Покойся в шоколаде

Савада Цунаёши всегда, сколько себя знала, относила себя к нищебродам, и сколько бы её родная мать Нана не пыталась переубедить дочь, та оставалась непреклонной. — У нас нет денег, мы с трудом наскребаем оплату за квартиру домовладельцу, — непреклонно, даже сурово говорила дочь, и её было не переубедить. За небольшим котацу посреди крохотной комнатки на шесть татами, которой едва хватало для двух женщин, сидели двое. Юная девушка и молодая женщина. Даже и не скажешь, что её матери было уже под сорок. — Но… — Нана грустно улыбнулась. — Мам, мы — нищеброды. Может… может… Не найдя слов, Цуна замолчала. Опустив голову вниз, её взгляд сверлил сложенные на коленях руки. Она чувствовала себя отвратительно, говоря подобные вещи своей матери, но то, что они бедные — печальный факт. — Цу-чан, милая… — Нана положила свою тонкую и крайне холодную ладонь поверх руки Цуны и заискивающе посмотрела на неё. — Ты не права. У нас есть мы, ты и я, а это — истинное богатство. Не говори, что у нас ничего нет… Слова были как пощёчина. Дочь, всё время сдерживающая себя, стараясь подбирать слова, выдернула руку и вскочила на ноги. Низкая, не слишком красивая, но и не уродливая, скорее просто обычная, Цуна выглядела как разъярённая фурия. Метнувшись к входной двери, она сорвала с вешалки пальто и буквально впрыгнула в свои поношенные сапоги. Схватив с полки шарф, Цуна выбежала из дома, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью. Ей всегда было очень тяжело. Она всегда мечтала. Ей хотелось быть как все. Ещё ребёнком Цуна осознала, что отличается от остальных детей. Между ними была стена, преграда. Социальный статус дочери и матери, членов семьи Савада, разительно, даже фатально иной. У неё почти не было игрушек, она не ездила с классом в поездки. Да даже школы приходилось выбирать те, где плата за обучение была минимальной. А ещё Цуна была немного глуповатой, неспортивной. Её словно окружала аура неловкости. Материал до неё всегда доходил чуть медленнее, чем до других, и никого не волновало, если в итоге она даже лучше всех его усваивала. Это было слишком поздно, и когда у неё получалось, то Савада оставалась позади всех. Всегда последняя. Один её вид был неприглядный, поношенный, как и вещи, которые она носила. Не слишком милая, необщительная, а вместе с её безынициативностью она и вовсе терялась среди ярких личностей. Такой жизнью Цуна прожила свои школьные годы, а после, не имея денег даже на паршивый колледж, была вынуждена пойти работать. — Как же я ненавижу эту жизнь! — громко закричала она. Тихий зимний вечер вторил ей эхом. Одинокий пустырь, где редко бывают прохожие, а, значит, можно и выплакаться, покричать. Савада всегда так делала, когда становилось особенно тошно на душе. Этот пустырь был её отдушиной. Неспешно, неотвратимо с вечернего неба падал снег. Оставленные подошвами сапог следы припорошило, их уже с трудом можно было разглядеть. Среди снежного одиночества на коленях сидела девушка и тихо плакала, приобняв себя за плечи. Она чувствовала себя самой несчастной, обиженной судьбой, не понимая, отчего так: одним всё, а у других почти что ничего нет. Цуна подняла заплаканные глаза к беспощадно-мрачному небу и горько вздохнула. «Нельзя так, хватит, — решила она, поднимаясь с озябших колен. — Пора возвращаться домой». Савада достала из кармана джинсов старенький, уже порядком покоцанный смартфон и посмотрела время. Почти одиннадцать вечера. Она поморщилась и убрала телефон обратно в карман, выдыхая облачко пара. Пустырь находился далеко от дома. Сначала нужно было добраться до моста через жиденькую речушку, текущую на задворках не слишком крупного городка Намимори, расположенного на острове Хоккайдо, а затем идти вдоль берега около километра, пока не упрёшься в забор давно брошенного завода. Идти Цуне предстояло немало. — Какая же я дура… — тихо-тихо прошептала девушка, пряча озябшие руки в рукава пальто. — Мама наверняка беспокоится… Нана была невероятно чутким и добрым человеком, не смевшим докучать людям. И раз она до сих пор не позвонила, то чувствовала себя виноватой. Каждая их ссора заканчивалась извинениями Наны. Цуна даже не имела возможности вымолить прощение — это делала мать. Она уже повернулась спиной к забору завода, как неожиданно грудь обожгло жаром. Савада поспешно размотала шарф и схватилась за всегда надетый на шею длинный шнурок со старинным кольцом, которое передавалось уже несколько поколений в её семье. Массивное, со странным гербом, оно всегда вызывало в ней противоречивые чувства, но Нана ещё в детстве наказала никогда не снимать его, утверждая, что это талисман. — Какого чёрта? Кольцо было на ощупь тёплым. Это поразило Цуну. «Иди… иди… иди к нам…» — внезапно прошелестел в её голове чужой голос, из-за чего она подпрыгнула на месте. — Кто это?! — закричала Савада. — Кто говорит со мной?! «Иди… мы… ждём…» Холодный пот выступил на спине девушки. Её встряхнуло от ужаса. — Идти… куда?.. Она испуганно озиралась по сторонам, но рядом никого не было. Это было похоже на чью-то глупую шутку, розыгрыш. Или же она сходила с ума, что, впрочем, было бы неудивительно. И, ведомая неведомой ей силой, Цуна побрела в сторону завода. Ноги точно не ей принадлежали. Она остановилась возле приоткрытых ворот. Чуть задержавшись, пока опасливо озиралась по сторонам, Савада перепрыгнула через шлагбаум и начала продвигаться дальше. Её охватило непонятное ей возбуждение и интерес. Страх сменился любопытством, ведь с ней никогда не происходило ничего интересного, а тут… Её глазам открылась территория завода. По правую сторону располагалась дорога, спускающаяся вниз по склону, да здание из красного кирпича. По левую вереницей переплеталось множество двухэтажных построек, скорее всего когда-то принадлежавшим мелким конторкам. Впереди простиралась дорога, на которой бы без труда разъехались фура и легковой автомобиль. — Эй, а дальше-то куда? — иронично усмехнулась Цуна, но ей никто не ответил. Она недоверчиво выгнула бровь, но, так и не дождавшись, решила идти вперёд, пока через десять минут не упёрлась в огромный барак, скорее всего склад. И снова дверь для персонала была открыта. Пройдя мимо опущенных ворот, Савада нырнула в помещение. Включив фонарик на телефоне, она, освещая себе путь, миновала чёрный ход и вышла… на свет. Освещённое парой лампочек под потолком складное помещение было отнюдь не пустым. На коробках и чём придётся расселось шесть человек, и все они разглядывали её, Цуну. Ей стало не по себе. — Ещё одна, — недовольно фыркнул парень. Выглядел он несколько странно, было в нём что-то чуждое японской внешности, и Савада с опозданием поняла: метис, да ещё и волосы непонятного пепельно-серого оттенка. То ли крашенные, то ли свои. — Э-э… Здрасте?.. — натянуто улыбнулась Цуна. — Теперь нас семеро. Плохое число, — подала голос женщина. Суровое лицо без грамма косметики, тёмные волосы и строгая куртка до середины бедра. Ясно как день — вязаться с ней не стоит. — Лал-сан, разве семь — не число удачи? Савада удивлённо округлила глаза. Здесь, на заброшенной территории склада, пребывала знаменитая предсказательница Юни. Она прославилась своими точными прогнозами. Да эту Юни даже по ТВ показывали! — Для меня это плохое число, — не согласилась женщина. Юни ничего ей не ответила, зато одарила тёплой улыбкой Цуну. — Присоединяйтесь к нам, — сказала она, — все мы — товарищи по несчастью. Тут все свои. Савада пребывала в сомнениях. Она даже не понимала, что тут происходит, и что тут забыли эти люди. Кивнув, Цуна послушно плюхнулась на обнесённую деревянной обрешёткой коробку. Помимо предсказательницы Юни, парня и женщины Лал она приметила ещё трёх человек, двое из которых были ей знакомы — директор Средней школы Намимори, Хибари Кёя, славившийся на весь город своей дотошной любовью к дисциплине, и не менее известный по всей Японии иллюзионист и фокусник под сценическим псевдонимом Рокудо Мукуро. Третьим был молодой парень возраста самой Цуны, иностранец как и Юни с Лал, так что она не знала, понимает ли он японский. Он сидел на стальном станке и методично жевал что-то похожее на зефир. «М-да, компашка ещё та», — отметила про себя Савада. Она понимала, что её занесло сюда случайно, но когда посидишь пусть и в молчаливой компании, но компании из двух звёзд? Иногда шуршал пакет в руках парня-иностранца. Эти странные люди сидели молча, и кто их знает, от неловкости или сказать было нечего. Когда Цуна принялась рассматривать директора Средней Намимори, то встретилась с его чуть косящими серыми глазами взглядом, и была вынуждена отвернуться, испытывая страх перед этим человеком. — Странно, — неожиданно нарушил тишину Мукуро. — Что именно? — Хибари Кёя настороженно уставился на него. — Встреча в одиннадцать, верно? — знаменитый иллюзионист показал экран своего телефона, и там было уже 23:19. — Да, — кивнул Хибари, соглашаясь с ним явно неохотно. — В бизнесе не принято опаздывать, а тут сделка на миллионы йен. Похоже, нас действительно обманули, и никак мы не избавимся от нашего проклятия. Люди всполошились, а Цуна же пребывала в изумлении. Странность этого вечера зашкаливала. Её так и подмывало спросить, что же тут творится, но она терпеливо стиснула зубы, решив дождаться кульминации, какой бы та не была в итоге. Пролетели ещё десять минут. Собравшиеся, за исключением Савады, волновались и нервничали. Цуна же, обхватив колени, болтала в воздухе ногами. — Половина двенадцатого, — мрачно оповестила всех Лал. Постепенно нервозность этих людей обратилась в пессимизм. Их лица заметно осунулись. — Без пятнадцати двенадцать, — продолжил отчёт времени метис. Их лица, омрачённые чем-то похожим на страх, оставляли желать лучшего. — Д-двенадцать!.. — охнула Юни, прикрыв рот ладошкой. Атмосфера отчаяния и ярости явственно чувствовалась в помещении. Даже Цуна с её-то опытом неудачницы себе такого не могла представить. Она, открыв рот, в шоке смотрела в спину метису, ногой выбивающего дух из стальной перекладины, поддерживающей потолок. Хибари Кёя пребывал в той форме молчаливого, сдерживаемого гнева, что всяко хуже лупцевания попадающих под ноги предметов. Лал расплакалась. Остальные находились в подобии транса. Цуна нервно теребила краешек пальто, не зная, как ей быть. — О, право слово, не отчаивайтесь, — раздался откуда-то со стороны искажённый помехами голос. Не оставшись без внимания, пребывающие на складе принялись искать источник звука, и когда обнаружилось, что это рация, то метис чуть не разбил ту об пол, но у него её вовремя вырвали. — Ювелир? — подняв с пола рацию, спросил молчавший всё это время иностранец. — Он самый, — ответила ему рация. — Чего ты добиваешься? Динамик разразился искажённым смехом. — Откройте коробку с обрешёткой. Цуна поспешно спрыгнула с коробки и отскочила в сторону, боясь, что мчащиеся в её сторону метис и Лал собьют её с ног. Не жалея сил, они под внимательными взглядами отодрали обрешётку. Оставалось за малым. Едва крышка коробки была сдёрнута, нос Савады ощутил какой-то сладковато-приторный, тошнотворный запах. — Это?.. — Юни отступила на полшага. В коробке лежало человеческое тело с пустотой повыше шеи. Руки и ноги были плотно прижаты к туловищу. — Похоже, положили в коробку, пока труп был ещё неостывший, — со знанием дела выплюнула Лал. Цуна вся тряслась, глаза слезились. Она впервые видела мертвеца, да ещё и без головы. Рвотный позыв накрыл её, но она сумела сдержаться. — Бьякунян… — Юни дёрнула за рукав куртки-парки иностранца, названного шутливо Бьякуняном. —  Всё в порядке, я тебя защищу, — успокаивающе пообещал он, проведя по волосам Юни рукой. Со стороны улицы послышался шум. Раздался визг тормозов. — Похоже, у нас гости, — Хибари нахмурился. — Не за трупом ли? — Мукуро весь напрягся. Менее, чем за минуту в помещение ворвались вооружённые до зубов личности в тёмных костюмах, те, кого приличные люди назовут бандитами. — Это что ещё за люди в чёрном? — метис настороженно обвёл их взглядом. Рация, не издающая ни звука, пока они вскрывали коробку, ожила: — Удачи вам. Если не свезёт, то встретимся в аду.