***
Подрастая, Блейн всегда был меньше большинства детей своего возраста, так что, когда его друзья и другие дети в его классе стали получать свои метки — тонкие, синие, похожие на вены надписи, показывавшие тебе имя твоей единственной истинной любви — и Блейн еще не получил свою, никто не был сильно обеспокоен. Даже сам Блейн. Затем половина его одноклассников получила метку. Потом три четверти его одноклассников… К рождественским каникулам в восьмом классе каждый одноклассник Блейна имел свою метку, за исключением его самого и еще одного мальчика. До тех пор, пока у Эдди не было метки, Блейн не собирался волноваться; собственно, что если Эдди и был родственной душой Блейна? Они хорошо ладили, хоть и не были лучшими друзьями, но что если однажды они проснутся с именами друг друга на своей коже? Все изменится. По возвращении в школу в январе Блейн застал худшую из возможных новостей. «Я получил его! Я наконец получил имя моей родственной души!» — объявил Эдди всему классу. Поздравив его, все выжидающе повернулись к Блейну. Блейн лишь нервно рассмеялся, его внутренности словно связали в узел: «Ну, знаете… хорошие вещи случаются с теми, кто ждет.» Это был первый, но не последний раз, когда Блейн увидел это — жалость, которая светилась в глазах его одноклассников. Жалость к мальчику без метки родственной души. Блейн увидел этот взгляд снова тем летом, когда его отец научил его бриться, но метки все еще не было. Он увидел это в глазах своего брата, когда Купер привел домой Дэнис Филлмор — женщину, чье имя было выведено синим поперек его шеи. Он видел это на лицах докторов и медсестер, и других специалистов, к которым водили его родители. — Я просто не понимаю, — сказала его мать на одном приеме, ее глаза наполнялись слезами. — Он такой хороший мальчик, он заслуживает иметь родственную душу! Это не было неслыханно, чтобы кто-то не получил метку родственной души, но это случалось очень редко. И это было чем-то вроде клейма позора, существовало негласное предположение, что если у тебя нет родственной души, значит ты сделал что-то, что лишило тебя права на нее. Блейн не верил, что это правда, он не был идеальным, но хорошим человеком, он заслуживал быть любимым… разве нет? Старшая школа была адом. Последний год обучения был худшим. Каждый в его выпускном классе из шестисот сорока трех учеников имел свою собственную метку, все, кроме него. Многие из них даже нашли свои родственные души. Блейн хотел быть рад за них, он был рад за них, но каждый раз, когда кто-то узнавал, что у него имя кого-то, кто так же носил его имя, и появлялась новая пара, Блейн хотел вернуться домой, сорвать всю свою одежду и снова проверить каждый дюйм своего тела. После выпуска Блейн был принят в Нью-Йоркский Университет, он решил отправиться в Нью-Йорк и начать все с чистого листа. Он не собирался рассказывать ни одной живой душе, что у него нет метки. Это было бы не сложно скрыть, имя могло появиться в любом месте на теле. Люди, у которых метка была где-то на видном месте, например, на запястье, как правило скрывали ее. Считалось грубым показывать свое имя до того, как ты найдешь свою родственную душу. Блейн мог легко притвориться, что его метка была скрыта где-то под одеждой. Черт возьми, у его друга Сэма из родного города имя родственной души написано прямо на левой ягодице, так что это не было невозможным. На первом курсе в НЙУ Блейн встретил Эми. Эми состояла в маленькой группе «свободных» студентов кампуса. Это был первый раз, когда Блейн услышал, как кто-то открыто высказывался против системы родственных душ. Она и другие «свободомыслящие» с кампуса верили, что метка родственной души — бесполезная чепуха. Они точно не позволят каким-то помешанным на надписях на коже придуркам указывать, как им жить! Кроме того, каждый знает, что не все родственные души остаются вместе, так что, действительно, какая разница? Блейну нравилась эта новая философия; если метка родственной души не самая решающая в любви, тогда, возможно, однажды кто-то смог бы полюбить его. На втором курсе Блейна их маленькое собрание «свободных» было потрясено, когда Эми встретила Шарлотту Гивенс. Шарлотта Гивенс была маленькой рыжей девушкой с сияющими глазами, обаятельной улыбкой и именем Эми, выведенным на ее ключице. У Эми была метка родственной души, конечно была, у всех в их клубе были (якобы, ведь они не знали про Блейна). Когда Эми встретила Шарлотту, она изменила свое мнение обо всем. Эми влюбилась. Она нашла свою вторую половинку в конце концов. Численность клуба сократилась после этого, но Блейн оставался верен их идее. Он имел больший интерес, чем большинство. Вера в то, что метка родственной души не была показателем будущего счастья, была последней надеждой Блейна. В тот же семестр Блейн заглянул в маленький книжный магазин рядом с университетом, заказал напиток, а затем был обслужен самым великолепным мужчиной, на которого он когда-либо положил глаз. Сердце Блейна было как у Гринча — оно выросло в три раза в тот день. — Средний дрип для… Блейна? — хриплым голосом произнес бариста, его брови взметнулись вверх, когда он прочел имя на бумажном стаканчике. Блейн даже не мог подобрать слов, чтобы отблагодарить его, он просто молча взял кофе, глазами не отрываясь от прекрасного лица мужчины — на миг само время как будто замерло. — Я Курт, — внезапно сказал бариста и указал на свой фартук. Блейн перевел взгляд, чтобы посмотреть на именной бейджик, по которому постукивал мужчина. — Мое имя Курт Хаммел? Блейн поднял глаза на него, и настала минута тишины, казалось, что все становилось мягким и туманным, и все о чем мог думать Блейн, что Курт Хаммел — самое красивое имя, которое он слышал. Затем волшебство момента было разрушено. — Ты не… это ничего для тебя не значит, да? Мое имя? — спросил бариста, выглядя расстроенным. — Это очень красивое имя, — сказал Блейн, пытаясь заставить парня улыбнуться снова. Курт рассмеялся. — Думаю, все в порядке. В тот день Курт впервые провел свой перерыв, сидя с Блейном. Он просто выдвинул стул за столом Блейна, вопросительно поднял бровь и затем сел, когда Блейн энергично закивал в ответ. С тех пор они стали друзьями. Блейн был на предпоследнем курсе Нью-Йоркского университета, и Курт был на последнем в НЙАДИ. Они были практически неразлучны. Блейн мог учиться в книжном магазине или у Курта дома, или Курт приходил в общежитие к Блейну, и после того, как было покончено с домашней работой, они могли заказать еду или приготовить ужин сами, или пойти посмотреть представление, или просто прогуляться по городу, который они так любили. У Блейна никогда не было такого близкого друга, кого-то, кому он мог рассказать все, что угодно. Ну, почти все. Курт, как и все остальные, предполагал, что у Блейна была метка родственной души. Блейн не стал разубеждать его. Они также соглашались во всех важных вопросах, да и вообще во всем. Курт стойко верил в романтику родственных душ; они впервые поссорились, когда Курт узнал, что Блейн был «свободным». Обычно Курт ни за что не стал бы указывать другому человеку, во что ему верить, но с этим у него была серьезная проблема. — Но, Блейн, это же так жестоко! — воскликнул Курт, когда нашел у Блейна листовку из «Свободного» клуба, и Блейн рассказал ему, что он не поддерживает идею родственных душ. — Жестоко? — В мире есть кто-то с твоим именем на своей коже, кто умирает от желания встретить тебя, и когда вы встретитесь, тебе будет все равно, потому что ты не веришь в родственные души? Это ужасно! Это эгоистично! Блейн был близок к тому, чтобы рассказать ему правду. Сказать Курту, что он «непомеченный» — человек без родственной души, но он не смог. Он мог принять гнев Курта, но он не выживет, увидев этот взгляд отвращения или жалости в глазах Хаммела. — Прости, Курт, — все, что он смог сказать. — Я просто не могу поверить в это. Не могу поверить, что вся моя жизнь может быть определена парой крохотных слов. Потребовалось всего мгновение, чтобы гнев Курта испарился; он посмотрел на Блейна так, как будто мог прочесть боль в его глазах. Курт придвинулся ближе и обнял Блейна. — Прости, в тебе нет ни капли жестокости. Я просто… Я в шоке. Это все. Мы просто должны остаться каждый при своем, ладно? Это был не последний раз, когда всплывала эта тема, но они не переходили границы в таких разговорах. В общем, Блейн был счастлив. Он любил учебу. И Нью-Йорк. У него могло не быть родственной души, но у него был лучший друг. Так было до летних каникул в этом году, когда они оба вернулись в Огайо, и все изменилось. Они были у Блейна дома, лежали на траве у бассейна, и Блейн просто взглянул на Курта. Ничего необычного — он просто посмотрел вверх, и весь его мир перевернулся. Он увидел Курта в шортах и майке, лежащего в траве, солнечные лучи падали на его идеальную кожу и заставляли его каштановые волосы переливаться, и сердце Блейна просто остановилось. Он влюблен. О, боже, он был влюблен в своего лучшего друга. Лучшего друга, у которого было еще чье-то имя, написанное на его коже где-то. — Курт? Курт выпустил маленький содержательный вздох и затем повернулся к Блейну. — Да? — Что… — нет, Блейн не мог этого спросить, это будет слишком больно. — Эм… где твоя метка? Курт поднял брови в удивлении, и его уже согретые солнцем щеки порозовели. — Прости, ты не должен говорить. Большинство людей не говорили о своих метках до того, как найдут свою родственную душу, и Блейн знал, что не имел права спрашивать. Но Курт и Блейн делились многим. — На моем бедре, — ответил Курт с легкой улыбкой. — На бедре? — Ага. Прямо здесь, — Курт пальцем прочертил путь по его пастельным цветочным шортам, останавливаясь прямо над тазовой костью. Внезапно у Блейна пересохло во рту. — Ох. — А где твоя? — спросил Курт, повернувшись на бок рядом с Блейном. Его взгляд был мягким, а голос тихим и сладким. — Моя? — Блейн не должен был быть удивлен, это был вполне ожидаемый следующий вопрос. Он подумал о своем друге Сэме. Не говори ягодицы, не говори ягодицы! — Эм…нижняя часть бедра, — солгал Блейн. Губы Курта приоткрылись, и по ним скользнул кончик языка, пока он быстро оглядел тело Блейна. — О. Какое-то мгновение они оба молчали, и это был первый из множества раз, когда Блейн хотел разрушить тишину, сказав три простых слова, которые он чувствовал так глубоко. Но он не мог, он знал, что не сможет. Не тогда, когда Курт был таким прекрасным и совершенным и ждал свою родственную душу, и Блейн был таким непривлекательным. — Хочешь… — Курт посмотрел вниз и сорвал несколько травинок, перед тем как его чистые голубые глаза взглянули на Блейна немного нервно. — Хочешь знать, какое там имя? Тяжелый момент был разрушен, и Блейн быстро сел. — Нет. Нет. Я… Я, эм, не хочу. Курт посмотрел на него, в его взгляде читалась боль. И, черт возьми, Курт только что предложил рассказать ему такую личную вещь. Блейн был ослом, раз отклонил такое предложение. Но затем Курт улыбнулся и сел прямо. — Ладно. Все нормально, — сказал он, вставая, а затем наклонился, чтобы поднять Блейна за собой. — Пойдем приготовим что-нибудь перекусить. И как-то легко они перешли к более безопасным темам. Потому что с Куртом все было легко. И весело. И правильно. Блейн был так влюблен, что ему было даже больно. Блейн даже более активно участвовал в жизни «Свободного» клуба в этом учебном году. У него было гораздо больше причин, чем у других, ненавидеть метку родственных душ. Не только потому, что у него ее не было, а потому, что из-за этого он не мог быть с человеком, которого любил. Человека, который сейчас был словно бомба замедленного действия. Потому что рано или поздно Курт встретит человека, чье имя было написано на его бедре, и Блейн не был уверен, что сможет находиться рядом с ними, когда это произойдет. Он должен наслаждаться временем, проведенным с Куртом, пока мог. Поэтому он корил себя, что завел разговор на тему родственных душ в книжном магазине сегодня. Он не хотел спорить из-за этого. Курт был терпелив с ним и не выглядел сердитым. И у них все еще были билеты на сегодняшнюю игру. Он хотел помириться с Куртом, позволив ему выбрать ресторан. Он сделает все, что в его силах, чтобы сделать Курта счастливым, пока у него еще есть шанс, пока они все еще лучшие друзья, до того, как появится родственная душа Курта и уведет его прочь.Глава 1: Непомеченный
25 декабря 2016 г. в 17:50
Примечания:
Всех с Рождеством и приятного чтения ~
Блейн сел в углу на свое обычное место в книжном магазине-кофейне и постарался сконцентрироваться на домашнем задании, нахмурившись пробежал глазами страницы в учебнике. Он снова со стоном поднял глаза, отвлеченный от домашней работы хихиканьем.
Это была пара, сидящая за столом напротив него, которая и была причиной раздражения Блейна. Их сдвинутые вместе стулья, их сталкивающиеся плечи, их шепот друг другу на ушко и беспричинный смех. Блейн стиснул зубы, когда увидел, что девушка достала свой телефон, пара взялась за руки, и она сделала фотографию их рук, как раз перед тем, как парень страстно поцеловал ее.
Блейн закатил глаза, он не любил КПК, и знал, что они фотографировали. Их метки родственных душ. И разве они не были такими чертовски очаровательными? У них обоих были написаны имена друг друга на запястьях. Как много раз они, должно быть, делали точно такие же фотографии и постили их в Инстаграм с подписями вроде «Истинная любовь» или чем-то тошнотворным, вроде «Родственные души по воле судьбы. Влюбленные по собственной воле.»
Блейн был готов захлопнуть свой учебник и просто уйти, когда главная причина, почему он пришел в этот книжный магазин, подошла к его столу.
— Они действительно милые, правда же?
Блейн снова посмотрел на парочку, а потом поднял взгляд на бариста, Курта, улыбающегося ему.
— Не уверен, что слово, которое я собираюсь употребить, милое.
— О, да брось, тебе надо признать, как приятно видеть двух родственных душ, которые счастливы вместе, — Курт сел напротив Блейна и подвинул ему новую теплую чашечку кофе. Кофе Блейна остался нетронут и остыл. Андерсон слегка улыбнулся тому, как хорошо Курт его знал.
Это стало привычкой, с тех пор как Блейн начал приходить сюда. Курт проводил свои перерывы за столом Блейна, и они болтали, смеялись и просто проводили пятнадцать минут, наслаждаясь компанией друг друга. Хотя теперь они виделись не только в месте, где работал Курт — они быстро стали друзьями — эта маленькая традиция была по-прежнему близка сердцу Блейна. И когда Курт сидел напротив, улыбаясь и потягивая мокко, которое он сделал сам, Блейн не мог по-настоящему сердиться на Курта за то, что тот считал парочку напротив милой.
Блейн не был бессердечным, он хотел, чтобы другие были счастливы. Он еще раз посмотрел на парочку, парень глупо улыбался, в то время как девушка заканчивала что-то делать в телефоне. Ладно, да, они были милыми. Просто принять это было тяжело.
Какого это — иметь родственную душу? Блейн снова посмотрел на Курта, который улыбался ему так, будто знал, о чем думал Андерсон. Какого это — иметь такую родственную душу как Курт? Блейн, без сомнений, был бы таким же любящим и, возможно, раздражающим, как и парочка с именами друг друга на запястьях. Он, вероятно, был бы даже не против КПК.
Блейн пожал плечами, еще не готовый признать, что он, возможно, предвзято относился ко всей идее родственных душ.
— Я знаю, знаю, — сказал Курт, ставя свою чашку на стол. — Тебе не нравится идея родственных душ. Ты думаешь, это лишает людей свободы выбирать, кого любить. Я это уже слышал.
Это был не первый раз, когда они говорили об этом.
— Это правда ограничивает людей, — сказал Блейн, наклонившись вперед и сложив руки на столе. Эта тема всегда волновала его. — Это превращает любовь в... в ловушку. Тебе промывают мозги, чтобы ты думал, будто это романтично. — Блейн сам удивился тому, как ядовито прозвучали его слова.
Курт глубоко вздохнул, удивленно глядя на сердитого Блейна, и тот пожалел о том, что сказал. Хаммелу нравилась идея родственных душ, и вот он сказал вещи, которые Курту, очевидно, было больно слышать.
— Однажды ты изменишь свое мнение. Ты не захочешь быть одиноким вечно, — сказал Курт немного резко.
Это был первый раз, когда Курт сказал ему что-то подобное. Челюсть Блейна слегка отвисла, Курт не знал этого, но его слова были словно пощечина. Блейн знал — это его вина, что разговор превратился в спор, но все же слова глубоко ранили. Он открыл рот, чтобы ответить, но не нашел, что сказать. Вместо этого он взял свою чашку с кофе, отпил, а затем снова уткнулся в учебник, притворившись, что читает.
Между ними на мгновение повисла напряженная тишина.
— Прости, — сказал Курт мягко. — Это было нечестно.
Блейн удивленно посмотрел на него. Курт не мог знать, как глубоко его ранили эти слова, никто не знал, ведь Блейн не говорил об этом. Курт не был тем, кто должен был извиняться.
Хаммел заметил его взгляд и ободряюще улыбнулся.
— Я знаю, ты вкладываешь много смысла в то, во что веришь, и я не хотел умалять этого.
— Мне не стоило говорить, что тебе промыли мозги, — вздохнул Блейн. Это всегда было камнем преткновения для них с Куртом.
Блейн верил в свободу выбора, как и небольшая часть людей, отвергавшая идею об идеальном человеке, который был предназначен тебе голубой надписью, которая появлялась на твоей коже в период взросления.
Они верили в свободу выбора и решения, кого им любить, независимо от того, что говорила метка родственной души. Немногие люди придерживались такого мнения, тем не менее; большинство находило идею родственной души — человека, созданного для тебя, твоей второй половинки — очень удобной.
Блейн не мог их винить, он просто не мог сам думать так же.
— Я знаю, твоя метка важна для тебя, Курт. Мне жаль.
— Я просто... Я иногда не понимаю, — медленно продолжил Курт. — Что если... Что если твоя родственная душа где-то там, ждет тебя, и когда ты встретишь его... — голос Курта слегка задрожал. — Ты встретишь его и не захочешь его? — Курт покачал головой и поежился.
Сердце Блейна сжалось в груди. Это была ужасная мысль. Он мог понять, почему кто-то вроде Курта, кто так рьяно хотел встретить свою родственную душу, нашел бы эту идею ужасной, но Блейн не был таким как Курт.
Андерсон потянулся через стол и осторожно положил свою руку на руку Курта.
— Этого не случится с тобой. Твоя родственная душа не сможет делать ничего другого, кроме как любить тебя.
Губы Курта медленно растянулись в улыбке.
— Ну, родственные души, знаешь ли.
— Нет, — Блейн потряс головой. — Нет, не из-за этого, а потому что ты... это ты.
Они сидели тихо, глядя друг на друга и не произнося ни слова, рука Блейна все еще лежала на руке Курта. Блейн был очень близок к той невидимой грани, которую, как он знал, он никогда не пересечет. Он знал, что никогда не раскроет своих чувств Курту, потому что тот будет вынужден отказать ему, ведь Хаммел все еще ждал свою родственную душу. Душу, которой, несомненно, был не Блейн.
Блейн хотел просто рассказать Курту, что он на самом деле чувствовал, но вместо этого он промолчал, пауза между ними затянулась.
— Я, эм... — Курт прочистил горло. — Мой перерыв закончился.
Блейн кивнул, а Курт убрал свою руку из-под руки Андерсона и с улыбкой поднялся. — Наши планы на вечер еще в силе, да?
Блейн снова кивнул, прежде чем обрести голос. — Конечно.
Курт ушел, и Андерсон снова посмотрел на счастливую парочку напротив, негодуя снова и снова. Если у кого-то и была причина ненавидеть саму идею родственных душ, то это Блейн. Блейн, который был влюблен в человека, который не любил его. Блейн, который пошел бы на все, что угодно, чтобы сделать Курта счастливым, но все равно никогда не будет так же хорош как незнакомец, которого Курт еще даже не встретил. Блейн, который обыскивал каждый дюйм своей кожи в течение многих лет только, чтобы прийти к одной и той же печальной истине снова и снова — у него не было метки родственной души.
У Блейна вообще не было родственной души.