Вестник Силейз

      Проходит совсем немного времени, и Жозефина уже не думает, что дело Инквизиции так уж безнадежно. Ее письма, действия Лелианы и работа Каллена производят впечатление на южан, и у Инквизиции потихоньку появляются сторонники. Церковь продолжает называть их еретиками и на чем свет стоит ругать Вестника, но он тоже не сидит сложа руки, помогает простым людям и расширяет агентуру – и ему доверяют куда больше, чем жрицам из далекого Вал Руайо.       И антиванка тоже перестает его бояться. Если долийцы действительно так уж дики, то Лавеллан, пожалуй, не из них. Иначе он не сделал бы столько добра для совершенно не знакомых ему людей.       «Может, его и правда послала Андрасте?»       Однажды она сталкивается с Вестником в полутемном церковном коридоре. Долиец выглядит усталым, но все же улыбается ей.       - У вас все в порядке, Жозефина? – заботливо осведомляется он.       - Да… Вообще-то я как раз хотела поговорить с вами, - Жозефина не без труда опускает слово «милорд», наученная горьким опытом. – Или, может, в другой раз? Вы не слишком устали?       - Нет-нет, я готов вас выслушать.       Они проходят в кабинет посла («кабинет» – это, конечно, очень громко сказано: из всего убранства антиванку полностью устраивает только стол). Жозефина по привычке садится за стол и готовится писать.       - Я должна узнать… мессир Лавеллан, - несмотря на его просьбу, обращаться к нему так запросто, по имени, превыше ее сил, - хорошо ли с вами обращаются здесь, в Убежище? Простите за вопрос, но вы эльф, и…       Вестник пожимает плечами.       - Парочку косых взглядов я уж как-нибудь переживу, - улыбается он.       Антиванка недовольно цокает языком.       - Так-так. Я поговорю с прислугой. Коль скоро мы хотим убедить всех, что вы – Вестник Андрасте, мы должны поддерживать вас во всем.       - Это… очень мило с вашей стороны, - замечает Лавеллан. – Я надеюсь, что такое доброе отношение распространяется не только на меня, но и на прочих эльфов, служащих Инквизиции?       - Разумеется, - не моргнув глазом, кивает леди Монтилье, сразу делая себе пометку проинструктировать прислугу еще и на этот счет. – Мы все делаем общее дело, не думая о расовых различиях.       - Приятно это слышать.       Помолчав, Жозефина все же решает поднять интересующую ее тему:       - Но вы – все же особый случай. Вам необходима наша поддержка. О долийцах ходит столько жутких историй…       - То, что мы крадем детей, сжигаем деревни и приносим селян в жертву в кровавых ритуалах? – недовольно осведомляется Вестник. – Те, кто рассказывает эти жуткие истории, обычно первыми норовят поднять нас на вилы. Мой клан столько раз защищался от таких…       - Правда? – потрясенно спрашивает антиванка, откладывая перо в сторону. – Я… я понятия об этом не имела. Простите. Я сделаю все, чтобы прекратить эти сплетни.       - Спасибо за добрые слова.       - Я постараюсь, чтобы это были не просто слова, - говорит Жозефина, и Лавеллан с благодарностью улыбается ей. – Думаю, вы сможете мне в этом помочь, если расскажете немного о том, какой была жизнь в вашем клане.       Улыбка долийца становится задумчивой.       - Какой была жизнь… – повторяет он со вздохом. – Как рассказать это в двух словах…       - Можно не в двух, - подбадривает его леди Монтилье.       Вестник опускает голову, изучая взглядом трещины в камнях пола.       - Я до сих пор не верю, что эта жизнь позади, - говорит он. – Мне все время кажется, что я проснусь утром – а над головой ткань шатра; снаружи слышны детские голоса; ветер уносит вдаль наши молитвы… Знаете, Жозефина, - он чуть подается вперед, оставаясь на самом краю скамейки, - а ведь нашу жизнь в двух словах и не опишешь. Долийцы страдают от того же, что и люди: болезни, неурожаи, плохая погода властны над нами так же, как и над жителями окрестных деревень. При этом у них есть их скромные хижины, а мы вечно кочуем с места на место.       - Ох… - Антиванка уже и не рада, что подняла эту тему. – Простите. Вам наверняка очень непросто.       - И все же я бы многое отдал, если бы все эти неприятности с Брешью закончились, и я бы смог вернуться в клан, - продолжает долиец, переводя взгляд на нее. – Хотя вряд ли кто-то, кроме Хранительницы, будет этому рад – теперь, наверное, меня возненавидят окончательно.       - Простите? – Леди Монтилье не сдерживает удивленного покашливания. – За что они могут ненавидеть вас, мессир Лавеллан? Вы… кажется, вы говорили, что вы Первый вашего клана. Разве это не знак уважения?       Лавеллан грустно улыбается.       - Первый – это ученик Хранителя, - объясняет он. – Тот, у кого есть магический дар. Когда Хранитель умирает, Первый занимает его место. Это не знак уважения, это… что-то вроде должности. Что же до ненависти ко мне… вы же наверняка понимаете, что долийцы не любят людей и андрастианскую Церковь. Она причинила нашему народу слишком много страданий в прошлом. Когда я интересовался историей людей, это вызывало недовольство у многих в клане: они считали, что нам подобает собирать и ценить лишь знания о своем народе. Долийцы не особенно интересуются судьбой гномов или кунари, не любят людей – и вдвойне не любят тех, кто им… хоть немного симпатизирует. Поэтому весь наш клан осмеяли на прошлом Арлатвене за то, что мы слишком миролюбиво настроены к чужакам; меня же не хотели признавать будущим Хранителем даже соклановцы. А теперь, когда меня назвали Вестником Андрасте… когда я прочнее, чем когда-либо, связан с людьми…       Жозефина изумленно качает головой, наконец понимая все.       - Вот почему вы были против того, чтобы вас называли «милордом», - говорит она. – Потому что так обращаются только к человеку…       - Вы первая, кто это понял. – Улыбка Вестника немного теплеет. – Но я уже привык, так что можете обращаться ко мне как угодно. Я ведь тоже не подумал, что для вас такое обращение привычно, неправильно расценил вашу вежливость. Извините.       - О, ничего страшного… милорд. – Антиванка сразу бросает пробный камень, но лицо Лавеллана остается безмятежным. – Я понимаю, как вам сейчас тяжело привыкать к новой жизни. Я… впрочем, неважно.       - Расскажите! – просит долиец. – Или это ваш секрет?       - Нет-нет, никакого секрета. Просто… нечто подобное со мной было, когда я занялась дипломатической работой. Это было так не похоже на мою прежнюю жизнь: новое дело, новые лица, новые цели… Впрочем, вряд ли это сравнимо с вашей ситуацией. Закрывать разрывы мне не доводилось.       Вестник смеется, неосознанно убирая с колен левую руку.       - Думаю, в этом вам повезло.       Повисает неловкая тишина. Спохватившись, леди Монтилье вооружается пером:       - Благодарю за то, что уделили мне время, милорд Лавеллан.       - Обращайтесь. И… - Поднимаясь со скамьи, он неожиданно говорит: - Уже, наверное, почти ночь. Вы наверняка устали. Отдыхайте.       Это неожиданное проявление заботы удивляет Жозефину. Лавеллану наверняка и без того есть о чем подумать, он явно устал – и все же его хватает на добрые слова. Для нее, для человека.       Может, он и правда не годится в долийцы?..       - Доброй ночи, милорд, - улыбается антиванка.       - Доброй ночи.       Когда Вестник уходит, леди Монтилье силится представить себе ту странную кочевую жизнь, о которой он говорил. Получается с трудом: Жозефина – городской житель, ее не слишком интересуют природные красоты и тем более походный быт. Пожалуй, стоит поговорить с долийцем еще раз.       Отчего-то эта мысль приносит антиванке некоторое удовлетворение.