Нечеловеческая сила, В одной давильне всех калеча, Нечеловеческая сила Земное сбросила с земли. И никого не защитила Вдали обещанная встреча, И никого не защитила Рука, зовущая вдали.
Они оказались рядом внезапно и неожиданно для обоих. Так бывает в жизни — не виделись несколько лет, казалось, что забыли все, что их связывало: разговоры, моменты, взгляды превратились в запыленные портреты, убранные на антресоли ради места для нового, и тут сталкиваются буквально лицом к лицу в лобби отеля, познакомившего их. Что скрывать, Паша думал о ней часто, коря себя за ошибки, случившиеся в тот сложный вьюжный год. Он был уверен, что стоит им встретиться, как все вернется в начало цикла. В голове крутилась мысль: он сможет все исправить, чтобы было правильно. Поездка в Сербию к могиле родителей лишь убедила его в этом. Настала пора и ему стать серьезным. Свое дело получилось лишь после пяти неудач за один год: оказалось, что быть владельцем ночного клуба, туристического агентства, итальянского ресторана, завода по производству алкогольных напитков и кинотеатра под открытым небом — не его. Лишь на шестой раз, после открытия кофейни «Viale cappuccino» на него обратили внимание и позволили построить маленькое, но прибыльное дело. Но узнав о свадьбе Софии и Джековича, в честь которых он назвал один из своих напитков, он рванулся в Москву, погнавшись за призрачной надеждой — встретить Дашу вновь. Зачем обманывать, Даша растворилась в жизни Сингапура. Первый год был безумно сложным, полным страхов, лишений и споров с мужем, но эта страна вдохнула в нее новые силы, как и любовь супруга. Подтверждение ей — трехгодовалая девочка, что сейчас сидит у Юли Комиссаровой дома как тренировка к предстоящему материнству. После пошло легче — новые друзья и знакомые, с которыми было интересно и уютно, любимая работа, которой девушка готова была отдавать все свободное время, что даже Петр начал ее ревновать и, конечно же, сам город закружили ее в своем ритме, изменив Дашу. Нет, она не растеряла своей стойкости, честности и легкости, но, возможно, стала более открытой и менее серьезной. Связь с Москвой держалась лишь за счет скайпа на компьютерах Юли, Кости и Софии. Но узнав о свадьбе Софии и Джековича, она поняла, что это шанс увидеть всех вживую, вновь окунуться в непередаваемую атмосферу Москвы, на миг забыв о всех делах. Что на их лицах? Что в их глазах? Что в их душах? Все как в первый раз: в ее глазах неприятное удивление, искреннее недоумение и обязательная по статусу неловкость, в его — долгое и сокровенное ожидание и необъяснимое, но такое нужное облегчение. Они этого ждали, но до конца не верили, что все-таки судьбоносная встреча произойдет. Пять лет прошло. — Прости, мне нужно идти, — бросает сразу же, Даша, не избегая его взгляда, видя, что он держит ее за руку, не желая отпускать девушку от себя, — муж ждет. Стук ее каблуков, уходящий к лифту, разбивает его сердце. Все было, да прошло.***
С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них, — И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! Когда уходите на миг!
Шелест синего шелка следует сразу за звуком открывающейся двери кладовки. Девушка незаметно отлучилась с торжества, пренебрегла собственными принципами и нервными взглядами мужа в ее сторону, прочитав всего четыре слова, внезапно вспыхнувшими на экране телефона, как старые шрамы. Всего четыре слова. «Ты мне нужна. Кладовка» Что за склонность к мазохизму, Романова? Зачем жить в прошлом, копаясь в воспоминаниях и обрывках фраз, пытаясь соединить их в общую картину? Зачем давать шанс человеку, раз за разом его не оправдывающего? Просто этот разговор не для Паши, а для нее самой. Лишь разобравшись, можно оставить все позади. Ведь боязнь предательства преследовала ее, как черная кошка перед бедой, не позволяя двигаться дальше, как и постоянная картина встречи с ним где-то у знакомых, где непонятно, как вести и что говорить. Разве можно было бы встретиться с ним в первый раз и с ходу заговорить о погоде или общих делах? Это пошло и испортило бы все хорошее, что между ними было. — Даша, мне нужно очень многое тебе сказать, — шепчет Паша, не веря, что Даша на самом деле пришла. Кажется, что эта бизнес леди в синем шелковом платье, оголяющем тонкие белые плечи и руки — иностранка из другой Вселенной, но в ее глазах — именно та Даша, в которую он влюбился, увидев в своей ванной. — Я тоже так думаю, — вздыхает она, присаживаясь рядом. — Я тебя слушаю, и лишь потом буду говорить сама. — Даша, мы так много сделали лишнего, — начинает он, и ладони внезапно за секунду становятся потными, горло пересыхает, а слова застревают, несмотря на многочасовую тренировку этой речи, — так многое испортили, что я не знаю, с чего лучше начать. Наверное, с того, что я виноват и еще никогда себя так не винил. Я был абсолютнейшим козлом, что не должен был возвращаться в твою жизнь, заставлять тебя вспоминать и думать обо мне. Но я эгоист, думавший о тебе эти пять лет, а потому не мог сбежать, как заяц, проигнорировать свадьбу Софии и избежать встречи с тобой, что однозначно принесла нам обоим боль. Я хочу извиниться за всю ту грязь, что вылилась на тебя по моей вине. — Я простила, Паша, давно простила, — произносит на выдохе, слегка подождав, Даша, устремив взгляд в пол. — Еще тогда, на твоей свадьбе, потому и дала тот совет — быть счастливым. Кстати, за него следует мне просить прощения — все-таки, он оказался в корне неверным. — Да, Даш, одно твое слово могло тогда все исправить, — соглашается Паша, вспоминая глаза девушки, полные слез, в тот момент, когда она держала его за руки и уговаривала вернуться к Софии, — Возможно, мы были бы вместе, я бы понял, что все еще люблю тебя, поцеловав, тогда, а не месяц спустя. — Любовь — не лампочка, она либо есть всегда, либо это ее видимость, — усмехнулась Даша, понимая, что он говорит правду, ведь одно ее желание, и она бы вновь впустила его в свою жизнь.- В конце концов, ты сделал свой выбор и был им доволен. — Да уж, пока София не отказала мне в ЗАГСе. Просто, Даш, я понял, что заглушал все это время свои настоящие желания, считая, что от них всем будет только хуже. И сейчас я вновь готов все изменить. По одному твоему слову. — По одному моему слову? — Даша резко обернулась, будто услышав нечто возмутительное и хлесткое, резкое. — На что ты надеешься, Паша? На то, что я все еще люблю тебя? Что брошу дочь и мужа ради того, с кем все мои взаимоотношения превращались в пытку, кто постоянно позорил и делал мне больно? Она молчит, пытаясь успокоиться, массирует виски, унимая бушующую в голове и на сердце боль. Ничего хорошего из их разговора не вышло, не стоило пытаться. Павел так и остался ребенком, мечтающем о потерянной когда-то игрушке. Глупо было надеяться, что он повзрослел. — Я повзрослел и говорю серьезно, — сказал Паша твердо, словно прочитав мысли девушки, как открытую книгу. — Я понял все свои ошибки и стараюсь их исправить. Даша, ведь еще не поздно вернуть все обратно! Но он сам уже не верит в то, что говорит. Скорее, слова произносятся по инерции, которую невозможно остановить. Осознание того, что все действительно закончилось, постепенно приходит в его опьяненный радостью мозг. Он соврал, обманув себя, провернув лучшую махинацию в своей жизни. Нарисовал себе картину мира, не заметив, что центральная, самая главная часть паззла не собирается. — Поздно, — произносит Даша, наконец, обретя уверенность в своей истине и правоте, — я замужем, Паша, и это не исправить. Я родила ребенка от Петра, и его тоже не забыть. И главное, я люблю его. Его, не тебя. — Любишь его, а проводишь свадебный вечер в моем обществе, — отчаяние от собственной беспомощности впервые вырывается наружу. Голос срывается, а глаза, кажется, готовы затухнуть, как слабый огонь свечи под сильным ветром. Что же, Канаева осталась Канаевой — правильной послушной девочкой, Таней Лариной нашего времени. — Мне нужен этот разговор, Паша, — впервые произносишь настоящую цель визита, понимая, что все его мечты в миг разрушатся. Что же, твой мир тоже рассыпался. Большинство раз — из-за него. Может, пора и ему почувствовать нечто новое. — Я не хочу быть жестокой, не хочу делать тебе больно, но если я этого не выскажу, то убью лишь все хорошее о тебе в себе, — начала Даша, встав с места и начав нервно ходить взад — вперед. — Я любила тебя, это было долго мучительно больно и одновременно безумно хорошо. Любила тебя больше всего, что знала, готова была броситься в омут с головой по пятки. От тебя вечно шла аура веселости и свободы, которой мне не хватало, и я была счастлива каждую минуту с тобой. Но все хорошее заканчивается, рано или поздно. Наша «Вечность» продлилась всего две недели, обратившись в ноль, оставив горько — соленое послевкусие. Мир превратился в однообразную схему — я прощаю, а ты предаешь. Это ли любовь? Может, тебе стоит понять, что никогда ты ко мне ничего не испытывал? Я думаю, так будет честнее и по отношению ко мне, и по отношению к себе. А потом… ты так легко вернулся! Ради Софии, а не меня. И женился ты на ней, и уехал в Сербию тоже из-за этой свадьбы. Скажу честно — я ненавижу тебя за это предложение в лобби. Не люблю тебя, а все равно ненавижу. Так больно мне еще никогда не было, наверное поэтому. Но это сделало меня сильнее. Ты говоришь, что изменился? Но и я не та, что прежде. А потому мне стоит сказать спасибо. Не будь тебя, я бы не встретила Петра и не поняла бы, чего ищу на самом деле, не узнала бы, что значит отдаваться любви без остатка и чувствовать тоже взамен. Я счастлива, и единственное, что ты можешь сделать для меня — признать и отпустить. Я тебя, например, отпускаю и прощаю. Даша кивнула, а Паша полуулыбнулся сквозь слезы в ответ. Никаких ссор, недомолвок, криков — этот период закончился. Пора жить дальше, зная, что позади ничего нет…