-то невидимому «спасибо», но успел только подумать об этом и тут же уснул, моментально, как будто бы меня просто выключили.       Через какое-то время, открыв глаза, я понял, что сейчас утро. Или день. Во всяком случае, за окном и в комнате было светло. Я находился всё в той же квартире в Ноттинг Хилл, ну, во всяком случае, видимый мне потолок и часть комнаты с окном были точно такие же. Остальное я видеть не мог, потому что не мог толком пошевелиться. Причиной этому было то, что я находился в довольно крепком захвате сильных рук, которые плотно прижимали меня к кому-то, и не думая выпускать. Я попытался вырваться, на что тут же услышал голос Северуса: — Всё хорошо, я с тобой.       И его руки снова притиснули меня к нему. Кажется, он это сказал автоматически, не просыпаясь. Я хохотнул, но вырываться не стал. Он всё-таки пришёл за мной… Пришёл. И сейчас обнимал меня, боясь выпустить из рук даже во сне. Я полежал ещё немного, прислушиваясь к его ровному дыханию, меня развеселила эта его сказанная фраза. Гм… Смех смехом, но мой организм требовал к себе внимания, я вдруг с отчётливой ясностью осознал, какой же у меня прекрасный санузел в квартире, и что мне пора его посетить. Пришлось всё-таки расталкивать Северуса и вырываться из его объятий.       Он проснулся, понял, что я куда-то встаю, и тут же спросил: — Ты куда? — Эгм… — я даже и не знал, что ответить, — сейчас приду. — Куда ты? — и посмотрел на меня настороженно.       Я покраснел: — Да в уборную я. Что, пойдёшь со мной?       Он улыбнулся и сощурился: — Да, запросто.       И сделал вид, что начинает тоже вставать, да с таким серьёзным лицом, что я даже испугался: — Северус, ты что?! Не надо со мной ходить. — А то что? — он расхохотался. — Я стесняюсь, — пробормотал я, потупив глаза. — Только ты потихоньку иди, — сказал всё-таки предостерегающим шёпотом, — а то ты ещё не очень… Не очень здоров. Если будешь падать — кричи. — Хорошо, — я улыбнулся и вылез из кровати.       Как только я принял вертикальное положение, пол тут же наклонился и поплыл куда-то вниз и вправо… Ух, ты! Я ухватился за стенку… — Я же говорю, потихоньку, — послышался голос Северуса, как мне показалось откуда-то издалека, потому что в голове моей нарастал невнятный шум. — Ага, — откликнулся я и по стенке пошёл дальше. Добраться до водных и не только водных процедур мне всё же хотелось без посторонней помощи. Я даже успел наскоро умыться и почистить зубы, лезть в душ при таких странных и не стабильных ощущениях в теле, я всё же не решился. Когда я вернулся в комнату, Северус отодвинул одеяло и вытянул руки, подзывая меня: — Давай, иди сюда.       И я снова вплыл в его объятия. — Всё хорошо? — тихо спросил он, целуя меня куда-то в макушку. — Да, — мне было странно и сладко, тепло и уютно в его руках. У меня кружилась голова и слипались глаза. Я снова хотел спать. Я хотел задать ему кучу вопросов, я хотел увидеть его глаза и убедиться, что он реален сейчас.       Я повернулся к нему, и мы оказались лицом друг к другу: — Северус, — я провожу своей рукой по его лицу, — Северус…       Мне нравится повторять его имя, ведь я столько раз произносил его, лежа в своей узкой и не слишком удобной кровати в Блумсберри, столько долгих холодных ночей… Столько раз я хотел выжечь, вытравить его если не из своей жизни, то хотя бы из памяти, столько раз… И вот сейчас это имя, его имя — как волшебство, как чудо для меня. — Северус, ты настоящий? — задаю я совершенно идиотский вопрос.       А он улыбается, гладит меня по щеке, проводит большим пальцем по брови, скользит по виску, к подбородку: — А ты как думаешь? — Хочу, чтобы был настоящий, — отвечаю я, всё ещё не смея поверить в то, что он вот тут, рядом, лежит со мной в одной кровати. — Значит, так и есть, — беспечно отвечает он и придвигается ближе.       Я чувствую его запах, такой знакомый, такой любимый… И невольно тянусь к нему, вдыхая, глядя на него, закрывая глаза, касаясь губ…       Он целует меня так нежно, так мягко, прикосновения его губ такие осторожные, вкрадчивые… И я сам кладу ему ладонь на затылок и чувствую, как во мне поднимается жар… Густой топкий жар, жар и жажда… Моё дыхание сбивается, я хочу его губ… Хочу… Но он отстраняется… — Гарри, — его шёпот прерывист и горяч, — Гарри, погоди, по-по-дожди… — Ч-ч-ч-то? — я не сразу включаюсь в то, что он говорит. — Ты… Ты слаб ещё, — немного отдышавшись и улыбаясь, говорит он, — хотя я бы с этим утверждением поспорил, но… Но, гм… Нам надо немного повременить с… С Эгм… Различными физическими упражнениями.       Я смутился, кажется, тут же покраснел до ушей: — Гм… — извини, я… Я… Оно как-то само вышло.       Я вдруг подумал, что он ведь просто может меня не хотеть, а сказал мне это просто для того, чтобы… Ведь я не ощущал особой слабости. Ну, да, пару минут назад меня шатало из стороны в сторону и хотелось спать, но это было пару минут назад, а сейчас я чувствовал себя вполне даже в силах. Я опустил глаза вздохнул… Похоже, он просто не хочет со мной, не хочет меня. — Гарри, — Северус внимательно смотрел на меня, очевидно, что все мои мысли были написаны у меня на лице, — ну, что ты себе уже опять напридумывал, а? — Северус, понимаешь, я…. Я, — я запинался и мямлил, — я, конечно, тебе очень благодарен, что ты меня спас, но ты, гм… Ты вовсе не обязан, мы вовсе не должны. Если ты этого не хочешь, ведь прошло столько времени, ты не должен…       Он смотрел на меня, пытаясь понять, о чём это я, собственно, говорю, потом возвёл глаза к потолку, пробормотал что-то типа «О, Мерлин!», взял мою ладонь и просто положил на свой член: — Гарри, скажи мне, похоже, что я не хочу тебя?       Я готов был провалиться сквозь землю от смущения и одновременно мне так хотелось никуда не убирать свою ладонь, а… Но тут он сам аккуратно убрал мою руку и тяжко вздохнул: — Поверь, удерживаться от соблазна мне стоит нечеловеческих усилий, так что лучше меня не провоцируй.       Он снова возвёл глаза к потолку, но уже почти смеясь: — Чего только не сделаешь ради выздоравливающего тебя. Ну, что, я достаточно тебя убедил?       Я улыбался до ушей и кивал: — Ага. — Хорошо. Я рад. Тогда давай-ка, попробуй ещё поспать, — он снова аккуратно повернул меня к себе спиной, притискивая, обнимая, целуя в затылок, в плечи.       Я закрыл глаза и тут же почувствовал, как дремота затягивает меня: — Не уходи, — бормотал я, засыпая в его тёплых любимых руках. — Не уйду, не бойся, — отозвался он, — я буду с тобой. Спи.       А ближе к вечеру, когда я снова проснулся, то оказался в постели уже один. Никаких тебе захватов, но я услышал, как из кухни доносится его голос — кажется, он напевал себе под нос популярную песню, немилосердно фальшивя. Я встал — на этот раз пол под моими ногами сохранил вполне себе горизонтальное положение, что меня несказанно обрадовало — натянул на себя джинсы и футболку и побрёл на кухню. — О, проснулся — обрадовался Северус, — как ты себя чувствуешь? — Гм… Кажется, хорошо, ну, по крайней мере, пол под моими ногами вполне устойчивый, и стены не шатаются, — я не знал, как себя вести, мне было неловко. Я по-прежнему хотел задать ему кучу вопросов, но сейчас в моей голове было пусто и звонко. — Голодный? — так же спокойно-ласково спросил он.       И я снова не знал, что ему ответить. Он так… Он так запросто со мной, как будто бы мы и не расставались на эти полгода, как будто бы мы живём тут в этой квартире в Ноттинг Хилл, как минимум, несколько лет. — Рагу, — он приподнял крышку над кастрюлей, в которой что-то булькало, — будешь? — Рагу? — переспросил я. — Я, конечно, не Кричер, но всё-таки пару блюд готовить умею. И рагу — одно из них, — улыбнулся и пояснил:  — Это овощи с мясом, Гарри. — Гм… Да, я понял, понял. Я знаю, что такое рагу, — похоже, я начинал сердиться, что он со мной, как с маленьким, — Северус, гм… нам, наверное, стоит поговорить. — Обязательно, — легко согласился он, — только сначала всё-таки поешь. И я с тобой за компанию, а разговаривать мы вполне можем и за ужином. Или, учитывая, что ты только что проснулся, за завтраком. — Ну, хорошо, — я сел за стол и увидел, как он раскладывает еду по тарелкам, стелет салфетки, достаёт приборы… Ну, ни дать, ни взять — заправская домохозяйка! Мне стало смешно. И кто бы мне сказал ещё, гм… Ну, скажем, два года назад, что ужас Хогвартса будет готовить для меня рагу… Ни в жизнь бы не поверил! Вот ни за что! Счёл бы сказавшего такое однозначно буйно-помешанным и посоветовал бы отправиться в Мунго. — Прежде, чем мы начнём хоть о чём-то говорить, — спокойно и со значением сказал Северус, — хочу тебя предупредить, что, гм… Минут через двадцать-тридцать к нам заявятся твои преданные и верные друзья, которые тоже жаждут твоей крови. Так что советую быстренько смести всё с тарелки, дабы у тебя были силы выдержать тот неуёмный напор любви и… Гм… Ласки, которым они тебя явно одарят.       Я похолодел: — Герми? — И Драко Малфой, — подтвердил он. — Слушай, а ты не мог бы… Э-э-э… — я не знал, как отвертеться, — Ну, сказать им… — Что ты всё ещё тяжко болен, и тебе нужен покой и отдых? — съехидничал Северус, — так я и говорил, и, поверь, не единожды, чем и выторговал для тебя отсрочку на, гм… На почти двое суток, но сейчас, когда совершенно ясно, что твоя жизнь вне опасности, а состояние здоровья стремительно улучшается, твоя преданная и верная подруга, и, кстати, Гарри, действительно преданная и верная, — и знать ничего не желает — подайте, мол, его сюда, и можно даже на вертеле.       Я схватился руками за голову. С разгневанным Малфоем совладать — дело плёвое, это я регулярно проделывал в школе, а вот разгневанная Гермиона Грейнджер — это будет уже посерьёзнее. — Северус, она очень на меня злится? — я поднял на него глаза. — Ты ешь давай, а то остынет, — он выразительно посмотрел на тарелку, к которой я пока даже и не притронулся, — а сам-то ты как думаешь? Ты бы на её месте злился?       Я подумал, что откровенно говоря, представлять себя на месте Гермионы вовсе не хочу. Я взялся за рядом лежащие приборы, хотя кажется, у меня пропал аппетит, потому что понял, что моя подруга не просто злится, а по всей вероятности, она в ярости, и, между прочим, вполне оправданно. — Да-а-а-а… — протянул я, — что мне делать-то теперь?       Я видел, как он улыбается, с удовольствием уплетая им же приготовленное блюдо: — Ну, можешь ещё попробовать принять душ перед ожидающей тебя казнью египетской. — А тебе, похоже, весело? — я заводился, и у меня были все шансы всерьёз на него разозлиться. — А как же! — ничуть не смущаясь и улыбаясь ещё шире, ответил он, — сам понимаешь, я-то тебе наподдать не могу, потому, как ты тут же заподозришь меня в нелюбви к тебе, чёрствости, гм… В сговоре с тёмными силами, ну, не знаю в чём, там ещё, но в чём-то явно заподозришь, поэтому тут у меня руки связаны, а поскольку я по-прежнему зол на тебя за твою дурацкую выходку, то сильно надеюсь на то, что твои друзья сделают это и за меня тоже.       Я опустил голову. Гм… Да… Конечно, он был прав… И то, как он сказал, что я его заподозрю в нелюбви к себе… Но, всё-таки… Всё-таки, я же это сделал не просто так, это же не было для меня просто глупой подростковой бравадой или показательными выступлениями… Или, ну, я не знаю, чем там ещё… — Гм… Мне бы во что-нибудь чистое переодеться после душа и перед казнью, — съязвил я, — только вот кажется чистого-то у меня ничего и нет.       Он и бровью не повёл: — Возьми в шкафу, я тебе всё принёс.       Ну, кто бы сомневался! О предусмотрительности Северуса Снейпа можно слагать легенды!       А минут через двадцать, когда я вышел из душа и успел натянуть на себя чистую футболку и джинсы, я почувствовал, как меня начинает тихо потряхивать, и как мои ладони мгновенно становятся влажными, потому что Северус как раз положил трубку домофона на рычаг, сказав кому-то невидимому: ‚Поднимайтесь‘.       Драко влетел в квартиру, не раздеваясь, не здороваясь, и тут же приставил свою палочку к моей шее: — Я убью тебя, Поттер, просто убью!       Гермиона шла за ним, но не так, чтобы торопясь и не сильно радея за моё спасение. А Северус взирал на это из глубины коридора, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Погоди, Драко, — Герми, наконец, подошла ко мне поближе и смотрела на меня, сощурившись, — погоди, я сама.       Но младший Малфой, кажется, был зол всерьёз. — Ты хоть понимаешь, что с ней было, — спросил он меня, цедя слова сквозь зубы, — понимаешь, нет? Да она чуть с ума не сошла, пытаясь тебя найти, она всю больницу Мунго на уши поставила, всех авроров, да что там — даже моего батюшку!       Я открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. Мне было стыдно, очень. И очень жаль Гермиону. И Драко. — Герми… Герми, милая, — пролепетал я, глядя на свою подругу, — прости, прости меня, я не хотел. Я не хотел так… Я не хотел, чтобы так.       Из её глаз закапали крупные слёзы, ей на щёки, на кофту, и она тут же обняла меня, а Драко наконец-таки убрал свою палочку от моего горла. — Ты идиот! Ты такой непроходимый идиот, Гарри, — проговорила она и прижала меня к себе, плача, — как ты… Как же ты мог! — потом отстранилась и начала меня трясти, — как ты мог так поступить со мной, с нами, с собой! — и снова обняла меня, уткнувшись мне в плечо. — Прости меня, прости меня, Герми, — прошептал я и погладил её по голове, — ты же знаешь, что я дурак. — Может, в жабу его превратить? — сурово спросил у Гермионы Малфой, выглядывая из-за её плеча, — ну, так, на пару дней, для профилактики? Или в болотного слизня? — похоже, размышления на эту тему ему явно доставляли удовольствие. — Может, и превратить, — смеясь сквозь слёзы, сказала она, отстраняясь.       И тут заговорил Северус, который всё это время тихо стоял, просто наблюдая за нами: — Поскольку обязательная программа и входящая в неё показательная порка прошли успешно, предлагаю пройти в гостиную и выпить за, гм… За чудесное воскрешение практически из мёртвых нашего… Гм… Нашего славного героя Британии.       В его голосе была некоторая ирония и насмешка, но, кажется, он просто немного тушевался в присутствии Гермионы и Драко. Это ж надо!       Младший Малфой подал мне руку: — Гриффиндорский придурок! — Кретин белобрысый, — в тон ему ответил я, мы оба улыбнулись и пожали друг другу руки.       Потом мы чинно прошли в комнату и расселись за низким столом, на котором стояли блюда с лёгкими закусками и какими-то маленькими пирожками. И откуда он всё это успел взять? Хотя, при возможности аппарации, наверное, это не очень трудно организовать.       Между нами четырьмя было напряжение такой плотности, что его легко можно было резать ножом. — После виски пойдёт лучше, — резонно заметил Северус и начал разливать по стаканам янтарную жидкость, — впрочем, есть ещё вино, — он взглянул на Гермиону, — если дама предпочитает более лёгкие напитки… — Гм… Дама предпочитает виски, — сказала Герми, потупившись, смущённая до невозможности его галантностью. — А я бы от вина не отказался, — вдруг подал голос Драко. — Ну, и отлично, — сказал Северус и встал, чтобы сходить за бутылкой и бокалом, — Гарри, а ты что будешь, виски? — сказал он уже из кухни, — или тебе второй бокал взять? — Я буду виски, — крикнул я.       Мы с Гермионой и Драко переглянулись, пожимая плечами, улыбаясь, как бы говоря друг другу, мол, всё будет хорошо и, кажется, снова были похожи на хогвартских учеников. — Гм… Вам не обязательно перемигиваться у меня за спиной, — спокойно сказал ‚злобный‘ профессор зельеварения, возвращаясь обратно, — сейчас мы совсем в другой ситуации и, конечно, нам всем пока немного непривычно, но я думаю, что мы справимся.       Он налил Драко в бокал того самого дорогущего вина, которое я так недавно покупал в супермаркете: — Ну, что, за здоровье героя? — За здоровье! — хором отозвались мои друзья. — Спасибо вам, — сказал я и мы выпили.       И действительно, толика алкоголя явно пошла всем на пользу. То звенящее напряжение, которое висело в воздухе, куда-то растаяло, растворилось… В наших улыбках, в смехе, с которым Герми рассказывала, как она уговаривала надменного старшего Малфоя выдать ей местонахождение Северуса, потому что она была уверена, что он его знает. Но Люциус, конечно, был не в курсе. — Никто не знал, — подтвердил Северус. — Но как же он важничал! — не унималась Гермиона. — Ну, на то он и Малфой, — сказал Северус и покосился на Драко, взглядом говоря, мол, не пойми неправильно, к тебе лично это не относится.       Драко лишь пожал плечами: — Я никогда не перестану быть его сыном, ничего страшного.       И он тоже рассказывал, попутно грозя мне кулаком, улыбаясь Герми, чуть приобнимая её за плечи, как он уговаривал своего отца рассказать, где прячется профессор Снейп, и как тот, наконец, сознался, что на самом деле понятия не имеет.       И потом рассказывал Северус, как он просто прочёл в австрийском ‚Пророке‘ о моём ранении и последующем исчезновении из Мунго. Он, разумеется, тут же вернулся в Лондон, отыскал Гермиону, и они развернули полномасштабные действия по поиску меня. Правда, это всё случилось как раз накануне того славного момента, как они меня нашли. Северус рассказывал, как он совершенно случайно в Венском магическом квартале наткнулся на эту газету, к тому времени с момента моего исчезновения из больницы прошло уже несколько дней, а ведь запросто мог бы пройти мимо, потому, что он вообще в австрийский магический квартал захаживал не часто — просто незачем было. А тут — ему понадобились банальные снадобья от простуды, которую он успел нагулять на улицах этого красивого города. Так что иначе бы они меня вовсе не нашли. Если бы у меня оставалась хоть капля магии, это было бы практически элементарно, но я был сквибом, соответственно по магическому следу меня хоть как-то вычислить не представлялось возможным. — А ты умеешь прятаться, Гарри, — Северус слегка притянул меня к себе, просто коснулся плеча.       Герми улыбалась, глядя на нас, а Драко чуть отвёл глаза, кажется, он и сам был смущён — всё-таки видеть, как его бывший декан почти обнимается со мной, с Поттером — зрелище не для слабонервных. Ничего, привыкнет как-нибудь.       Мы ещё посидели с час, болтая о том, о сём, Герми, подтрунивая над Драко, рассказывала, как он вживается в маггловский Лондон, всё-таки он переехал в её крохотную квартирку в Блумсбери, от чего и она, и он, кажется, были безумно счастливы.        Напоследок младший Малфой не преминул сказать, что, если я надумаю ещё раз так развлечься, то он точно превратит меня в жабу (и это в лучшем случае). Я постарался уверить и его, и Гермиону, что не стану больше устраивать таких вот сомнительных ‚развлечений‘ ни себе, ни окружающим. — Смотри у меня! — пригрозила мне моя подруга и тут же обняла меня крепко.       Когда дверь за ними закрылась, я тихо прислонился к стене. — Устал? — Северус отлепил меня от обоев и обнял. — Ага, — еле слышно ответил я. — Наверное, для тебя это пока слишком, — он приподнял меня за подбородок, вглядываясь в моё лицо, — пойдём в кровать. — Погоди, — я жестом остановил его, — не нужно со мной, как с ребёнком.       Он едва заметно пожал плечами: — Пару дней назад ты едва не умер, тебе просто нужно восстановить силы. Что тут такого? — Северус, расскажи мне, — попросил я, немного отстраняясь и тоже вглядываясь в его лицо.       Он медленно отвёл взгляд, обнимая меня одной рукой: — Хорошо.       Мы в четыре ноги добрели до дивана в гостиной, и устроились. Он подлил себе в стакан виски, поднял бутылку: — Тебе налить? — Да, немного, — ответил я.       Мы сидим с ним на одном диване, я, опираясь о подлокотник, оказываюсь почти напротив него. — Тогда, после визита Люциуса я понял, что мы с тобой слишком разные, Гарри, — начал он, — Малфой очень наглядно показал мне, кем в действительности я являюсь. Бывшим служителем Тёмного Лорда, Упивающимся, шпионом, двойным агентом и убийцей. И, несмотря на то, что Визенгамот меня оправдал, во многом благодаря тебе, я всё равно знал, кто я. Но с тобой… Гм… Живя с тобой, я об этом забыл. Греясь о твою такую невозможную яркую и светлую любовь, мне удалось забыть, что на мне чёрная метка. Люциус просто мне об этом напомнил. Как и напомнил очевидное — я старше тебя вдвое. — Ну, и что, Северус? Что это меняет? — сказал я. — Для тебя, Гарри, может и ничего, — ответил он, — но для меня… Для меня многое. Испортить жизнь такому юному и прекрасному человеку, как ты, ну, знаешь ли… — Да почему испортить-то? — я чуть не закричал. — Потому что… Потому что мне тогда казалось, что я могу только испортить, — голос его был тихим, — погоди, попробуй не перебивать меня, ладно? И я тебе всё расскажу.       Я покорно замолчал, а он продолжил: — И я не очень верил в то, что ты любишь меня. Ну как такой, как ты, светлый, искренний и добрый молодой парень, может полюбить такого, как я? Злобного старого профессора зельеварения, который только и делал, что придирался к тебе в школе. — Да какой светлый, Северус, — вспылил я, мгновенно забыв, что только что согласился не перебивать его, — вообще-то во мне хранилась часть души Волдеморта, ты помнишь? Я же был Крестражем Тёмного Лорда! О каком свете ты говоришь? — Ты был Крестражем Тёмного Лорда не по своей воле, просто так получилось. А я творил свои деяния совершенно добровольно, будучи в здравом уме и трезвой памяти, Гарри, — он отвёл глаза, — а это большая разница. — Так что ж теперь, за это наказывать себя всю жизнь? — я ждал от него ответа. — Видишь, вот не наказываю, — он улыбнулся, — просто не всегда это получается понять сразу, не всегда получается простить себя. — И ты решил, что тебе рядом со мной не место? — спросил я, впрочем, мог бы и не спрашивать — вывод был совершенно очевиден. — Да. И как я тебе уже сказал, я не знал, действительно ли ты любишь меня, потому что возможно это было просто так свойственное тебе желание победить, спасти, выиграть, переупрямить судьбу, а вовсе не любовь. Ну, и я… — голос его стал едва слышным, — я тоже не знал люблю ли тебя, Гарри…       Я почувствовал, как к сердцу моему подбирается холод, как оно замирает в ожидании… — Мне просто казалось, что я никогда уже не смогу никого полюбить, — продолжил он, — я любил твою мать, очень любил, а после неё… Через какое-то время у меня появлялись разные увлечения, но ничего серьёзного, и тут… Вдруг это странное чувство к тебе. Такое забытое, узнаваемое, и в то же время совсем другое, ни на что не похожее. Я испугался. В твою маму я влюбился, когда был ещё совсем ребёнком, и это чувство к ней росло, крепло и изменялось вместе со мной, а сейчас… Полюбить кого-то, будучи уже взрослым. И не просто взрослым, Гарри… Я боялся. Я знал, мне казалось, что я точно знал, что рано или поздно, а, скорее всего, рано, ты обязательно откажешься от меня, что ты найдёшь себе совсем другого человека, который будет для тебя более, гм… Твоего возраста, твоего… Не знаю, как сказать, просто более подходящим для тебя. Ты и я, Гарри, ты и я… Мог бы ты когда-нибудь помыслить про такое? И мне казалось, что если я уеду, если я сбегу, если перестану видеть тебя, то смогу, то у меня получится вырвать твой образ из сердца, из памяти, уговорить себя, что это не любовь, а просто благодарность и жажда тепла. И что так точно будет лучше для тебя. — И как? Получилось? — я посмотрел на него и не мог понять — верю ли я ему сейчас, верю ли я в то, что он говорит. — Не особенно, — он нахмурился, — но я очень старался, поверь. — Да уж, я и не сомневаюсь. А почему Австрия? Почему Вена? — мне было интересно, почему именно этот город выбрал Северус для своего затворничества.       Он пожал плечами: — Просто у меня там есть квартира, оставшаяся от дальней родни моей матушки, так что ничего в этом не было особенного. Ну, и Вена — красивый город, отчего бы и нет? — Ты мне снился, Северус, — сказал я, — почти каждую ночь. — Я знаю, — он сделал небольшой глоток из своего стакана. — Тебе Гермиона рассказала? — ну, да, а кто бы это ещё мог быть, потому что об этом я рассказывал только ей, да и то вскользь, не особо вдаваясь в подробности.       Кивнул: — Да, она. И сказала, что… Гм… Что, в общем, она рассказала мне, как ты жил тут без меня, что с тобой было, когда я уехал, хотя я и так многое знал. Прости меня, Гарри, прости… Ты ведь тоже мне снился. — Да? — я был удивлён, — и что тебе снилось? — Я видел во сне, как ты учишься в аврорате, как вы с Уизли ходите по каким-то вечеринкам, даже видел, как ты умудрился подраться. И эти сны были мучительны, — он тяжело вздохнул. — Отчего же? — не удержался и съязвил я. — А от того, Гарри, — медленно и с расстановкой сказал он, — что в этих снах я никак не мог быть с тобой. Я звал тебя, но ты меня не слышал, я хотел быть с тобой. Мне было так сложно признаться самому себе, что я скучаю по тебе. И не просто скучаю, что я тоскую по тебе, что без тебя моя жизнь превращается в добровольный ад, в котором не становится ни лучше, ни легче. — Почему же ты не вернулся? — я едва не заплакал… То, что он говорит, то, как он это говорит… Ведь со мной было всё ровно так же, я так же пытался выжечь его из своего сердца и так же ненавидел эти сны и так же ждал их каждую ночь, чтобы хоть во сне увидеть его, увидеть знакомые любимые черты… Отчего же он столько времени тянул? Почему не возвращался? — Я был практически уверен, что ты забыл меня, Гарри, что я не нужен тебе. И я привыкал к этой боли, привыкал к тому, что дальше мне придётся быть без тебя. И я очень надеялся, что эта боль когда-нибудь утихнет. Я думал, что мне довольно будет того, что я знаю, что ты жив, здоров и что у тебя всё хорошо. — О, Мерлин, — воскликнул я, — мне вдруг показалось всё это таким не настоящим, таким пафосным… — Гарри… Ты…. Что? — он посмотрел на меня в недоумении. — А ты меня спросить не пробовал? — я безумно злился, все эти слова… Это всё словно бы стекало куда-то, они словно бы стукались друг об друга, никак меня не касаясь, — все, что ты успел себе там напридумывать — просто замечательно, только вот меня нет в этом уравнении, Северус. Ты всё решил сам и про себя и про меня, совершенно ничего не спрашивая. — Прости, — он придвинулся ко мне ближе, — прости меня. Ты прав, прав. Иди ко мне, иди сюда, прости меня, мой Гарри, мальчик мой… Любимый мой…       Он подхватил меня на руки и усадил к себе на колени, обнимал меня, целовал, гладил мои мокрые от слёз щёки и шептал мне, шептал всё то же: — Прости… Прости меня. Я люблю тебя, люблю. Я с тобой.       И я чувствовал, как под его поцелуями, его прикосновениями моё тело словно бы становится невесомым. Невесомым и горячим. Я поймал его жаркий шёпот своими губами… И в этом поцелуе было столько нежности… Нежности и жажды… Его огненные прикосновения плавили меня, как воск, и я этому был рад, я таял, поддавался, впускал, отдавая всего себя полностью, ничего не оставляя, я был весь только для него сейчас, только его.       А потом мы лежали вдвоём на этом довольно узком диване, на котором едва помещались, причём из-за своего роста ноги ему приходилось умещать на противоположный подлокотник, моя голова покоилась у него на плече, и он тихо гладил меня по влажным волосам, целуя, выдыхая мне в макушку. — Ты как себя чувствуешь? — не переставая меня гладить, спросил он.       Я улыбнулся. Мне неловко, мне хорошо, мне тепло и уютно… — Гм… Хорошо себя чувствую, — сказал я смущённо, — знаешь ли, просто прекрасно я себя чувствую!       Я медленно потянулся и при этом чуть не упал на пол. — Я вот думаю, диван трансфигурировать, или мы до кровати доберёмся, тут вроде не далеко, — беззлобно съехидничал Северус. — Давай полежим ещё немного, — сказал я, прижимаясь к нему плотнее.       Он, вроде бы, не возражал.       И потянулся ко мне и прошептал мне на ухо, прикусывая его довольно чувствительно: — Ты почему мне не сказал, а? — Что? — удивился я. — Что мы с тобой теперь связаны, что без меня ты окажешься сквибом. О последствиях заклятия, которое ты с меня снял. Ты почему мне этого не сказал, Гарри? Я же не знал ничего, — кажется, он злился. — Эгм, я теряюсь, что ему на это ответить? Он, конечно, мастер спрашивать вот так вот в лоб, — я не хотел, чтобы ты был со мной только из-за этого, не хотел, чтобы ты думал, будто бы что-то мне должен, понимаешь? А ты сам бы как поступил? — Так же, Гарри, я бы поступил так же, — сказал он тихо и снова прикусил мне ухо, — идиот! Ну, разве так можно! Ты ведь из-за этого чуть не умер. Насколько меня просветила Грейнджер, нам в любом случае не обязательно было оставаться вместе, если бы мы не хотели, достаточно было просто находится в одном городе. Ты легко справился бы с последствиями ‚тёмных стрел‘, если бы был магом, но, поскольку все твои последние силы ушли на то, чтобы защитить своего друга, то ты остался просто без ничего. Совершенно без всякой защиты, и ‚тёмные стрелы‘ едва не убили тебя. — Кстати, а как там Рон? — мне было даже неловко потому, что я вообще о нём не вспомнил ни разу. — А, — отмахнулся Северус, — да что с ним сделается? Разумеется, он считает меня чудовищем и мерзким гадом, пытался сказать, что сделает всё возможное, чтобы защитить невинного тебя от такого монстра, как я, а в остальном, он жив, здоров и благополучен, по-прежнему учится, не покладая рук, просил передавать тебе привет. Вот, передаю.       Я рассмеялся. Ну, да, совершенно типичный Рон, ему бы только повоевать с кем-нибудь. И на эту роль профессор Снейп, из-за которого, как он, вероятно, думает, всё со мной и случилось, вполне себе сгодится. — Северус, скажи, а как мы всё-таки смогли разговаривать во сне? — я на самом деле не понял, как это стало возможным, и надеялся, что он мне это разъяснит. — Я же легилимент, Гарри, — спокойно пояснил он, — я могу создавать ментальные связи. Как только твоя подруга рассказала о последствиях того заклятия, которое ты с меня снял, и я понял все задействованные механизмы, то смог установить эту связь. Единственное условие, которое должно было соблюдаться — я по-прежнему должен был оставаться с тобой по разные стороны ‚большой воды‘, иначе это было бы невозможно. И, когда связь с тобой оборвалась…       Я поворачиваюсь вполоборота и вижу его лицо, его глаза, в которых сейчас испуг и боль… Пережитые им тогда. И обнимаю его: — Северус, прости, прости меня. Я не знал, я не хотел… — Ты бываешь такой упрямый, Гарри, ужас просто! И как же мы будем жить-то вместе при таком нашем обоюдном упрямстве, а? — он моргнул, отгоняя болезненные воспоминания, и, улыбаясь, посмотрел на меня. — Жиииить… — нарочито гротескно протянул я. — Ну, да, — он снова поцеловал меня в висок, — должен же за тобой кто-то присматривать, а то вечно с тобой что-то случается. Ты у меня непутёвый, Гарри. Ты отчего пропал-то тогда из моего сна? Знал бы ты, как я злился, что ты не успел мне сказать адрес! Я ещё несколько раз пытался до тебя дотянуться во сне, но всё было без толку. Я понял, что где-то там ты проснулся. А потом на моём пороге появилась взволнованная Грейнджер, которой я заранее сообщил, где я, и сказала, что ты успел, слава тебе Мерлин, до неё дозвониться, и что тебе очень плохо.       Я улыбаюсь, как он точно подметил ‚непутёвый‘ — кажется, это очень про меня. — Да это я просто на скамейке уснул, когда за таблетками ходил, аптека была закрыта, а обратно быстро дойти я уже не мог, вот и прилёг на ближайшую лавку, я же не знал, что ты мне приснишься. Меня констебль разбудил, вероятно, принял за местного клошара, я просто ещё и выпил слегка перед этим… А, — отмахнулся я, — долгая история, но ты прав, кажется, совершенно непутёвая.       И краем глаза увидел, как он посмеивается: — Ну, да, такая вот история могла случиться только с тобой. Закрытая аптека, скамейка и констебль.       Я уткнулся носом ему в грудь: — Знаешь, я так рад, что не умер… — Знаешь, я тоже рад, что ты не умер, — в тон мне ответил он, — может, всё-таки переберёмся на кровать? Кажется, ты уже почти спишь. — Или трансфигурируем диван? — мне было безумно лень вставать.       Он понял меня без слов: — Для того, чтобы трансфигурировать диван, с него всё равно нужно будет встать, Гарри, и сходить за палочкой, так что быстрее всё же будет добраться до кровати. — Надо будет мою палочку забрать, я оставил её Кричеру, — произнес я, только что вспомнив, что я-то, оказывается, без палочки. — Я принёс, — ответил Северус, хмыкая, — ты не представляешь, мне потребовалось всё моё дипломатическое искусство, приобретённое на службе у Тёмного Лорда, чтобы убедить Кричера в том, чтобы он мне отдал твою палочку, но всё-таки мне это удалось. Она лежит в шкафу, вместе с чистой одеждой. Неужели не заметил? — Нет, — произнес я удивлённо, — так я что, снова маг?       Он пожимает плечами: — А ты что, сомневался? Как только между нами перестала пролегать ‚большая вода‘, и мы оказались рядом, твоя магическая сила постепенно восстановилась, что и позволило тебе справиться с ‚тёмными стрелами‘. Это не такое сильное заклинание, и оно рассчитано, скорее, на временное выведение из строя противника, чем на серьёзное поражение. Поэтому справиться с таким заклинанием при наличии магии довольно легко, а уж такому сильному магу, как ты, тем более. Гм… Так что, может, мы всё же доберёмся до кровати? — Ну, ладно, — я не двигался с места, мне всё не хотелось нарушать эту какую-то уютную хрупкость между нами. Я дотронулся до его уже почти побелевших, почти незаметных, шрамов пальцами, аккуратно провел вдоль, — зажили уже совсем, — сказал я тихо.       Он взял мою руку и поцеловал, медленно, неспешно касаясь губами подушечек пальцев. — Гарри, я люблю тебя. Люблю. А ты? Ты всё ещё любишь меня? — я слышал, как замирает его дыхание, как он внимательно вглядывается мне в глаза и ждёт… Ждёт моего ответа.       Я просто кивнул: — Люблю. Ты не боишься, Северус?       Он прижал меня к себе ещё ближе, хотя ближе уже просто некуда, и снова улыбнулся, — кажется, рядом со мной он улыбается почти всё время: — Боюсь, конечно, а как же без этого! А ты? — И я, — я ответил и потерся носом о его подбородок, — и что мы будем делать? — Гм… что делать? — он неопределённо повел головой, — что делать? Придумаем что-нибудь. Правда, сейчас неплохо было бы поспать. И явно не на этом узком диване. Я себе уже всю шею отлежал на этом чёртовом жёстком подлокотнике, и нога затекла… Так что давай, поднимайся, пошли в кровать. — Да ты ещё и ворчун, Северус, — засмеялся я, — ты старый ворчливый… — Да-а-а-а-а… — смеясь, протянул он, — повезло тебе, нечего сказать.       И мы, наконец, встали с этого действительно узкого дивана и отправились в кровать. Вместе.