серотониновый передоз

на улице - минус пять по цельсию. на небе не видно ни зги, в соседнем дворе лает собака. у чимина дрожат пальцы от перенапряжения, когда он пихает в рюкзак вещи; зачем-то положил томик со стихами. у чимина блестят глаза и бешено бьется сердце, когда он надевает куртку, кроссовки и бесшумно открывает входную дверь. этой ночью пак чимин сбежал из дома. на улице - минус шесть, когда чимин топчется на месте от холода и настойчиво трезвонит в чужую квартиру. ему открывает намджун - сонный, помятый (как всегда), в черной растянутой футболке. настойчивость, уверенность в собственных действиях и смелость неожиданно оставляют чимина. он шмыгает носом и робко улыбается. - хен, можно я останусь у тебя на... некоторое время? на всю оставшуюся жизнь? намджун впускает в свою жизнь. с ним не жаркое лето, обжигающее, красное, заставляющее задыхаться и цепляться пальцами за чужую руку. с ним - легкая, светлая весна, цветение черемухи, томики стихов гете и есенина. у кровати стоит гитара с торчащими струнами, намджун частенько наигрывает мотивы, реже - тихо напевает. у него жесткие подушечки пальцев и чимин смешно щурится, пряча смущенное лицо в вороте свитера, когда намджун со всей присущей мягкостью гладит его по волосам. (ким перекрашивает волосы в фиолетовый, чимин часто моргает и думает: 'господи'. и это - тоже весна) иногда они гуляют ночью, почти под звездами. чимин задирает голову и с умиротворенной улыбкой ищет-ищет-ищет, придерживаясь за рукав чужого пальто. они набредают на круглосуточный и пак, чуть ли не подпрыгивая на месте, просит: - кофе... с шоколадом! себе намджун берет обычный черный. на обратной дороге парни любуются рекой хан, ким вспоминает стихи, не забыл ли выключить свет в ванне и по невнимательности стряхивает пепел с сигареты в свой кофе. чимин тихо смеется в шарф (хен, бросай, smoking kills, сам же знаешь), прячет озябшие ладони в намджуновых карманах (тепло, хен). их нежная и теплая весна в феврале.