Линия первая. Любопытный

Сарутоби Хирузен не любил солнечные дни. В такие дни на его глазах умерло слишком много людей. Сарутоби Хирузен не любил дождливые дни. Разбиваемые ливнем лужи и ручейки крови выглядят просто отвратительно. Сарутоби Хирузен не любил любые дни. Ему не нравилось жить, и только яркие и полные жизни люди вокруг помогали ему отвлечься от неприятных мыслей. Выйдя на улицу, он привычным жестом поднял руку поправить шляпу Хокаге, но её не оказалось. Точно. Рука опустилась. Криво улыбнувшись, Хирузен неторопливо пошёл по территории клана Сарутоби. Сколько дел он откладывал изо дня в день. Чем сегодня не время, чтобы уделить этому внимание? Бывший Хокаге шёл по улице, едва заметно улыбаясь проходящим вокруг людям, здороваясь с отдельными людьми, и подошёл к одному дому, который стоял отдельно. Без стука открыв дверь, он слегка поморщился от концентрированного дыма, появившегося от курения дрянного табака. Хоть Хирузен и сам курил, этот запах был слишком даже для него. Когда он прошёл в гостиную, он увидел на диванах и креслах трёх очень пожилых старух, которые в молчании курили трубки. Одна из них неторопливо его оглядела и неприветливо ответила:  — Тебе не стоило сюда приходить, Хирузен. Другая, даже не взглянув на него, затянулась трубкой и, выдохнув густой клубок вонючего дыма, произнесла:  — Мы здесь просто курим. И медленно умираем. Не мешай нам. Хирузен лишь покачал головой, доставая свою трубку, и тоже закурил, сев на одно из кресел. Воцарилась тишина, слегка разбавляемая шорохом тлеющего табака и едва слышным шумом с улицы. Тут старуха, лежавшая на диване, закашлялась с такой силой, что Хирузену показалось, что кашель будет с кровью, и села. Переведя дыхание, она едва слышно ругнулась.  — Я недавно вспоминал, как мы познакомились, Юму. — Улыбнулся краями губ Сарутоби.  — Нашёл, что вспомнить. — Фыркнула старуха. И вновь воцарилась тишина.  — Что, уже решено, кому отдадут наш дом, когда мы умрём? — Спросила та, что сидела в кресле.  — Я не хочу об этом думать. — Покачал головой Хирузен, с силой сжав в руке трубку.  — А стоило бы. — Хмыкнула та старуха. — Не думаю, что ждать осталось долго. И все опять замолчали. На этот раз надолго. Хирузену было неприятно. Эти старухи — единственные дожившие до этих дней шиноби его поколения, кроме Данзо и буквально ещё нескольких человек в селе. Но он не мог принести в этот дом радость. Никакими способами.  — Когда я готовила себе завтрак, руки постоянно норовили спутать рис и пилюли Акимичи вместе с обезболивающим. — Произнесла третья старуха и мерзко захихикала. — И то, и то такое вкусное! Хирузен устало потёр себе переносицу. Пилюли Акимичи вместе с обезболивающим, которое производится в клане Сарутоби, смешанные в определённой пропорции, дают яд.  — Вы могли бы преподавать молодым шиноби. Дети у нас замечательные. — Произнёс Хирузен, пригасив трубку. Одна из старух лениво швырнула в него пустой бутылкой из-под саке, которую бывший хокаге с лёгкостью поймал, и добавила вслух:  — Иди и принеси нам ещё пойла. Или проваливай, Хирузен. Надоедаешь. Другая же, гнусно захихикав, начала снимать штаны, и Хирузен поспешно отвернулся. Уже выходя, он услышал:  — Ну куда же ты! Я же помню, как ты мечтал обо мне! Хирузен был готов поклясться себе, что лучше бы он не слышал последний возглас. И самое печальное… Он знал, что в душе они хорошие люди. Он хорошо их помнил. Они могут быть просто замечательными. Но не хотят. Эти старухи уже давно ничего не хотят. «А чего хочу я?» Старик слегка сжал кулаки и, восстановив дыхание пошёл дальше. Нет смысла раскисать. Он знал, что будет плохо. Очень плохо… Следующий дом принадлежал прошлому главе клана Сарутоби, Мимацухико Сарутоби. По слухам тот был совсем плох и мог со дня на день покинуть этот бренный мир. Хирузен хотел повидать своего предшественника до этого. В роскошном доме, полном слуг и резьбы по дереву, улыбчивая служанка с полными затаённой грусти глазами провела его в комнату Мимацухико. Полностью лысый старик сидел в пустой комнате и смотрел на дальнюю от входа стену, не отрываясь. Его поза не изменилась даже когда открылась дверь. Сарутоби подошёл к своему предшественнику и, поклонившись, сел рядом. Хоть тот и сильно сдал, он всё ещё оставался человеком с чётко очерченными бровями, острым взглядом и крепко сжатым ртом. Волевой и боевой, хоть что-то в нём осталось прежним. Подумав об этом, Хирузен перевёл взгляд на стену, куда смотрел Мимацухико. На ней ничего не было.  — Как твоё здоровье, Мимацухико-сан? — Тихо спросил Хирузен. Старик в ответ равнодушно пожал плечами и ответил:  — Не жалуюсь. Спустя некоторое время старик продолжил:  — О чём ты хотел поговорить со мной, Хирузен-доно? Бывший хокаге грустно улыбнулся.  — О грехах и искуплении. Скажи, Мимацухико-сан, ты веришь в искупление? Старик некоторое время продолжал рассматривать стену, но затем повернулся к Сарутоби:  — Искупление, да? Я скажу тебе. Я отвечу. — Он кисло улыбнулся. — Перед смертью тебе становится неважно то, что было важно всю жизнь. Тебе некуда бежать и не за что держаться. Вот и всё искупление. Слегка поклонившись, Мимацухико вернулся к созерцанию. Хирузен поднялся и тихо вышел из комнаты. Было видно, что, не смотря ни на что, Мимацухико не настроен на разговор, а значит нет смысла его утруждать этим.  — Значит, перед смертью, да? — Тихо произнёс сам себе Хирузен, выйдя из дома бывшего главы клана. — Что ж, не оплошай. Орочимару. Резко налетевший ветер всколыхнул седые волосы старика.