Артефактор

Даже во власти ослепляющего гнева я не подумал, что злосчастную брошь мог украсть Люциус. Он достаточно ясно высказался о ней, лишь взяв её ненадолго в руки. Тогда кто? Драко? Зачем ему женская брошь? Северус? Вот уж кто был равнодушен к украшательству собственного тела. Оставалось всего двое: Джинни и Гермиона. Джинни и без розы отыскивала повод навестить меня в моей спальне, правда, я ни разу её не приглашал – всегда выходил к ней в коридор, что не помешало бы ей, если бы она намерилась попасть внутрь. Гермиона впервые переступила порог дома – Северус собирался познакомить её с какой-то своей наработкой, настаивавшейся в лаборатории – шастать по чужим спальням она вряд ли смогла. Не торопитесь меня обвинять в жадности – дело совсем не в ней. Брошь опасна не самой Джинни, а ребёнку, которого она носила. Чтобы порадовать жену, Драко купил ей несколько безделушек: жемчуг, надетый ею на свадьбу, строгое колье с янтарём и мелкими зелёными бриллиантами – всё маггловское, созданное без единого заклинания, чистое от любого волшебства. Джинни носила и то и другое и, кажется, была довольна. Но розу кто-то взял и, вероятнее всего, она. Не будь Джинни беременна, спустя неделю или месяц она бы вернула её сама – замучили бы кошмары и депрессия. Но ребёнок с такой магической поддержкой мог не родиться вовсе. Я выскочил из комнаты, столкнулся с Люциусом в коридоре, схватил его за руку и затащил в свою спальню. Он не сопротивлялся, но нахмурился, как бы показывая, что моя надоедливость ему не по нраву. Я задыхался от эмоций: – Она пропала, Люциус... Роза… Он округлил глаза – краска бросилась ему в лицо. – Я… – Джинни! Надо обыскать её комнату. – Да-да-да, – Малфой провёл пальцами по векам, словно снимая с них повязку. – Ещё воровства не хватало… К общему творящемуся бардаку… – Не столь важно, Люциус, – отмахнулся я. – Я создал монстра! И этот монстр может стоить твоему внуку жизни. А его матери разума. Люциус собрал домовиков, но все они поклялись, что не имели отношения к пропаже украшения. А дальше мы учинили обыск. Вы себе даже не представляете, как сложно ревизировать огромное поместье, подобное Малфой-мэнору. Мы старались не пропустить ни одной комнаты, хотя начали со спальни Джинни. Я негодовал, что не могу применить к Джинни допрос с пристрастием, но Люциус самолично отправил её к матери – мы собирались на похороны, а беременной женщине на таком мероприятии делать нечего. Обыск не дал ожидаемого результата: ни в комнате Джинни, ни в особняке мы не обнаружили ни намёка, что украшение когда-либо находилось в нём. Чердаки, подвалы, даже лабораторию – мы обыскали всё. Тщетно – брошь словно канула в воду. На похороны Ронни мы явились вымотанными до крайности. Служба была торжественной. Я бы оценил её, если бы у меня не закрывались глаза и не подкашивались ноги. Люциусу, кажется, пришлось не легче. – Да что с тобой такое? – шипел Драко, ладонями в чёрных перчатках комкая букет синеголовника – Ронни родом из Шотландии, и синеголовник напоминал её герб. Конечно, будь Ронни аристократом, букет бы собрали из цветов родовых колеров. – И отец, будто сваренный в собственном соку... Подожди… Вы что, кувыркались?! – Имей совесть! – ответил я тем же свистящим шепотом. – Не забывай, где находишься. Он одарил меня всепонимающей улыбкой. Северус одёрнул его с другой стороны, отобрал букет и по команде агента уложил цветы на покрывало, закрывающее Ронни по шею. Я смотрел на лицо своего погибшего помощника и не узнавал: задорный и неунывающий мальчишка остался глубоко в памяти, а его место занял этот прилизанный некто с выбеленным снадобьями лицом. Он больше походил на кузена Драко, чем на себя самого. Меня успокаивало лишь то, что скоро крышка скроет незнакомца, и я больше никогда не буду стоять, дрожа, над гробом чужака. Впрочем, службу не затягивали: меня вызвали сказать последнее напутствие и после него агент заклинанием зафиксировал крышку. Гроб быстро забросали землёй, уложили надгробный камень и на этом всё закончилось. Я бы хотел скорбеть над могилой, а не смог почувствовать ничего, кроме усталости. Огромный венок из елового лапника, перевязанного красными лентами, уложили на свеженасыпанный холмик. Северус что-то сказал Драко, тот кивнул, подхватил меня под руку и перенёс в сад поместья. Мгновением позже на дорожке, мощённой гранитными плитками, появилось и старшее поколение. – Что случилось на этот раз? – Северус, вероятно, знал нас достаточно хорошо, чтобы не предположить любовные утехи перед самым погребением. На лице Драко застыл скепсис: молодой мужчина, он думал иногда не тем местом. Правда, по мере моего рассказа скепсис сменился недоверием: всё-таки воровство в благородном семействе – вещь не рядовая; а потом и вовсе неприкрытым страхом. Драко даже пытался промямлить в оправдание жены, но под аргументом, что мисс Грейнджер пробыла под сенью дома лишь четверть часа и дальше лаборатории и холла никуда не отлучалась, а остальные домочадцы перед ним и никто не брал брошь, сдался. – Я поговорю с Джинни, – и Драко трансгрессировал в Нору. Я ничуть не сомневался, что миссис Малфой не признается в краже и очень надеялся на благоразумие её матери – в конце концов, она воспитывалась в чистокровном семействе и кое-какое понятие из науки об амулетах имела. И о них, и о металлах, и о камнях – общие знания передавались от отца к сыну, от матери к дочери. И Молли, родившая семерых детей, должна понимать, как изувечат камни некромантов нежную ауру её внука. Да и сам факт воровства не порадует почтенную женщину. Драко вернулся злым, как покусанная собаками мантикора, утирая разбитый нос и приглаживая порванную на плече мантию. – Они там все идиоты! – бушевал он, забывая о своём внешнем виде и положенному Малфоям хладнокровию. – «От вас не убудет!» – спародировал он кого-то из братьев. – Болваны! Я их драгоценную сестричку обидел и обвинил непонятно в чём. Она-де не виновна и вообще: «кто знает, куда этот Поттер, перед которым все должны преклоняться, дел свою вонючую брошку»! Драко мерил шагами гостиную и никак не успокаивался. – А эта сучка рыдает в три ручья и всё поглядывает, хорошо ли она разыграла спектакль… – Угомонись, Драко, – прервал его Люциус. – Ты переходишь границы. Не демонизируй жену, может, есть что-то, нами неучтённое. – Что, отец? Гарри, проглотивший свою брошь во сне? – Он рухнул в кресло. – Дурдом! Но как бы ты её ни защищал, я всё равно буду проверять время от времени её комнату – я докажу тебе, что украла она! – А Молли? – спросил я глухо. Да, я чувствовал себя виноватым, будто сам вложил ей в руки проклятый предмет. – Не поверила, – вздохнул Драко. – Мы бедные, но гордые – смысл её спича на полчаса. И если бы не ребёнок, она бы запретила дочери появляться у нас в доме. – Идиотка! – подытожил Снейп, глотая виски. – По-моему, никто так и не услышал голоса разума – вражда двух семейств на свадьбе не закончилась. – Мы хотели забыть её, но вы со своим глупым обвинением!.. – Джинни вошла в гостиную с высоко задранной головой. С её лица ещё не сошли припухлости после слёз, но взгляд был полон вызова. В тот момент её можно было печатать на революционных листовках, как символ бедного достоинства. Но я не верил ей. – Имейте в виду, миссис Малфой, до рождения ребёнка вы живёте здесь, а я на правах хозяина установлю заслон, чтобы брошь, уж если она исчезла, в этом доме не появилась, – Люциус пальцем подцепил потрёпанный ворот её мантии и, не жалея чувств Джинни, заявил: – Оденьтесь прилично к поминальному обеду, мне надоело видеть на вас обноски. Ваш муж достаточно богат, чтобы не экономить на тряпках. Джинни вспыхнула, её губы задрожали, но она выдержала, пока покинут комнату и Драко с Северусом, лишь после этого всхлипнула и присела боком в кресло. – Что было в той брошке, из-за которой они так в меня вцепились? – спросила она, вытирая рукавом глаза. – Смертельная опасность для тебя и его чада, – когда-то Джинни благоволила мне, и наедине был смысл попытаться её убедить вернуть украшение. – Дело не в стоимости – она дешёвая по сравнению с гарнитурами, купленными для тебя. Она просто опасна. – Зачем ты её делал, если она опасна? – Я закусил губу от изумления – воровка возмущалась, что украла угрожающую ей безделушку? Да-да, я помню о презумпции невиновности, но, как я говорил раньше, больше некому. – Потому что это витринное украшение. Его никто не планировал продавать. – Но её могли украсть! – И вот тут я засмеялся. – Во-первых, Джинни, её и так украли, а, во-вторых, я не собираюсь думать о здоровье и благополучии воров! – Я протянул ладонь: – Верни её, Джинни, я знаю, что она у тебя. – Я не брала! – Джинни вскочила и убежала прежде, чем я возразил ей. Я всё больше убеждался, что пропажа броши – её рук дело. Врала она крайне неумело. *** Повторный ремонт магазина проходил совсем по-другому: я встретился с гоблином-прорабом, обговорил всё, включая цвет стен и стеллажей, а дальше меня выпроводили, пообещав закончить переделку помещения в кратчайшие сроки. Конечно, за срочность пришлось заплатить, но моего присутствия хотя бы не требовалось. После ланча мы с Люциусом оккупировали малфоевскую библиотеку, выискивая крохи информации, как побороть мой недуг. Всё чаще по утрам я чувствовал перепады настроения, тревогу и боли, кратковременные и несильные, но они словно подстёгивали меня заниматься собой, а не отвлекаться ещё на сотню дел. Библиотека Малфоев выглядела небольшой и уютной: столы для читателей стояли на отшибе, неудобные стулья облагородили мягкими сидениями и спинками, кроме свечей комнату освещали газовые рожки, два стеллажа с развлекательной литературой заслоняли собой основное книгохранилище, размеры которого сложно было вообразить. В хранилище никто из нас не спускался: в нём служил эльф-библиотекарь и даже мадам Пинс не представляла, что кто-то может превзойти её в занудстве и в любви к тишине. Мы просмотрели с десяток фолиантов, выписывая мельчайшие зацепки на пергамент, когда наш покой нарушили. Сначала Драко с горящим взглядом карающего ангела, потом Джинни в слезах внеслись в библиотеку, переругиваясь на ходу. – В этом доме мало комнат, чтобы выяснить отношения? – Люциус раздражённо захлопнул книгу. – Или вам нужны свидетели? Домовик-библиотекарь выглянул из-за стеллажа и постучал по дереву, призывая к тишине. Никто, кроме меня, этого и не заметил. – О нет, отец! Свидетели нам ни к чему. Да отцепись ты! – Драко с яростью стряхнул ладонь Джинни, которой она пыталась за рукав вытянуть его вон. – Я сегодня решил наладить отношения с женой и сопроводить её в больницу к брату. Возле палаты мы повстречали мою разлюбезную тёщу и мисс Грейнджер… – И что? – холодно осведомился Люциус, снова раскрывая книгу на заложенной странице. – Мисс Грейнджер – ученица, а не рабыня, может навещать любого человека. – Отец! Гарри! Да отвлекитесь на минутку! Я пытаюсь вам рассказать… – Это поклёп! – рыдала Джинни. – Не может быть… – Да что такое? – снова возмутился Люциус. Большое нежилое помещение отозвалось гулом и гаснущими вскриками. – Рона Уизли арестовали! – закричал выведенный из себя Драко, отталкивая руки жены. – Да не реви! – Сядь и рассказывай, – опередил я Люциуса. – Джинни, успокойся. Вытри слёзы. Вот, держи. Воды налить? Ты переволновалась. Джинни припала к кубку, будто ей не давали напиться. Она икала, но старалась делать это потише. Её равнодушие к внешним эффектам говорило за неё: постигшее горе было искренним. Драко не удостоил жену и взглядом, он напоминал мне вулкан, до извержения которого оставались считанные мгновения. – Шиндлер, следователь, расследующий убийство Роули и проклятие Блейза, появился через несколько минут после нашего прихода, с двумя мракоборцами в поддержку. Я в это время сидел у двери – не горел желанием выслушивать бредни Уизли. Он поздоровался, оставил сопровождение рядом со мной и вошёл в палату, не закрыв двери. Мне прекрасно было слышно – он официально выдвинул обвинения Рональду Биллиусу Уизли в убийстве Ронни. – Мой брат не мог, – заныла Джинни в одной тоскливой ноте. Её рот уродливо искривился, а глаза снова заволокло слезами. – Это всё ложь. – Да, конечно, – Драко глянул на жену с плохо скрываемым отвращением. – Вокруг одни враги и клеветники. И взрыв нашего свадебного торта твои братья тоже не устраивали… – Это же убийство… Да, признаться, я тоже не оценил сравнения шалости, пусть и дурной, с убийством, но потом выстроил всю предполагаемую цепочку мыслей Драко и понял: он всего лишь опустил воровство в середине. Логично: начинают всегда с малого, затем закон отодвигают дальше и дальше, окончание убийством уже не удивляет. Я промолчал о своей роли в обвинении, иначе Летучемышиный Сглаз мне был бы обеспечен. Да и не считал я себя виновным – Шиндлер наверняка проверил все аргументы до предъявления и пришёл к таким же выводам, как и я. Люциус молчал, бездумно вертя в пальцах книжную закладку, Драко понемногу остывал и только глухие всхлипы Джинни не давали библиотеке погрузиться в чопорную тишину. – Надо искать связи, – выдохнул Люциус, поднимаясь со стула. – Вряд ли Рональд был способен убить в одиночку. Джинни снова разрыдалась и, вскочив, поторопилась к выходу. – Истеричка, – прошипел ей вслед Драко, игнорируя осуждающий взгляд отца. Я тоже не поддерживал Драко, но промолчал, раздумывая, во что превратится их дальнейшая семейная жизнь. К обеду страсти улеглись. По крайней мере, все вышли умытые и хладнокровные. Люциус больше думал над тарелкой, чем ел, Снейп предпочёл общество Гермионы приёму пищи, Джинни, хоть и поджимала губы, но разговаривала охотно – её совсем не смущало, что только я поддерживаю беседу. Драко просто ел, разделывая мясо столь дотошно – и без слов красноречивое предупреждение, что он сильно не в духе. Казалось, семья пережила новую трагедию и успокоилась. *** Спустя неделю библиотечных изысканий я был готов сдаться: кроме смерти ни одна из книг не предоставила мне иной альтернативы, а постоянное напоминание о неизбежности преждевременной кончины вгоняло меня в апатию и угрюмость. Мир понемногу терял свою прелесть. Люциус каким-то образом уловил мои упаднические настроения и старался даже делами заниматься только в моём присутствии. У него словно выработалась зависимость от меня: он часто спрашивал совета в вещах, в которых я не разбирался, а потом долго объяснял саму их суть, звал составить компанию на прогулках и встречах с гоблинами, отпуская только практически на ночь. Хотя от его компании ночью я бы не отказался. Утром я часто не мог долго подняться, кусая губы, чтобы не кричать, но потом недомогание исчезало до следующего рассвета, но к ночи это всё равно никак не относилось. Да, на краткие минуты я снова загорался жаждой жизни, но стоило мне засесть за поиски лекарства, как всё испарялось. Я уже подумывал попросить у Северуса яд, чтобы тихо последовать в мир иной во сне или после непродолжительного обморока, но подойти так и не сумел – сложно представить, что он наговорит мне – слуга двух господ, нашедший в жизни её смысл. А я его терял, причём так стремительно, что не мог этого не заметить. Вместо литературы, сулящей мне смерть, я взялся за чтение дневника бывшей хозяйки моего дома. Она была аккуратным хронистом, практически каждый день охарактеризовался записью, иногда одной, иногда развёрнуто, в деталях. Редко попадались в дневнике пустые страницы, но после некоторых манипуляций, подсказанных мне Драко, и они заполнились мелкими, прямыми строчками. В определённом роде чтение личных мемуаров стало лекарством от депрессии. Монотонность и размеренность жизни Амелии, фамилии мне узнать не удалось, погружало совсем в другие заботы: балы, кавалеры, соперничество со старшей (всего на год) сестрой за внимание одного, дорогого и любимого человека. Записи дышали наивностью едва вышедшей из-под опеки нянек девушки, в них таилось какое-то особенное очарование искренности, первого, пылкого чувства и полушутливого сражения. Страницы, спрятанные даже от самой себя, содержали нечто другое: рецепты зелий, не всегда светлых, авторские заклинания и философские рассуждения, приправленные историческими справками. Где-то к середине дневника малышка Амели (она иногда называла себя так, будто подтрунивая над семейным прозвищем) заговорила о домике, даже землянке, случайно обнаруженным ею по координатам в старой книге рецептов. С изрядной долей юмора милая барышня писала: «Дружочек, я надеялась найти потайное место, где смогу видеться с Т. наедине, вдали от ревностного взгляда сестрицы и моего папеньки. Папенька был так очарован Т., но это очарование стареющего ловеласа быстро развеялось. Или это была ревность? Папенька не выбирал себе любовников по наличию у них юбки или брюк – в его алькове цвет простыней рассматривали многие из тех, с кем я училась, а учтивость и ум Т. не могли оставить его равнодушным: он коллекционировал такие прелестные цветы. И вот из жениха, куда Т. метил, его разжаловали до друга семьи, моего приятеля. А мне всё равно: я люблю его. Его глаза, улыбку, злой юмор, порой жестокие рассуждения – люблю и всё тут. И потому, преодолевая страхи, которые мне внушают брошенные дома, я лечу, как на крыльях, смотреть старый домик, надеясь превратить его в любовное гнёздышко. Целую, мой дружочек, скоро свидимся». Да, она писала, адресуя записи какому-то из покойных друзей детства, но никогда не называла его имени, оставалось лишь это безликое обращение: «дружочек». И как бы ни было любопытно, чем завершилась её эскапада, но меня прервали: бригада гоблинов закончила ремонт в неделю, тогда как нам понадобился месяц упорного труда вдвоём с Ронни. Я немного трусил увидеть уже готовый к открытию магазин. Но и Люциус, и Драко, и Северус, и даже (чего я не ожидал) Джинни отложили свои повседневные дела и вызвались сопровождать меня. Я уже издалека увидел – тёмные полукруглые витрины венчала светлая надпись, но не мог разобрать, что написано. И лишь вблизи я поразился, насколько ушлыми оказались гоблины: фамилию Олливандера сменила моя, но вывеска над дверью: «изготовление волшебных палочек с триста восемьдесят второго года» так и осталась – гоблины не подумали ни исправить дату, ни убрать надпись полностью. – А что? – шепнул мне на ухо Драко. – Мило тебе польстили, сразу видно мошенников. Северус с Люциусом прикрыли смешки – кто платком, кто длинными волосами, но промолчали. Одна Джинни восторгалась и просила поскорее войти внутрь, не заметив крошечного подвоха на вывеске. Витрины магазина были ещё пусты, но старинные керосиновые лампы с медными, похожими на детские грибы, колпаками уже висели на крючьях, отчего магазин не выглядел брошенным. Гоблины заменили старую подслеповатую дверь из рассохшегося клена, оставшуюся от прежнего хозяина на добротную дубовую с фасетными вставками из розоватого узорчатого стекла: снаружи не разглядеть, что творится внутри. А вот изнутри улица прекрасно просматривалась. Цвет стен оказался на удивление приятным для глаз – я вздохнул и посмотрел на Драко: он был прав, когда критиковал наш с Ронни выбор – всё равно, что сравнивать полнокровную румяную красавицу и чахоточную обморочную моль. А стеллажи гоблины сделали на свой вкус и, надо сказать, угадали с конечным результатом. Полки из кипариса с рисунком природных полос и сучков под лаком смотрелись легче и изящнее, а бронзовые уголки, ещё не позеленевшие, блестели чистым золотом в свете закрытых светилен, более безопасных, чем свечи или керосинки. На том месте, где у Олливандера стоял прилавок и где он и остался в предыдущей версии магазина, возвышалась закрытая витрина для украшений. Мне полегчало при виде её: я всё ещё пытался забыть потёки крови на стенах, и при старом интерьере вряд ли это удалось бы. Конечно, для палочек места оставалось меньше, но в общем лавка стала именно такой, как хотелось мне. Джинни облазила всё помещение: её глаза сияли неподдельным восторгом, словно маленькая девочка, она ждала от магазина артефактов чуда. А заметив на прилавке большую вазу с карамельками, набрала полные руки и разнесла всем, улыбаясь и напевая что-то шутливое. Даже Люциус, не жаловавший сладкого, сунул одну за щеку. В магазине ещё было чем заниматься: перенести палочки из хранилища и заполнить витрины. Кроме того, я хотел оборудовать комнату возле коллектора тайником, где намеревался прятать дорогие украшения. Но в целом мы все остались довольны. Одно лишь мне показалось странным – гоблины убрали зеркала и, проектируя интерьер, совсем о них забыли. Но в свете беседы с Шиндлером я решил пока обходиться небольшим переносным и запирать его в специальный ящик со сторожевыми заклинаниями. Правда, оставалась ещё одна загвоздка: я не мог сам стоять за прилавком полный день – иначе кто же будет выполнять заказы, а заменить меня пока было некем. Драко увлёк нас к чайной праздновать «хоть одну разрешившуюся проблему». Немногочисленные посетители подходили к нашему столику и поздравляли меня с открытием магазина, интересовались, можно ли заглянуть и немного огорчались, когда я пояснял вынужденный график работы. – А, может, я тебе помогу? – Джинни ухватила меня под руку, будто я был её мужем, а не Драко. – Я помогала братьям. А что надо, я быстро выучу. Ну, пожалуйста, Гарри, скажи: «Да»! Как-то странно принимать на работу предполагаемую воровку, но, обведя всех вопросительным взглядом и получив не менее недоумённые гримасы в ответ, я промямлил: – Ладно, посмотрим… Джинни захлопала в ладоши и защебетала: – По утрам я не смогу – чувствую себя немного больной, а после ланча я с удовольствием заменю тебя за стойкой. Я счастлива! А ты расскажешь мне, как подобрать палочку? А как определить нужный амулет? А… – Я расскажу тебе всё, что нужно знать, – прервал я её, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке. – Но я очень требовательный наниматель. Она улыбнулась широко, как в школьные времена: – Я постараюсь. Обещаю. Ты не будешь за меня краснеть. Честно говоря, я надеялся, что она передумает на следующее же утро, а её муж и свёкр воспротивятся такому: миссис Малфой и вдруг работать! Но Люциус наоборот поздравил меня с инициативной помощницей, а её предупредил – после окончания рабочего дня кто-то из них придёт её забирать, и на первых порах мракоборцы будут находиться неподалёку. Джинни ничуть не смутило, что в лавке совершилось убийство – её больше страшила та праздная жизнь, которую она вынуждена вести, став миссис Малфой. *** Первый рабочий день после открытия принёс много впечатлений и дикую усталость: в лавку буквально хлынула толпа посетителей – одни поглазеть, другие – купить палочки для себя и своих отпрысков. Зевак я старательно выпроваживал, а вскоре был вынужден впускать в магазин по паре-тройке человек, потому что работать в балагане оказалось невозможным. Совершенно ожидаемо, но я заметил маленького гнусавого продавца яблоневой палочки из захудалой лавочки: он вошёл и осмотрел магазин изнутри, а выйдя воздел руки с, вероятно, присущей ему эмоциональностью призвал все проклятия на мою голову – я, мол, его по миру пустил. Джинни, помогавшая мне по мере сил, звонко, по-ведьмински расхохоталась и махнула на него рукой: что взять с бессовестного торгаша? Магазин мы закрыли в восемь вечера и то лишь потому, что Джинни подташнивало от голода, а ребёнок устроил забастовку, отбивая по маменькиной печени чечётку. Но через неделю ажиотаж спал, и посетителей поубавилось. Пустым магазин не оставался, но и выставлять за порог уже никого не надо было. Джинни немного освоилась с кассой и покупателями, но терялась в многообразии палочек и не всегда могла найти нужную сразу. Но вынужденное ожидание она скрашивала шутками, поэтому покупатели чаще всего уходили с приобретением и с улыбкой. К тому же Джинни расцветала за прилавком, ей нравилось внимание мужчин, она флиртовала, но не переходила границ, чтобы её можно обвинить в аморальном поведении. Экзотическая райская птичка, выпущенная из клетки. Под её мантией животик уже обозначился, что ничуть не умаляло её красоты. Драко, чаще всего забиравший её из магазина, перестал воспринимать свою женитьбу как тяжкую повинность и даже находил для супруги несколько тёплых слов. Любовью их отношения и не пахли, но и ссоры, нередкие ранее, почти сошли на нет. Впрочем, без встряски Драко не остался – Молли, наконец-то оббежавшая все инстанции в поисках справедливости для Рона, потерпевшая неудачу и обратившая внимание на других своих детей, прямо взбеленилась от новости, что её беременная доченька торгует в лавчонке «безделушек для богатых упырей». Надо было видеть эту мегеру в цветастой вязаной кофте поверх линялой мантии, когда она напала на Драко в холле поместья и отходила его дамской сумочкой. Судя по синякам, в сумочке были продукты на обед её многочисленной семье. Как она кричала! Отборнейшая брань лилась из её перекошенного рта, она проклинала Драко, Люциуса и меня – виновника всех их несчастий, с её слов. Ведь если бы не я, не было бы ни магазина, ни Драко. Наверняка Перси просветил её о сплетнях, блуждающих по Министерству. Её вопли выманили из кабинета Люциуса. Что говорить, если Снейп в сопровождении немного подкопченной Гермионы решил разобраться, кто так надрывно орёт? Успокаивали её долго: оттаскивали от Драко, когда она снова вознамерилась наказать зятька, потом от меня… Закончилось всё Ступефаем от Гермионы, которой надоел этот бедлам. Снейп добавил успокоительного, и Артуру его жену возвратили в гармоничном состоянии духа. Смирилась ли она или же Артур умел обращаться с взрывоопасной супругой – история умолчала, но в поместье с агрессивными намерениями подраться она больше не появлялась, а Джинни, единожды побывав в гостях у матери, заявила, что до родов она в отчем доме не покажется. Всё понемногу входило в русло обыденности. С первого сентября поток покупателей в магазине уменьшился до двух-трёх в день, и я проводил утро за прилавком, обычно почитывая книги, придумывая новые украшения или стругая заготовки из дерева. На витрины я от греха подальше разместил нерабочие палочки и несколько простеньких амулетов с незатейливым дизайном – из старых запасов, а внутреннюю витрину приходилось пополнять регулярно – мои украшения пользовались популярностью, хоть и оставались для многих недосягаемо дороги. В тот день, а было третье число, я снова погрузился в мир Амелии и как раз разбирал её записи о таинственном домике на болотах. Эмоции её, видимо, переполняли: она не только указала координаты, но и по возможности зарисовала землянку тушью, явив недюжинный талант – мох выглядел мхом, а в перекрученном болотной жизнью дереве рядом с дымоходом угадывалась даже его порода – берёза. Я в тот момент разбирал обещание, полное ужаса, никогда не посещать это гиблое место, но звяканье дверного колокольчика оторвало меня от занимательного чтива. Я сунул дневник на полку под прилавком и улыбнулся посетителю. Он был моих лет, но всё же я не мог припомнить его лица, хотя волшебная школа в Британии одна. Иностранцем он не выглядел, наоборот, всё в нём от галстука и рубашки до носков лакированных туфель выдавало англичанина. Он встряхнул кудрявой головой, осмотрелся и, едва взглянув на готовые украшения, подошёл к прилавку. – Вы работаете с эскизами клиентов? – не здороваясь, спросил он. Уперевшись локтями в прилавок, он смотрел на меня с вызывающей полуулыбкой, и кончик его языка то и дело касался припухшего выступа верхней губы. – Да, работаю, – ответил я, стараясь не пялиться на клиента. Что-то в нём мне не нравилось. Развязность, что ли. – Эскизы у вас с собой? – Да, – протянул он и вытащил из кармана гравюру, вырванную из книги, и замер, полизывая губу. Я взял потрёпанный пергамент и усмехнулся – вот так и пропадает запрещённая литература, расходится по листику по ремесленникам. – Подобным не занимаюсь, – я вернул ему усмешку вместе с пергаментом. – Поищите другого, уставшего от собственной свободы. Он подхватил листок и на его руке блеснул александритом знакомый перстень. – Деннис? – переспросил я, вглядываясь в попятившегося и зашипевшего от злобы клиента. – Деннис! Он выбежал на улицу, я последовал за ним, едва не сбив с ног Джинни. Бросив на ходу: – Присмотри за магазином! – Я понёсся по улице, стараясь не упустить в толпе кудрявую голову. Он свернул в ближайшую подворотню, я, не сбавляя темпа, крутнулся за ним, сделал несколько шагов и застыл. Трое в масках наставили на меня палочки. Деннис Криви под чужой личиной просочился за спины этой троицы и вовсю потешался оттуда, корча злобные рожи. Но прежде, чем хотя бы одно заклинание сорвалось с губ незнакомцев, я трансгрессировал по первым всплывшим в памяти координатам. К счастью или нет, но это были координаты землянки из дневника малышки Амели. *** Сразу после перемещения мне показалось, что земля уходит из-под ног. Я инстинктивно упал вперёд, цепляясь пальцами за пучки жёсткой травы. На самом деле, мне посчастливилось угодить в мочажину, похожую на бездонный омут стоячей, абсолютно чёрной водой. Кое-как, преодолевая вязкость ила, медленно затягивающего меня под воду, я выбрался на пригорок и встал на ноги. Под штаниной что-то ползало – я с отвращением оторвал от себя жирную пиявку и уничтожил её заклинанием. Браслет на запястье опасно нагрелся, словно я применил мощные чары. Почва всё равно ощущалась рыхлой и какой-то зыбкой – неприятно, когда каждый шаг даётся с трудом. Землянка (узнал я её по обросшему мхом дымоходу) оказалась совсем рядом, в относительно сухой ложбине между пятью небольшими пригорками, немного прикрытая чахлыми полусгнившими берёзами. Плотные, прижавшиеся к земле тучи будто давили на неё всей массой и расходились по овражкам и мочажинам серыми клочьями тумана. Я поёжился: угрюмая природа словно вопрошала меня, что я забыл в этом месте. Насыщенный влагой воздух обжигал неприятной прохладой руки. Я сунул их в карманы мантии и, оскальзываясь на траве, спустился к неприветливому домику. С первого же взгляда становилось понятно, что ему никогда не стать любовным гнёздышком: от строения, до крыши погружённого в болотистую почву, несло тяжким духом безумия и смерти. Я обошёл его кругом, распугивая болотных гадюк и осторожных тонконогих птиц с плюмажами серых перьев на остроносой голове. Ни тропки, ни каких-либо признаков, что люди не оставили этот дом своим вниманием, я не нашёл. И всё же думая о себе как о человеке не робкого десятка, я толкнул трухлявую дверь с полусгнившими от времени и влаги железными накладками и, ёжась от душераздирающего скрежета дверных петель, вошёл. Внутри землянка была ещё меньше, чем снаружи, и вызывала совсем уж безрадостные мысли: что-то такое витало в затхлом воздухе, заставлявшее меня сутулиться и всё глубже засовывать окоченевшие больше от страха, чем от холода, руки в карманы. Ничего пугающего я поначалу не заметил в аскетичной обстановке: узкий топчан, накрытый полусгнившими обрывками шкур животных, покосившийся стол с дырявой столешницей, стул – скудная меблировка. Единственная вещь, неожиданная в домике отшельника, пряталась в густых тенях – алтарь, выглядевший совсем новым, но изрядно загаженным осыпающейся землёй и листьями. Вероятно, его изготовили из тикового дерева, а оно слабо поддаётся гниению. Я зажёг слабенький «Люмос» – болото гасило волшебство, и все заклинания получились едва ли вполсилы – и, обойдя стол, направился к выходу. Сердце колотилось где-то в горле, в тёмной землянке на ум шли совершенно дикие мысли об охотниках-людоедах и прочей чепухе, услышанной ещё в стенах Хогвартса. И тогда я наткнулся на… Я не сдержал вопля – передо мной лежала мумия человека, укутанная в несколько слоёв ветхой ткани. Череп с остатками чёрных волос свесился набок, нижняя челюсть едва держалась на гнилой связке. В руках мумии лежало нечто прямоугольное, похожее на книгу. Я пятился, загнанно озираясь, пока не вжался в стенку землянки, обшитую трухлявыми досками. Тёмное пространство, едва подсвеченное заклинанием, давило, как гранитная плита сотни стоунов весом. Пульс зашкаливал. Я силился отлипнуть от стенки, упёрся в неё ладонями. Пальцы коснулись странных бороздок. Чувствительные кончики явно различали линии, и я точно мог сказать, что они рукотворны: острые края желобков царапали кожу. Календарь отшельника? Стена для вымещения злости? Я переместил шар света ближе и под определённым углом впадины и выпуклости вырисовались во всей красе. Пространство стены, от невысокого потолка до пола было изрезано изображениями парней: профили, гибкие силуэты в движении, скорчившиеся фигурки. Они наслаивались друг на друга: я не мог определить, где заканчивалось одно и начиналось следующее – вся стена была изрезана сплошной линией, причудливо свившейся в контуры тел и в вереницу лиц, слишком похожих между собой, чтобы не заподозрить, что это лицо одного и того же человека. В узор вплетались ещё и отдельные элементы: глаза, то широко распахнутые, то сощуренные; губы, улыбающиеся, скалящиеся, с печально опущенными уголками; раковина уха, прикрытая торопливо чёрканными волосами. В два шага я преодолел расстояние до лежанки и стянул с неё остатки шкур. Первый испуг исчез, но в присутствии мумии было неуютно, так что я накрыл её импровизированным покрывалом, обещая сам себе похоронить бедолагу. Я отступил назад – под каблук моего ботинка попало что-то круглое, отчего нога поехала вперёд. А я потерял равновесие и рухнул на спину, больно приложившись затылком об плотно утрамбованный пол. Я ещё успел услышать хруст стекла и увидеть серебристый дымок, взлетающий к потолку. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ