«Я не хочу другой судьбы,
Где есть не я, где есть не ты.
Перевернем под нами мир,
Переплывем, перелетим».
Поздней январской ночью Глеб сидел, ерзая на пуфике в прихожей. Другой на его месте послал бы все к чертям, да и он, будь сейчас в себе, наплевал бы. Но, несмотря ни на что, он продолжал ждать. После звонка прошло уже больше трех часов, а ожидаемый гость так и не появился. Да, он предупреждал, что у него работа затягивается до полуночи, а то и вовсе до глубокой ночи, но все же, младший из братьев Самойловых надеялся, что он сдержит обещание и придет как можно раньше. Знал, что маловероятно, но надеялся.
Пару дней назад, будучи пьяным в говно от жизни, Глеб понял, как все эти годы ему не хватало брата. Нет, не так. Он понял, как подло поступил. Осознал всю глупость этих судов, бессмысленных обвинений, и понимал, что это не что иное, как раздувание из мухи слона. Понял, какими они дебилами были с ним. Они — оба. Понял, как нужен ему Вадим, что он тоскует по нему. Эта мысль пришла к нему тогда, когда он уже посчитал, что все потеряно. Он просто вспомнил былые времена, как он еще ребенком любил шкодить от недостатка внимания. Мать, когда замечала то разрисованные тетради, то сломанные ручки, ругала Вадима. Тот злился, но все равно выгораживал его перед матерью как мог. Вадим всегда вступался за него. Бил каждого кто, так или иначе, обижал брата. Как был снисходителен, когда учил его чему-то, а у Глеба это не выходило.
Глеб почувствовал ту необходимость в брате уже давно; тогда, когда они только начали отдаляться. Ещё задолго до распада Агаты, и даже до ее создания. С каждым днём он видел, как холоден с ним брат, и не понимал, что происходит. На каждую попытку пресечь данное отчуждение, Вадим вел себя непринужденно. Даже слишком. Настолько, что Глеб начинал задумываться о том, что он просто идиот, раз не смог понять причины. На самом же деле она проста и безобидна. На каждую попытку поговорить, Вадим привык отшучиваться и это, как ни странно, прокатывало, хоть и оставляя рану в сердце Глеба. Очередную.
Он помнил, как впервые возникло это чувство трепета в близости от брата, той нежности и тепла, что разливалась по груди, когда младший видел улыбку Вадима и его сверкающие глаза. Эти чувства начали проявляться еще даже до того, как Глеб стал частью группы брата. Он не сразу принял, да и до сих пор думает о себе, как об извращенце. Считает все это неправильным, но все равно любит. Чувство было попросту сильнее его самого. В первое время его одолевала дрожь от благоговения, но потом, в один шикарный денек, все пошло по пизде.
Группа рушилась на глазах, отношения между Вадимом и Глебом висели на соплях. Те, кто скакал на концерте как заведенные, по его окончанию становились чернее тучи. Окружению только и оставалось, что с грустью наблюдать как те, кто только что в обнимочку пели песни и маячили друг около друга на сцене, за кулисами не находят слов, чтобы поговорить, все время стараются держаться как можно дальше друг от друга. Каждый хотел узнать, в чем же причина, но никто не решался-таки выяснить это и просто разводил руками. И от этой картины становилось действительно не по себе.
Что касается любви, то это было далеко не так, как любят друг друга братья. Трудно все себе-то вот так сразу объяснить, а как объясняться с Вадимом.… Но Глеб знал, что это нечто сильнее и глубже. Настоящее. Нелегко было сказать, как сильно это самое чувство брало верх над младшим. Он не знал, как рассказать все Вадиму, да и стоит ли.… Один хер, он пошлет его проспаться, если еще решится заговорить после всего, что было. Поэтому Глеб оставил идею рассказать брату о своих чувствах. По крайней мере, до подходящего времени, другими словами — до никогда. Сейчас он желал лишь увидеть его и попросить прощения, не рассчитывая на снисходительность. Ничего больше.
Столь ожидаемый стук в дверь прервал мысли музыканта, и он раздраженно взглянул на время. Часы показывали третий час утра. Ожидания лечь спать пошли прахом, только ради этого гостя он забил на все.
«Ага, признаюсь! На смертном одре, и то, я еще подумаю…» — заключил размышления Самойлов, распахивая дверь.
— Рассказывай, зачем звал? — начал с порога гость, не давая времени ни на приветствия, ни на другую чепуху.
— Может, пройдешь? — предложил Глеб, отходя в сторону, пропуская мужчину через порог, но тот не сдвинулся с места.
— Не помню, чтобы мы в последнее время с тобой были такими шикарными друзьями, — неожиданно резко и бесцветно ответил мужчина, — Говори, не тяни. Уже поздно, что ты от меня хочешь? Я дико устал.
Глеб опустил голову, заставляя себя, наконец, сказать это вслух. Да, он признался себе, в необходимости старшего брата, признался, что он скотина и неуправляемый осел, которого мог держать в узде лишь Вадим. Это, пожалуй, единственный человек, чью хватку он не хотел, но все же терпел, и к кому он прислушивался. Чей тормоз когда-то останавливал Глеба от совершения глупостей. Не смотря на то, что с другой стороны, в более раннем возрасте, он был инициатором этих глупостей не меньше младшего-Самойлова. Он готов был смириться абсолютно со всем, вот только признать это перед кем-то куда труднее.
— Я.… Хочу встретиться с Вадиком… — выдавил обреченно младший и смолк, словно провинившийся ребенок.
— Допустим, я тут причём? — безучастно отозвался все еще стоящий на пороге старый знакомый. Это больно кольнуло Глеба, который прежде считал его, хоть и не другом, но ближе, чем все оказалось на самом деле.
— Если я его позову, он… он не пойдёт, — пояснил огорошенный Самойлов, стараясь не придавать особого значения безразличию бывшего товарища и говорить только по существу.
— О нет, Глеб, — отшатнулся мужчина, — это ваши семейные дела, не впутывай меня в них!
Семейное. Самойлов горько усмехнулся. Он уже и забыл, когда в последний раз слышал это слово в отношении его с Вадимом. Это уже давно стало общественным делом, так как каждое, абсолютно каждое действие обсуждалось с огромной шумихой в прессе и среди фанатов. Фанаты не знали ничего, из того, что испытывал Глеб или Вадим друг к другу, но явно догадывались, так как слухи пополняли свои ряды с завидной частотой. Газеты, журналы, сеть—всюду говорили о братьях Самойловых. Каждый смелый сотый принимался твердить остальным девяноста девяти ослам о том, что у их кумиров вовсе не та любовь, что принято считать. Вернее, только ленивый и слепой не мог заметить столь очевидное влечение братьев друг к другу. И этот один из ста, говорил обо всем прямо, а не как это обычно любили журналюги. Вот только именно от этого, тот самый кадр всегда и оставался либо непонятым, либо обсмеянным. А ведь он был настолько близок к правде, что страшно представить, что было бы, если ему поверили, а потом вылилась бы вся правда. Только сейчас Глеб начал понимать, что тогда, они еще больше провоцировали народ на эти слухи своим поведением и слишком тесными отношениями перед камерами. Никто никогда бы и не подумал, что за сценой все куда иначе.
— Ну, выручи… — попросил Глеб, и вновь опустил взгляд. Почесав затылок, Самойлов ничего больше не придумал, как призвать небольшую выручку кого-то наподобие него. Он не ожидал такой холодности от старого знакомого, и был крайне обескуражен.
— Что ты от меня хочешь? — повторил мужчина, чтобы вытянуть из Глеба то, зачем тот его звал.
— Позвони ему, — сказал он наконец, — мне он не ответит, а если и ответит, то ничего хорошего из этого не выйдет
— И? Дальше что? Назначить встречу от моего имени? — он с усмешкой посмотрел на Глеба, — Ты серьезно? — будто прочитав в глазах Самойлова подтверждение, спросил он.
Глеб молчал. Он не мог открыть рта. Он знал, что если сейчас что-нибудь скажет, то больше не в силах будет себя остановить. Он знал, что ему надо высказаться, но, также, прекрасно слышал слова стоящего в дверях мужчины.
«Да, я тоже не помню, чтобы мы были с ним настолько близки в последние годы…» — мысленно высказался Глеб.
— Ладно, хорошо, это все, что тебе было надо? — спросил тот, уже готовясь уйти.
Глеб кивнул:
— Ты же знаешь, он мой брат… — после паузы ответил Самойлов.
— Да знаю я все, не трудись, — отмахнулся ночной гость и побежал вниз по лестницам на выход.
Глеб взволнованно вздохнул.
«Будь, что будет!»…
***
— Вадик, ты можешь со мной встретиться? — послышалось из трубки, едва старший Самойлов ответил на вызов.
— Ты в край ебанулся? Сейчас… — мужчина сонными глазами взглянул на часы около него, — сейчас половина четвертого утра!
На самом деле, ему, всего за несколько минут до звонка, с трудом удалось задремать, так что, он относительно был в себе. Будучи немного раздраженным звонком старого знакомого, Вадим тут же принялся перебирать в мозгу все возможные причины его спешности. Просто так он звонить и просить о встрече бы не стал.
— Я понимаю, — замялся приятель, попутно придумывая весомый аргумент, чтобы не упустить Вадима с крючка. Хоть он и желал поскорее отвязаться от этих, довольно странных двоих, как-никак, должен был исполнить обещание и устроить встречу братьям.
— Что у тебя там, что не может подождать до утра? Это как-то связано с Глебом? — прошипел Вадик, поднимаясь с лежанки и направляясь к окну, понимая, что поспать у него сегодня не выйдет. Легко было предположить, что в этом деле может быть замешан Глеб, так как ближе всех с ним общался именно он.
— Не по телефону, но дело важное.
Договорившись, с небольшими шероховатостями, с Вадимом о встрече, разговор кончился. После этого он позвонил Глебу и пересказал весь их разговор. Заказчик не был доволен временем назначенной встречи, так как планировал встретиться с ним как можно скорее. Но после отрезвляющих фраз знакомого о том, что младшему надо хоть отчасти проспаться, так как, если он в таком виде пойдёт на встречу, то нарвется либо на презрение, либо на жалость. Что из этого хуже, Глеб не знал.
Именно сейчас, по телефону, Глеб вновь услышал голос того человека, которого знал не мало лет. Не того парня, что был холоднее льда сегодня на пороге, а того, кто нередко поддерживал его. Этот факт и принудил младшего послушать приятеля и поспать некоторое время, но уснуть так и не вышло.
***
Вадим после звонка тоже не ложился. Он считал слишком странными все эти просьбы о встрече. Да ещё и звонить в такой ранний час, чтобы болтнуть несколько неконкретных и расплывчатых фраз. В голове творился просто сумбур. О чем серьезном и срочном в такой час может идти речь с человеком, с которым ты прекратил общение по своей же инициативе?! Именно поэтому Вадим не видел смысла в данной встрече и согласился на нее лишь от того, что…
«Должно быть.… Да нет, это точно как-то связано с Глебом!» — подумал Вадик.
Тот звонивший кадр всегда больше с Глебом носился, да и сейчас, настолько слышал Вадим, продолжает с ним не часто общаться. Поэтому, у старшего совершенно исчезли сомнения на тот счет, что это как-то связанно с его возлюбленным братом.
«Что этот идиот опять натворил, интересно. Все никак не уймется!»
За прошедшие годы не было ни дня, что бы Вадим не вспоминал о брате. Он знал, что всю вину перекидывать на Глеба — не правильно, так как сам он был повинен в случившемся ни каплей не меньше. Да, и во многом другом. Он часто завязывал конфликты, был причастен к алкоголизму и наркозависимости брата. Последнее, к счастью, было по большей части позади, но вина была его. Забавно то, что Вадим признал это только в душе, а снаружи, как и прежде, продолжал себя обманывать, оправдываясь и проговаривая гордо:
«Лишь отчасти!». Единственное, за что он действительно винил себя, так это за то, что так и не сказал младшему, насколько тот ему дорог. Да и не скажет.
«Да будет тень, да будет свет
Я проживу немало лет
Пока пойму, что у меня
Есть только ты и только я».
«Да, потребовалось куда меньше, что бы это понять…» — мысленно прикинул Вадик.
Он много размышлял, почему Глеб стал так отдаляться и почему они вообще начали так грубо относиться друг к другу. Потом до него доходило, что сам вел себя далеко не лучше. Сейчас, смотря на ситуацию, что была с ними, Вадим не понимал никак: неужели оно того стоило? Старший был готов закрыть глаза даже на раскол группы, но неужели их с братом отношения были так дешевы, что их можно было так просто разорвать или продать?
Вадим крутит телефон, натыкается на знакомый контакт и невесело усмехается.
За прошедшее время этот контакт потерпел множество изменений и начиная с того, что с
«Брат» он однажды стал называться просто
«Глеб». После проигрыша Хакимову в карты, как-то, целый год значился
«Любимым». Следом был переименован в
«Алкоголик», а после и вовсе стал
«Мудак». С тех пор, так и остался мудаком. Как в контактах, так и в мыслях.
Очередные воспоминания о брате подняли уже привычные теплые чувства внутри старшего. Даже не смотря на то, что Вадим считал его последней падлой, который, поступив очень некрасиво в его отношении, предал. Ушел, когда был так нужен. Несмотря на множество некрасивых выходок. Самойлов-старший вовсе не оправдывал себя, но он так подло не поступал, и не поступил бы. Не стал бы ставить подножки тому, кого…
«…любит!» — вслух закончил Вадим, —
«Вот это нихуя!» — удивленно вскинул брови он, потрепав головой.
От такого неожиданного признания самому себе в том, что он испытывает подобные чувства к брату, на душе Вадима вдруг стало непривычно легко. Он растер лицо ладонями, подумывая над тем, каким немыслимым бредом все это кажется, но каким правдивым.… Столько лет он тихо и бережно хранил чувства внутри, покрывал все их сотнями слоев лжи. Уверял себя в том, что обманулся, или просто погнал от наркоты или выпивки, что он не сумел до конца искоренить в себе. Но сейчас ответ лежал перед ним как на блюдечке. Несмотря на то, что душа уже давно смирилась с этим, мозг до последнего отказывался соглашаться с подобной чушью.
