Вестник Силейз

      Стены помнят. Митал анаст. Кровь, боль, смерть с ее именем на устах. Многие века назад. Сейчас – то же.       Коул рад, что оказался здесь. Он нужен. Войска Инквизиции не боятся, боевой отряд силен – но сам Фарель слабеет. Ему больно. Призраки прошлого преследуют по пятам, прогрызают память, приговаривают помнить потери. Его сердце рвется. Снова речь о прошлом, о богах, о том, что было потеряно эльфами. Его боль, возведенная в абсолют.       Забрать эту боль Коулу не позволено. Но он все равно рядом, готовый помочь.       Женщина с вороньими перьями на плечах ворошит прошлое, говорит о богах, будто зная их как самое себя. Фарель пытается не слушать, пытается не понимать, пытается не быть здесь: она хвалится тем, что для него – рана. Коул пытается помочь: он отвлекает их, говорит о солдатах, которых надо спасать. Женщина не слушает. Фарель не слышит.       Он терпит боль, но не показывает ее. Он все еще заботится. Он помог солдатам, он защитил в бою женщину, он исполнил ритуалы и почтил обычаи храма. Он все еще идет Путем мира.       «Она гордилась тобой до последнего вздоха». Коул знает, что эти слова правдивы, но Фарель не услышит их. Они только причинят лишнюю боль.       Женщина с вороньими перьями на плечах принимает облик вороны и улетает. Погоня за призраком, все отдать, лишь бы не допустить потери крупиц знания.       Без нее лучше.       Новые залы, новые имена, новые молитвы. Проводник идет быстро, сердится, подгоняет: она здесь больше жизни, ей до этого нет дела. Фарель останавливается перед каждой мозаикой, читает надписи, преклоняет колени, говорит, что сейчас пойдет – с каждым разом все тише. Сэра сердится, Солас смотрит с сомнением.       Больше никто не говорит о том, каковы боги, как их почитают другие кланы. Боль не так сильна.       Новый зал – новое имя. Фарель останавливается, читает надпись, преклоняет колени и повторяет вслух:       - Силейз, чье тепло не меньше света Эльгарнана. Силейз, чьи храмы не ниже городов Митал. Силейз, чье дыхание остро, как копье Андруил. Силейз, чьим умениям позавидует Джун. Силейз, чей огонь не погасить. Предаемся с радостью в услужение тебе.       Его голос дрожит.       На лице – переплетение зеленых линий, священный знак. По знаку ползет слеза.       Мала суледин надас, да’лен. Будет больно.       Я выдержу, Хранительница.       Да направит Силейз мою руку.       - Ее путь не всегда был мирным, - говорит Коул, - но века сделали мир путем.       Ладонь с Меткой касается картины из сотен кусочков. Судорожный вздох, попытка унять выступившие слезы. Погубил тех, кого должен был хранить. Не спросил совета у гордости, не справился, не спас. Предатель, променял Силейз на мнимую милость Андрасте. Плоскоухий. Те, кто ненавидят, правы.       Коул подходит ближе и касается его плеч.       Фарель вел его сквозь первозданную, чужую, ранящую Тень, защищая, оберегая и не прося благодарности. Коул поступает так же.       - Они не правы, - говорит дух. – Ты – Хранитель. Хранишь, холишь, хочешь, чтобы никому не было больно. Как она. «Путь Хранителя никогда не был легок, да’лен. Но это твой путь». Она не лгала тебе. Ты стал Хранителем – без мести, без лжи, без предательства. Ты показал своему клану путь, и они идут за тобой – и всегда будут идти.       - Куда бы ты ни повел нас, - вдруг говорит Кассандра.       Она поняла.       Фарель оборачивается. Знаку на коже много лет, но он причиняет боль. Метка – тоже.       Кассандра помогает ему встать. Он тянется к ней, строгой, сильной, стойкой. Ему этого не хватает, и он рад, когда есть на кого опереться.       Слезы в глазах постепенно высыхают.       Путь продолжается, плутает, проводит по покинутым просторам. Новая схватка, новая кровь, новые смерти. Фарель старается, чтобы их было меньше.       Коул помогает.       После схваток – голоса. Шепот тысяч эльфов, скрытый для вида водой. Сосуда больше нет, но остается Абелас, вечно скорбящий, и женщина с вороньими перьями на плечах.       И еще Фарель. Он не понимает, зачем ему надо здесь быть.       Абелас не любит чужаков, но признает праведных. Он разрешает услышать шепот Источника и уходит. Солас дает ему свободу.       Женщина с вороньими перьями на плечах рвется к Источнику, хочет познать его мудрость, хотя право даровано не ей. Она просит, настаивает, умоляет, клянется в верности, хотя ей не верят. Фарель отговаривает: он не хочет, чтобы она пострадала, чтобы ее сын остался без матери.       Хочет рискнуть сам. Не ради знания – ради того, чтобы забрать боль у других.       Он не сможет так. Он не дух сострадания: боль пожрет его изнутри, шепот сведет с ума.       Коул не может этого допустить.       Вороньи перья на плечах сердито дрожат. Она привыкла получать то, что хочет.       Фарель сомневается, смотрит на спутников, спрашивает, стоит ли. Он любит их спрашивать: ему так нужно.       Они за него волнуются. Создатель, пусть уж лучше она рискнет собой, чем ты. Не надо, отойди от этой эльфячьей хрени, хватит с тебя ее уже. Перспектива заманчива, друг мой, но стоит ли оно того?       Их слова и мысли беспокойны, заботливы, но не имеют силы. Другие предлагают забрать знание себе: не верят вороньим перьям, боятся, что знание попадет не в те руки, пусть оно лучше всецело принадлежит Инквизиции.       Фарель смотрит на Коула.       - Так много голосов, - говорит дух. – Они будут шептать у тебя в голове, будут одолевать. Тебе это не нужно. - И прибавляет так, чтобы услышал только он: - Она дрожит. Столько потерь, столько боли, сколько будет еще? Руки сжимают подол. Андрасте, смилуйся над ним: он снова наедине с прошлым. Как его от этого спасти?..       Никто не слышит Коула – и не понимает, почему Фарель вздрагивает, словно от удара.       Ему сейчас больно, но так лучше, так меньше боли, чем могло быть.       - Источник ваш, Морриган, - тихо говорит он, касаясь левой рукой знака на лице. – Будьте осторожны.       Она счастлива, спешит, стремится слиться со сведущими. Внутри нее теперь шепот тысяч эльфов. Она получила то, что хотела.       Они снова в Скайхолде: там хорошо, тихо, безопасно. Женщина с вороньими перьями на плечах снова хвалится знанием, добытым из шепота. Она не понимает: думает, что Фарель порадуется. Он не радуется.       Когда она уходит – смелая, гордая, перья на плечах слегка колышутся – Фарель смотрит ей вслед.       - Даже если бы я испил из Источника, я бы не смог передать бесценное знание своему народу. – Он говорит не радостнее того, кто назвал себя «скорбь». – Меня уже не позовут и не примут ни на одном Арлатвене. Любое знание умрет вместе со мной. Ты поэтому остановил меня?       - И поэтому тоже.       Фарель снова касается знака на лице. Он жжет, как Метка – или даже сильнее.       - Твоя метка сделала тебя рабом, - говорит Коул, - искалечила, заставила взвалить на плечи чужой груз. Тебе помогут забыть, но след останется навсегда.       - Да куда она денется… - бормочет Фарель, глядя на Якорь на левой ладони.       Он немного не понял. Дух поясняет:       - Жжет, болит, отпечаталась, как древнее клеймо. АрлатвенВо имя любви к народу (эльф.). Вся боль, все страдание, взятое у себя и у других – во имя любви к народу. Но народ тебя не любил.       - Да, - согласно выдыхает Фарель, закрывая глаза. – Никогда не любил.       Он говорит тихо, теряя силы сопротивляться.       - Прости, - извиняется Коул. – Я пытаюсь распутать боль.       - Не надо. Ты не сможешь.       - Ты разрешаешь мне помогать другим, хочешь облегчить их страдания, помочь им – и запрещаешь помогать себе. Почему?       - Я не хочу забывать страдания. Я должен помнить. Я обязан…       Был бы обязан, если бы стал Хранителем. Невысказанная мысль ранит так же сильно, как метка. Фарель отворачивается, стыдится собственной боли, считает себя слабым. Учили не так. Учили глотать, впитывать чужую боль, не показывая своей. Учили беречь и заботиться. Учили следовать одному Пути.       - И ты по-прежнему следуешь ему, - отвечает Коул его мыслям. – Не из-за метки, не потому, что так хотели другие – но потому что для тебя есть только один Путь. И этого не изменит ничто. – Помолчав, дух прибавляет: - Она обращалась к Соласу, спрашивала, кто такая Силейз. Жалела, что мало знает. Ей неловко, что ты знаешь их обычаи, но они не знают твоих.       Коул радуется, когда лицо Фареля светлеет.       - Солас объяснил?       - Он много рассказал. Она очень старалась понять. Она верит, что тебя послала Андрасте – и теперь понимает, почему. Она рада, что ты следуешь Пути мира.       Фарель улыбается – тихо и грустно.       - Она все еще дрожит? – спрашивает он. – Ей больно? Ты что-нибудь чувствуешь?       - Боится, волнуется, ждет новостей. Рядом раненый солдат, страдает, стонет, стремится к смерти: просит держать его за руку. «Благословенны праведные, свет во тьме. В их крови начертана воля Создателя». Бой выигран, но солдат умирает.       Фарель качает головой. Он понимает, как ей тяжело видеть смерть.       - Скорей бы они вернулись. За Лелиану, Каллена и наших солдат я, в общем-то, спокоен… – Это неправда: за них он тоже беспокоится. Но Коул не винит его за такую неправду. – Но Жозефина…       Ему немного легче, когда он думает о ней – даже когда беспокоится о ней. Он привык заботиться и думать о других, но с ней все получается само. Коулу даже не нужно им помогать.       Дверь в комнату открывается, и внутрь влетает взлохмаченная Сэра.       - Эй, Вестник-всего-на-свете! – кричит она. – Пошли жрать, я тут уже с голоду помираю.       Когда Фарель оборачивается к ней, на его лице привычная спокойная улыбка. Эту боль он быстро прячет.       - Пошли, - отвечает он и послушно идет за Сэрой на кухню.       Коул следует за ними, радуясь.       Он немного помог.