Вестник Силейз

      Мать Жизель понимает: многих в Убежище привело только желание наконец закончить бессмысленную и страшную войну. Но даже эти многие смутно надеются, что Вестника им послал Создатель.       Пусть даже сам Вестник, робко улыбаясь, говорил, что не имеет с Создателем и его Невестой ничего общего, и показывал на странную татуировку на своем лице. Знак какой-то эльфийской богини, имени которой все равно никто, кроме него, не помнил.       Но Песнь Света в церкви Убежища продолжают петь. В основном для солдат, ремесленников, кое-каких забежавших на огонек магов и храмовников – но иногда заходит помолиться Лелиана, или Кассандра, или Каллен. Мать Жизель не удивляется, когда видит кого-то из руководителей Инквизиции на задних скамьях церковного зала.       Зато поражается до глубины души, заметив там Вестника Андрасте.       Мать Жизель не очень разбирается в долийских богах, но понимает, что Лавеллану они куда дороже и понятнее, чем какая-то сгоревшая человеческая женщина. Тем страннее обнаружить его среди прихожан, да еще и внимательно слушающим поющих сестер.       Неужели ему… интересно?       По окончании службы орлесианка осторожно приближается к Вестнику, не дав ему незаметно ускользнуть. Тот заметно смущается.       - Вас я не ожидала здесь увидеть, Вестник, - говорит мать Жизель. – Вы, кажется, говорили, что не почитаете Создателя.       - Боюсь, это мало кого интересует, - вздыхает Лавеллан. – Как бы я ни пытался доказать, что я не Вестник Андрасте – мне никто не верит. Да и, боюсь, ради успеха Инквизиции нам придется поддерживать этот обман.       - Вы думаете, это обман? – прищуривается орлесианка.       Долиец отводит взгляд и пожимает плечами:       - Я просто делаю то, что должно, мать Жизель. Если кто и послал меня на Конклав, то это Хранительница Дешанна, а не Андрасте.       - Тогда что вы здесь делаете?       Вестник Андрасте задумчиво смотрит на деревянную статую пророчицы. Невеста Создателя, освещенная несколькими свечами, выглядит довольно страшненькой.       - Нам ведь еще много раз придется иметь дело с Церковью, так? – спрашивает Лавеллан. – А их вряд ли заинтересует то, что я почитаю превыше всех Силейз, Хранительницу Очага. Если я Вестник Андрасте… то я должен хотя бы немного разобраться в наследии женщины, чью милость мне приписывают.       Мать Жизель замирает в радостном предвкушении.       - Вы хотите приобщиться к нашей вере, Ваша Милость?       - Я разве сказал «приобщиться»? – улыбается Вестник. – Я сказал «разобраться». Я ведь… признаться, я плохо знаком с верой людей. Мне не попадалось книг об Андрасте. Да и после этой проповеди я тоже немногое понял.       - Я могу немного рассказать вам о Пророчице, Вестник.       - Если можно, - учтиво кивает Лавеллан.       Одного разговора оказывается недостаточно. В течение нескольких долгих бесед мать Жизель посвящает Вестника Андрасте в тонкости андрастианства – даже делает особый акцент на Шартане, хоть это и не поощряется большинством церковников. Ей удается его заинтересовать, однако не настолько, чтобы эльф предпочел Андрасте своим богам.       Впрочем, орлесианка понимает, что этого требовать глупо.       Лавеллан старается появляться на службах, когда не занят, хоть это бывает редко. С вежливым интересом он слушает проповеди, порой повторяющиеся слово в слово – словно смотрит хорошо знакомое представление в театре.       И однажды, чуть не доведя мать Жизель до обморока, он просит у нее экземпляр «Песни Света». Орлесианка даже не сразу находит слов для ответа.       - Ваша Милость, вы меня удивляете, - честно заявляет она. – Вы настолько увлеклись андрастианством?       И Лавеллан, все так же улыбаясь, бесхитростно говорит:       - Мне очень нравится «Песнь». Когда я слушаю ее… то чувствую, как покойно становится на душе. Словно от материнской колыбельной. Очень мелодичные, поэтичные строки – веришь в них или нет, но их приятно слушать. Я бы хотел читать их сам себе. У моего народа осталось мало стихов, которые можно читать без задней мысли, не обращаясь к богам… А «Песнь» для меня как раз подходит.       Мать Жизель с деревянной улыбкой кивает. Что ж, это лучше, чем ничего.       Вестник получает свой экземпляр священного писания и использует его так, как и обещал. Однажды орлесианка застает его в одной из комнат Убежища. С мягкой улыбкой, словно бы рассказывая сказку ребенку, долиец читает нараспев:       - «Пред мощью семерых магистров Звездного синода Завеса раскололась, словно тончайшее стекло. Сон и явь лежали у их ног, два расходящихся пути»…       Голос действительно успокаивает и убаюкивает. Поодаль от Вестника сладко посапывают Минева, Адан и Тренн: заснули ли они под «Песнь», неизвестно.       Какая-то часть матери Жизель уверена в том, что это – богохульство, что нельзя читать «Песнь» ради развлечения. Но вправе ли она требовать от долийца искренней веры в чужого бога?       «Андрасте пела о Создателе другим, - думает орлесианка. – Вестник поет самому себе, пусть и не особенно задумываясь над смыслом песен. Быть может, это тоже не так плохо?..»       Уходит мать Жизель, втайне немного сердясь, но дослушав Песнь Тишины до конца.