Эпилог
21 января 2017 г. в 03:40
Резкий и громкий звонок телефона прозвенел вскоре после полудня. Это было время, когда в поместье оставались одни только слуги, да и те в основном занимались своей работой где-то во дворе или же уходили в город за покупками.
— Да-да, уже бегу, подождите минутку! — произнесла Хитоми, как если бы невидимый собеседник мог сейчас её услышать, направляясь к кабинету главы семьи, где и находился телефонный аппарат.
Старшая служанка взяла трубку телефона.
— Да, я вас слушаю, — сказала она. — А, это ты, Рен? — добавила она, узнав голос Рена Тенджу, который служил в поместье водителем и в обязанности которого входило то, что он возил двух младших из братьев в университет. — Что-то случилось? Говори громче, я плохо слышу тебя…
Рен принялся что-то сбивчиво говорить, Хитоми с трудом разбирала его слова из-за плохой слышимости и из-за того, что он говорил чересчур уж эмоционально. Но то, что она услышала, повергло её в состояние, близкое к шоковому.
— Что ты сказал, Рен? — не веря собственным ушам, переспросила старшая служанка. — Господин Масаши упал в обморок и у него внезапно начался жар?! То есть, та история прошлогодней давности повторилась? Нет, всё ещё гораздо хуже? Говоришь, что он на лекции внезапно начал кашлять и давиться? А в обморок упал, уже когда до машины дошёл и жар тогда же начался?.. Подожди-ка… — покачала головой Хитоми. — Ладно, начал кашлять — это понятно, но что значит — начал давиться? Как и чем, я имею в виду?.. Что ты говоришь? Ладно, не объясняй, потом разберусь. Сейчас-то вы с ним где? Откуда ты мне звонишь вообще? Из аптеки?! Что? Заехал, чтобы купить лекарство и дать ему это лекарство выпить? А вот этого лучше не делай. У господина Масаши аллергия на некоторые лекарства, ты не можешь знать того, что случится, если он выпьет какое-то из них. Да и вообще, пока он в беспамятстве, как ты собираешься напоить его лекарством? Нет-нет, даже не думай об этом! Лучше сразу поезжай с ним домой, слышишь? Всё, мы вас ждём…
Сказав так, старшая служанка повесила трубку и направилась к выходу из кабинета.
— Хитоми, что случилось? — в кабинет главы заглянула Тае, а за её спиной можно было заметить и Хару. — Ты выглядишь взволнованной…
— Тае, Хару, у нас неприятности, — произнесла Хитоми, обернувшись в их сторону. — Сейчас звонил Рен Тенджу… В общем, как я поняла из его объяснений, господин Масаши сначала начал кашлять и давиться чем-то, правда, я так и не поняла, чем он там давился, а потом упал в обморок, едва успев дойти до машины. Сейчас Рен привезёт его домой, так что будьте наготове обе. А, ещё Рен хотел дать ему лекарство, купленное в аптеке, но я сказала, чтобы он этого не делал.
— У-у, — протянула Тае. — Снова прошлогодняя история с лихорадкой повторяется, да?
— Нет, не похоже на это, — покачала головой Хитоми. — Тогда он просто упал в обморок и у него был жар, а сейчас он ещё кашлял и давился чем-то, я так и не поняла чем именно.
— Небось собственными соплями и давился, — хихикнула Сугимура, хотя, конечно, смешного во всём этом было немного. — Нет, ну, сами посудите, а чем ещё? Не мог же он, сидя на занятиях, что-то есть или пить?
— Плохой смех, — покачала головой Хитоми. — Зря ты так веселишься, Тае. По тому, как сильно Рен взволнован, можно понять, что положение очень серьёзное. Не стал бы Тенджу из-за какой-то ерунды меня беспокоить. Да и потом, даже если дело обстояло и так, как ты говоришь, то ведь обморок — это уже не шутки, знаешь ли.
— Ох… — произнесла Хару, отводя взгляд в сторону. — Так я и знала, что добром это не закончится.
— Что — не закончится? — не поняла Хитоми. — Ну-ка, с этого места давай поподробнее, пожалуйста.
— Поподробнее? — переспросила Хару. — Ну, хорошо. Сегодня утром, сразу после завтрака, я встретила господина Масаши в коридоре. Мне ещё тогда показалось, что он выглядел как-то странно, ну и говорил со мной тоже не так, как обычно. Я у него что-то спросила, он мне ответил невпопад… Мне показалось, что у него взгляд какой-то мутный, а ещё, что его слегка пошатывает. Я спросила всё ли с ним в порядке, он несколько секунд смотрел на меня невидящим взглядом, а потом вдруг наорал на меня, что мол, не моё это дело и чтобы я не лезла туда, куда не просят, после чего выхватил у меня из рук свою сумку и убежал. Я хотела его остановить, но куда там. Он уже меня не слышал, а может быть, сделал вид, что не слышит. Я подумала, что раз он на меня сорвался и как всегда назвал отребьем и бесполезной служанкой, то, значит, с ним всё в порядке, а эти странности мне просто почудились. Но, как оказалось, это не так… Наверное, мне нужно было его догнать и остановить любой ценой, но я… Я побоялась, что он окончательно разозлится и я дала ему уйти… О чём теперь и жалею, вот…
Хару замолчала, глядя в пространство перед собой.
Тае фыркнула.
— Дурёха! Чего это ты взялась винить себя в том, в чём нет и не может быть твоей вины? Даже если бы что попыталась его остановить, он бы всё равно убежал бы тебе назло. Уж ты мне поверь, он бы сделал это чисто из упрямства и желания доказать всем и каждому, что никто ему не указ, понятно?
— Это верно, — кивнула Хитоми. — К тому же, Хару, у нас нет времени на то, чтобы предаваться отчаянию. Тае, пока ты здесь, я хочу тебя кое о чём попросить. Спустись вниз, в нашу столовую, проверь, если ли у нас лекарства из вот этого списка. Если нет чего-то, то немедленно беги в аптеку… Что же до тебя, Хару, то, поскольку ты с недавнего времени стала личной служанкой господина Масаши, то, значит, именно тебе предстоит о нём заботиться пока он болеет, а потому немедленно отправляйся наверх и приготовь для него постель. Затем спустись вниз, дождись, пока Рен с ним вернётся и проследи, чтобы ничего не случилось… Да-а, — покачала головой старшая служанка. — Не думала я, если честно, когда говорила тебе после твоего нового назначения о том, что отныне жизнь и дальнейшая судьба господина Масаши в какой-то мере находится в твоих руках, что мои слова окажутся пророческими и что это случится уже так скоро… Ну, теперь-то, конечно, ничего не поделаешь. Нам остаётся только молиться всем богам и надеяться на то, чтобы эта его болезнь не оказалась испанским гриппом или чем-то наподобие.
Тае остановилась посреди комнаты.
— Хочешь сказать, Хитоми, что это может оказаться той самой болезнью, от которой уже поумирало так много людей?! — в изумлении округлила она глаза. — Но ведь эпидемия «испанки» уже вроде как закончилась, ну, по крайней мере, явно пошла на спад.
— Я не говорила, что это обязательно окажется испанский грипп, — покачала головой Хитоми. — Однако признаки, которые назвал мне Рен, очень уж сходны с теми, которые бывают при этой ужасной болезни. А потому мы, конечно, должны надеяться на лучшее, но быть готовыми ко всему. А теперь, — добавила старшая горничная. — Обе марш отсюда. У вас у обеих сейчас дел — выше головы, поэтому поторопитесь.
Сугимура, кивнув, ушла вниз проверять наличие лекарств из того списка, который передала ей Хитоми. Что же до Хару, то она сейчас просто места не находила себе от беспокойства. Испанский грипп, о котором говорила Хитоми, действительно был страшной болезнью, от которой люди по всему миру в то время умирали не десятками и сотнями, а тысячами, десятками и даже сотнями тысяч. Конечно, сейчас, в середине весны 1919 года, когда эпидемия шла на спад, риск заболеть «испанкой» уже был меньше, чем в самый разгар эпидемии, но он всё равно до сих пор ещё оставался. Прежде Хару старалась не думать о том, что кто-то из её родных или знакомых может подхватить эту заразу, но сейчас… сейчас ей вдруг стало по-настоящему страшно.
— Хитоми, так это что же получается? — дрожащим от волнения и ужаса голосом произнесла она. — Это выходит, что господин Масаши… что он может… Что он может умереть от этой болезни?
Хитоми вздрогнула, когда девушка произнесла эти слова. Она только сейчас вдруг поняла, что такой исход, если это действительно «испанка» и вправду был вполне возможен и это её потрясло до глубины души. Ещё бы: несмотря на то, что она и Масаши принадлежали к разным слоям общества, Хитоми считала его почти что своим родным чадом, не иначе, как посланным ей богами взамен умершей в младенчестве дочери. И вот теперь оказывается, что она может потерять ещё и этого, почти своего ребёнка… Старшая служанка даже головой помотала, прогоняя прочь эти мысли.
— Нет, конечно же нет! — покачала она головой. — Он не умрёт, разумеется. Даже если он он и вправду болен испанским гриппом, даже в этом случае господин Гэньитиро сделает всё возможное и невозможное для того, чтобы его младший сын поправился. Поэтому, успокойся и отправляйся работать, Хару. И больше не смей даже думать ни о чём таком, слышишь?! На тебе сейчас лежит слишком большая ответственность, чтобы ты пусть даже просто допускала подобные мысли… Как, впрочем, и на мне, — добавила Хитоми, так тихо, что девушка даже не расслышала её слов. — Ну, всё, — преувеличенно бодрым тоном произнесла она. — Хару, ступай уже, у тебя не так много времени для того, чтобы ещё тратить его на то, чтобы предаваться отчаянию. Тем более, что мы даже пока не знаем того, что же там случилось на самом деле. У страха глаза велики, знаешь ли. Рену могло показаться, что дело обстоит совсем плохо, тогда как на самом деле этот обморок и лихорадка могли были быть вызваны, скажем, тем, что господин Масаши просто лёг спать с мокрыми после мытья волосами, или же промок под дождём. А потому, хватит уже вести себя так, как если бы самое ужасное уже произошло, ладно?
Хару кивнула и её лицо озарила улыбка.
— Да! — воскликнула она. — Хитоми, я обещаю тебе, что больше я не стану думать ни о чём таком… ужасном. И что я буду работать ещё усерднее, чем прежде. А если страшный диагноз всё же подтвердится и окажется, что это и вправду «испанка», то я приложу все свои силы к тому, чтобы исход болезни был благоприятным. Обещаю тебе, — добавила девушка. — Что я ни за что не позволю господину Масаши умереть.
— Ну-ну, — покачала головой Хитоми. — А кто здесь вообще говорил о его возможной смерти, кроме тебя? Конечно же, ничего страшного не случится, а потому… Давай, ступай уже, — добавила она. — Время идёт, а ты не делаешь ничего, кроме как болтаешь всякие глупости.
В это время послышался шум заезжающей во двор поместья машины.
— Кажется, они вернулись, — разом став серьёзной, добавила старшая служанка. — Ну же, Хару, соберись. Теперь тебе понадобится всё твоё мужество и все силы. Спускайся вниз. Настало время для тебя исполнить долг личной служанки. И, заодно, выполнить свои обещания, которыми ты только что так щедро разбрасывалась.
— Да! — воскликнула девушка. — Да, Хитоми, я непременно это сделаю, чего бы мне это ни стоило!
Сказав так, она покинула кабинет главы и поспешила во двор.
*****
Масаши казалось, что он падает в самую глубокую бездну ада. Его измученное лихорадкой тело словно бы поочерёдно то бросали в воды ледяного озера, то погружали в пылающий огонь, при этом выкручивая и едва не вырывая все суставы и чуть ли не ломая ему все кости. Во всяком случае, ощущения у него были очень похожими на вышеописанные. Темнота, окружающая парня, была наполнена звуками и голосами, казавшимися ему смутно знакомыми, только сейчас отчего-то невнятными и словно бы звучавшими у него в голове. Сил не было ни на что: ни на то, чтобы пошевелиться, ни на то, чтобы открыть глаза, ни на то, чтобы сказать хоть слово. Даже дышать, и то было тяжело. Воздух, отчего-то казавшийся ледяным, хотя в комнате было совсем не холодно, с трудом проникал в и без того истерзанные тяжёлой болезнью лёгкие и обжигал их ледяным пламенем. А при каждом судорожном выдохе на губах у парня пузырилась ржавого оттенка пена…
С того дня, когда младшего из Блистательного семейства привезли в обморочном состоянии, прошло уже шесть дней и вот-вот должен был начаться седьмой. За это время состояние парня, несмотря на все усилия со стороны как лучшего из докторов столицы Империи, так и со стороны Хару, буквально ни на шаг от него не отходившей, не только не улучшилось, но и, кажется, только стало ещё более тяжёлым.
Доктор, которого каждый день привозили в поместье Мияномори, только руками разводил, не зная, что и сказать. Такой длительный по времени обморок, да ещё и в сочетании с непрекращающейся лихорадкой, сопровождаемой невероятно высокой температурой, кровавым кашлем и бредом, не предвещал ничего доброго. Собственно говоря, по словам врача, от всего этого парень должен был бы отъехать на тот свет ещё на второй или третий день после начала болезни, оказавшейся хоть и не испанским гриппом, но зато не менее опасной крупозной пневмонией, на счету которой было не меньше жертв, чем у пресловутой «испанки». К счастью, этого не случилось, однако и улучшений никаких заметно до сих пор не было.
На пятый день после того, как его младший сын впал в беспамятство, Гэньитиро вызвал в столицу Имуру Чиёко, чтобы та, если ситуация окажется совсем уж критической, хотя бы успела попрощаться со своим единственным ребёнком. Сам же глава семьи отнёсся к происходящему спокойно, даже, можно сказать, по-философски. Он прекрасно понимал то, что может потерять одного из своих детей, но ведь и в этом случае у него ведь всё равно останется ещё пятеро наследников… даже шестеро, если считать Мамору. Следовательно, благополучию рода Мияномори ничто не угрожает. А это для Гэньитро всегда было самым главным. Что он и не преминул сообщить Чиёко, примчавшейся из Киото на следующий день после того, как ей сообщили о том, что, возможно, её сын вот-вот умрёт, а потому ей нужно поспешить, если она хочет увидеть его живым.
Остальные братья, конечно, переживали за младшего, но каждый по-своему. И каждый по-своему же пытался бороться с этими переживаниями. Тадаши с головой ушёл в работу, так, что дома его практически и не видели всю эту неделю. Исами тоже после возвращения со службы, запирался в чайном домике, где и предавался безудержному пьянству. Шигеру иногда составлял ему компанию, но сам он всё больше пропадал в заведении своей матери, снова наряжаясь в гейшу и развлекая посетителей, которые были настолько глупы, что думали, будто он и вправду девушка. Сусуму наоборот, проводил всё свободное время в обществе тех родственников, которые не разбегались по своим делам, а также кое-кого из прислуги. Он успокаивал окружающих и уверял, что всё будет хорошо, что просто нужно верить и надеяться на то, что всё обойдётся. Что же до Хироши, то тот целыми днями пропадал в своей лаборатории, изобретая какое-то лекарство, которое по его словам сможет вылечить любую болезнь, пусть даже и ту, от которой на настоящее время нет лечения. Сам Хироши называл это лекарство не иначе, как «Панацея» и страшно гордился тем, что занялся её разработкой. Но пока, к сожалению, все его достижения в плане фармацевтики (или, скорее, алхимии) сводились только к парочке вовремя потушенных пожаров, возникших из-за опрокинутой спиртовки, к издохшим от «Панацеи» полудюжине подопытных мышей, да к едкому, воняющему сероводородом зелёно-буро-малинового оттенка дыму, который порой клубами валил из лаборатории. И только один Мамору делал вид, что происходящее его не касается. Он постоянно запирался у себя в комнате, не иначе, как для того, чтобы писать продолжение своего романа и выходил только к завтраку, обеду и ужину, ни с кем старался не разговаривать, а после этого снова уходил в свою комнату.
Нужно ли говорить о том, в каком состоянии всё это время пребывали Хару и Хитоми? Девушка, как она и обещала Хитоми, буквально не отходила от постели того, кого она сама выбрала в качестве своего господина. Она изо всех сил делала всё, что было в её силах для того, чтобы облегчить состояние парня: меняла компрессы, вытирала пот с его пылающего от лихорадки лба, по каплям вливала ему прописанные доктором лекарства, поправляла сбившиеся простыни, меняла их по нескольку раз в день и даже выносила «утку». Что же до Хитоми, то та старалась держаться изо всех сил, не допуская мыслей о возможной смерти своего воспитанника, но это было сильнее неё. Несколько раз младшие слуги видели старшую служанку, украдкой смахивающей слёзы, и, наверное, только сама Хитоми знает, сколько молитв она вознесла всем известным ей божествам, умоляя их сохранить жизнь хотя бы этому «её» ребёнку…
Словом, атмосфера в поместье на исходе пятого дня и без того была довольно напряжённой. А с появлением Чиёко и вовсе стала с трудом переносимой. Дело в том, что бывшая шестая жена главы, будучи довольно нервной особой (именно от неё Масаши и унаследовал некоторую истеричность и склонность к игре на публику), она только и делала, что предавалась своему отчаянию, время от времени доставая всех и каждого вопросами на тему: «И почему это жизнь так ко мне несправедлива?», а также постоянными жалобами на то, что хоть она и приехала сюда повидаться со своим ребёнком, но её к нему даже не подпускают. Каждый визит в поместье врача сопровождался истерикой с её стороны, с заламыванием рук и бурными рыданиями, отчего у всех присутствующих, включая доктора, окончательно портилось настроение.
Наконец, вечером шестого дня с начала болезни, доктор объявил о том, что эта ночь станет решающей.
— Либо он очнётся сегодня ночью, ну, в крайнем случае, утром, — произнёс доктор. — Или же не очнётся уже никогда, а наоборот станет всё больше и больше погружаться в беспамятство, которое затем перейдёт в постепенное угасание всех жизненных функций. А потому, вам нужно быть особенно внимательными, чтобы, если улучшение всё же наступит, удержать его в постели. Лучше всего, если вы будете по очереди присматривать за ним всё это время, пока он не придёт в себя окончательно. Или же пока не станет ясно, что он никогда не сможет очнуться.
Хару, присутствовавшая при этом разговоре, только вздохнула. Она не то, чтобы уже не верила в благополучный исход болезни, просто бессонные дни и ночи, которые она проводила в неустанных и при этом безуспешных заботах о больном господине, как-то не слишком прибавляли ей сейчас оптимизма. За эту неделю девушка устала так сильно, что буквально падала с ног и если бы не Хитоми, которая время от времени отправляла её отдыхать, то Хару и сама, наверное, уже свалилась бы если и не от какой-нибудь инфекции, то от нервной лихорадки — это уж наверняка.
В ту ночь никто в поместье не ложился спать. Глава семьи и его старшие сыновья сидели в гостиной, ожидая, чем же всё закончится. Хитоми, Хару и Чиёко были в комнате Масаши. Причём Хару, вконец вымотанная бессонными ночами и тем, что все её усилия, в общем-то, ни к чему не привели, обессилев окончательно, заснула, сидя на полу, и положив голову на край кровати. Чиёко и Хитоми, сидели в креслах и негромко о чём-то переговаривались, чтобы хоть немного отвлечься от невесёлых мыслей. И в это самое время…
Тихий не то полу-стон, не то полу-вздох сорвался с губ парня, а затем…
— Я не могу, просто не могу отсюда уехать!.. Нет-нет-нет, только не это! Вы… Да как вы вообще смеете выгонять меня из этого дома?! Из моего родного дома, хочу я сказать?! Ведь я… я… я… — неожиданно громко и отчётливо произнёс он.
А потом вдруг открыл глаза и резко сел на постели, правда, всё ещё не понимая где он находится и что вообще с ним было.
— Что… что происходит? — произнёс Масаши, оглядывая комнату и тех, кто там кроме него находился. — Хитоми… Отребье-Номер-Один… И… эта женщина?! Её-то кто сюда звал?! Пускай она… немедленно уходит из моей комнаты… И вообще возвращается… возвращается в Киото… Я… я не хочу… её тут видеть…
Услышав его голос, Хару проснулась и в недоумении воззрилась на того, кого она уже и не надеялась увидеть живым.
— Господин Масаши?! — в изумлении воскликнула девушка, всё ещё не веря тому, что это не сон, а реальность. — Вы… Вы всё-таки очнулись?!
— Ну да, очнулся, как видишь, — проворчал парень, который уже пришёл в себя настолько, что мог разговаривать как обычно. — Так… Подожди-ка… Не припоминаю, чтобы я тебе разрешал задавать вопросы по поводу своего состояния. Ты это что вообще себе позволяешь, а?!
— Ну-ну, поспокойнее, пожалуйста, — остановила младшего из братьев Хитоми. — Вы только пару минут назад пришли в себя после того, как пролежали в беспамятстве почти неделю, у вас ещё жар не прошёл, вы всё ещё кашляете кровью, и при этом уже пытаетесь кричать на Хару. Вы хоть понимаете, что ещё час назад вы были в шаге от смерти и что я просто не представляю, какому чуду мы все обязаны тем, что вы пришли в себя?
— А, это ты, Хитоми, — пробормотал Масаши, снова опускаясь на подушки. — Слушай, я тут кое-что вспомнил… или может быть, вспомнила? — добавил он, понизив голос почти до шёпота и глядя куда-то в пространство перед собой. — В общем, только ты одна, наверное, сможешь развеять сейчас мои сомнения… Ты же ответишь на один мой вопрос?
— Конечно, отвечу, — кивнула старшая служанка. — Спрашивайте уже, но потом, пожалуйста, больше не разговаривайте сегодня и вообще постарайтесь заснуть, хорошо?
— Ладно, — кивнул головой её воспитанник. — Хитоми, слушай, ответь мне пожалуйста: я всё остаюсь парнем, или же я уже успел превратиться в девушку?
Хару, услышав такое, испуганно ахнула. Она решила, что, должно быть, её господин снова бредит, раз он спрашивает у Хитоми о таких странных и даже немыслимых вещах.
Но Хитоми только усмехнулась.
— Уж поверьте мне, господин Масаши, что сегодня утром, когда я вас переодевала после того, как вы случайно опрокинули таз с водой, в котором Хару смачивала компрессы и все облились, вы наверняка были парнем, о чём неопровержимо свидетельствовали кое-какие внешние признаки, называть которые я тем не менее, не буду, чтобы не смущать Хару ещё больше. Она и так, как вы сами видите, уже сидит вся красная, как помидор. Так вот, господин Масаши, если за те часы, что прошли от рассвета до настоящего времени у вас ничего важного не отвалилось и ничего лишнего при этом не выросло, то, скорее всего, вы всё ещё до сих пор остаётесь парнем… А почему, кстати говоря, — добавила она. — Вы об этом спросили? И как это вам в голову пришла мысль, что вы могли превратиться в девушку?
Младший из Блистательной семейки усмехнулся.
— Видишь ли, Хитоми, мне просто, пока я валялся тут без сознания, приснился очень странный сон… Или же у меня был бред, из-за чего я видел то, чего быть попросту не может в принципе. Но… Если честно, я до сих пор не был уверен в том, что тот сон был сном, а не явью, поэтому я и спросил тебя об этом, ясно?
Чиёко, стоя в отдалении, полными слёз глазами смотрела на своего единственного ребёнка и не верила, что всё и вправду закончилось благополучно. Ну, как сказать, закончилось… Отступили только беспамятство и бред, а вот лихорадка, жар и кашель никуда пока не делись, так что это было далеко не полным выздоровлением.
Масаши покосился в её сторону. Присутствие матери не радовало его, больше всего на свете сейчас ему бы хотелось, чтобы та вернулась в Киото, ну или, по крайней мере, убралась сейчас из его комнаты. Внезапно его взгляд остановился на Хару и тонкие губы парня изогнулись в коварной усмешке.
— Эй ты, отребье! — произнёс он. — А ну, подойди сюда!
Девушка вздрогнула, как если бы от удара. Радостный блеск в её глазах потух, его сменила печаль.
— Да, господин, — каким-то безжизненным тоном пробормотала она, поднимаясь на ноги, и подходя к парню, лежавшему на кровати.
— А ну-ка, наклонись пониже! — приказал он ей. — Мне нужно тебе что-то сказать… Что-то очень важное…
Хару, опираясь руками о кровать, чтобы не упасть, наклонилась, как ей и было велено.
— Ещё ниже! — потребовал Масаши. — Ты что, совсем идиотка, что ли?! Не понимаешь, что мне сейчас тяжело даже слегка приподняться? Наклоняйся ниже, дурища, кому говорят?!
В это время дверь открылась и в комнату вошёл Шигеру.
— Мне тут сказали… — начал, было он, но осёкся, увидев, что его ещё с час назад умиравший младший братец теперь выглядит вполне живым и даже, вроде бы, почти здоровым.
Более подходящего момента для пакости, которую придумал Масаши, и вообразить было бы нельзя, тем более, что за спиной шатена этот негодник успел заметить и всех остальных своих братьев, толпившихся за дверью. Да и Тае и Хидео тоже были поблизости. Словом, зрителей для его маленького представления было предостаточно.
— Только попробуй мне ответить! — прошептал Масаши на ухо Хару. — И, клянусь, я лично прикончу тебя за это при первой же возможности. Ясно?!
Девушка хотела было что-то сказать, но не успела, поскольку в следующий же миг ощутила на своих губах жар его губ.
— Ой… — слегка приглушённо пискнув, она, не удержав равновесия, повалилась прямо на парня, который при этом непроизвольно углубил поцелуй, а она также непроизвольно ответила ему тем же.
— Мда… — покачав головой, произнёс Шигеру. — Картина маслом: прислуга на Масаши валяется, а он её целует с таким выражением лица, с каким, наверное, целовал бы жабу или крысу.
— Проклятье! Чтобы прислуга поцеловала моего брата?! Да что она себе позволяет! Нет, я точно её сейчас убью!
Исами, забыв о том, что он сейчас был без своей сабли, пытался прорваться в комнату, его с трудом удерживали Тадаши и Сусуму.
— Почему Масаши целует Харушечку?! — воскликнул Хироши, который от увиденного им зрелища, мягко говоря, был слегка шокирован происходящим. — Разве ему позволено?!
— И вправду, что тут происходит? — Чиёко не знала, что уже и думать.
Она, конечно, относилась к Хару вполне нормально, но увидеть, как её сын целует прислугу, Имура явно не была готова.
— Ну-ну, пожалуйста успокойтесь! — пыталась урезонить всю эту публику Хитоми, но у неё это не слишком хорошо получалось, возможно, потому, что она и сама была до крайности изумлена таким вот непредсказуемым поступком младшенького из братьев.
«А, может быть, это не так уж и плохо? — подумала старшая служанка. — Уже даже просто то, что господин Масаши смог пересилить свою неприязнь к слугам и поцеловал сейчас Хару, это уже признак того, что он начинает исправляться. Глядишь, через некоторое время ему уже и вовсе не захочется называть никого отребьем или делать людям пакости исподтишка.»
Убедившись, что нужный эффект достигнут и что все его родственники уже в полу-шоковом состоянии, Масаши прервал поцелуй и выпустил раскрасневшуюся, смущённую донельзя девушку из объятий.
— На самом деле это ничего не значит, — успел он шепнуть ей прежде, чем та поспешила бы сбежать. — Я по-прежнему тебя ненавижу больше всех на свете, а этот поцелуй… Можешь считать его досадным недоразумением.
— Досадным недоразумением? — переспросила вмиг погрустневшая девушка. — Но как же так? Ведь это же вы начали меня целовать, а вовсе не я вас…
— Вот именно, что я! — усмехнулся парень. — Но с меня-то сейчас какой спрос? Я болен, я сам не знаю, что творю, я не могу себя контролировать и потому говорю и делаю глупости. Ясно?
Хару кивнула. Ещё пару минут назад ей казалось, что он наконец решил признаться ей в своих чувствах, пусть и таким своеобразным способом, и что уж теперь-то между ними будут совсем другие отношения, но, как оказалось, ничего не изменилось, всё осталось прежним.
— А сейчас — убирайтесь все, я хочу спать! — капризным тоном протянул негодник, радуясь тому, что его пакость удалась. — Ну же, поживее! Или мне опять в обморок упасть, чтобы вы начали хоть немного шевелить ногами?
Все, кто был в комнате, поспешили выйти. А юный интриган, добившись того, чего он хотел, с самым блаженным видом усмехнулся.
— И всё-таки этот поцелуй… Он был не так уж и плох, — произнёс парень, хихикнув. — Повторить, что ли, при случае? А, хотя нет, ну его к чёрту. А то это отребье чего доброго и вправду решит, что я испытываю к ней какие-то чувства… Чего, конечно же нет и быть не может по определению… Ладно, поживём — увидим. А пока мне и вправду лучше отдохнуть. Всё-таки неделю я провалялся в беспамятстве и сейчас нужно будет как-то восстанавливать силы…
*****
Фея, снова заглянувшая в поместье Мияномори, чтобы узнать, как обстоят дела и как сильно изменился парень после того, как один день пробыл на месте прислуги, только головой покачала.
— Нет, однозначно: этот мальчишка неисправим… — со вздохом произнесла она. — Ну, что же… Следует признать, что тут я уже бессильна что-то сделать. Но этой девушке, Хару, как мне кажется, рано или поздно удастся это исправить. Что же… Предоставлю ей дальнейший процесс по перевоспитанию этого парня. А я… Я буду иногда прилетать и наблюдать за тем, как будут дальше развиваться их отношения… Кажется, это ещё далеко не конец и впереди меня ждёт ещё множество прелюбопытных открытий. А пока, я, пожалуй, вернусь во дворец, ведь королева просила меня помочь ей подобрать платье для последнего весеннего бала, так что дел у меня сейчас невпроворот. Но прежде, чем я улечу… я бы хотела кое-что сделать для них всех.
Сказав так, фея взмахнула волшебной палочкой. В тот же миг пятисотлетняя сакура, растущая в саду поместья, которая за прошедшую неделю уже успела отцвести и облететь, снова начала покрываться ярко-розовыми бутонами, испускающими дивный аромат.
— Вот так, — сказала фея. — Это мой прощальный подарок им всем, так как больше я не стану вмешиваться в их жизнь. Ну и своеобразное извинение за то, что я сделала с этим мальчишкой, сначала сделав его девушкой и к тому же служанкой, а потом ещё наслав на него ту болезнь… Думаю, глава семьи будет рад возможности всё же отпраздновать Ханами, раз уж это не удалось сделать раньше из-за болезни одного из его наследников.
И фея, улыбнувшись чему-то, истаяла в воздухе подобно тому, как тает утренний туман в лучах восходящего солнца.
*****
Прошло ещё три недели. Уже была середина мая. Погода стояла тёплая и ясная, что ещё больше способствовало выздоровлению младшенького из братьев. Собственно говоря, он и так поднялся на ноги после такой тяжёлой болезни на удивление быстро, так, что уже через какие-то пару недель как ни в чём ни бывало снова приступил к занятиям в университете. О перенесённой им крупозной пневмонии теперь напоминала только аристократическая бледность на его лице, оставшаяся со времени болезни, да то, что он немного похудел за ту неделю, пока валялся в беспамятстве. А доктор, на приём к которому парень уже заявился самостоятельно, снова руками только развёл: такое быстрое излечение иначе, как чудом и назвать было нельзя.
Впрочем, Масаши не было никакого дела до того, что там говорил по этому поводу доктор, которого он сам про себя называл не иначе, как «коновалом». У него сейчас были куда более важные дела. Почти месяц пропущенных занятий в университете не самым лучшим образом мог сказаться на успеваемости, так что сейчас для того, чтобы догнать одногруппников, парню приходилось заниматься не просто много, а очень много, проводя над учебниками почти всё свободное время.
С Хару он почти не разговаривал, да и она тоже не сильно хотела с ним говорить. Всё их общение в эти дни сводилось к утренним приветствиям, которые были возведены для прислуги в ранг обязательного ритуала, да к тому, что Асаги, когда он возвращался с занятий, коротко ему кивала и, забрав его сумку, относила её на второй этаж в комнату парня.
И всё же, однажды разговор между ними состоялся.
В тот день парень и девушка случайно встретились на улице в Гиндзе, когда Хару отправилась в город за покупками, а Масаши возвращался из библиотеки.
— А, это снова ты! — произнёс парень, останавливаясь напротив девушки и глядя на неё пристальным взглядом, полным высокомерия.
Слово «отребье» он почему-то пропустил, что не могло не порадовать Хару.
«Значит, и вправду тогда что-то, да случилось, — подумала девушка. — Ну ведь, и вправду, не может же быть, чтобы после того поцелуя, пусть он и был всего лишь досадным недоразумением, ничего в отношениях между нами не изменилось. Ведь не может же такого быть?!»
— Рада вас видеть, господин Масаши, — произнесла девушка, склоняясь в поклоне перед ним. — Вы зачем-то в город ходили, да?
— Не припоминаю, чтобы я разрешал тебе спрашивать об этом! — фыркнул парень. — И вообще, сколько раз мне ещё повторять, чтобы ты не совала нос не в свои дела?
— Извините, — пробормотала Хару. — Я больше не стану так делать. Но всё же, — добавила она, понизив голос почти до шёпота. — Знаете, господин Масаши, я всё это время так много думала над тем, почему же всё-таки вы меня тогда поцеловали, и мне отчего-то кажется, что вы это сделали не потому, что не были в состоянии себя контролировать, а очень даже осознанно и намеренно. Только вот я так и не поняла зачем это вам понадобилось.
Масаши презрительно фыркнул.
— Вот идиотка! Ясно же зачем: чтобы посмотреть, как на это прореагируют мои дорогие братцы и эта женщина. Так забавно было смотреть на их вытянувшиеся от изумления физиономии! Да ради такого зрелища мне и вправду стоило несколько дней с лихорадкой в беспамятстве проваляться! Что до тебя, то я уже сто тысяч раз, наверное, говорил да и ещё раз с радостью повторю, что ненавижу тебя больше всех на свете, а потому тот поцелуй ничего не значит, ясно?
— Уж куда как яснее, — кивнула Хару. — Но всё-таки, раз это случилось… значит ли это что вы всё-таки, хоть немного любите меня, пусть даже и не как девушку, но хотя бы как друга?
— Чего?! — от громкого и слегка истеричного вопля парня воробьи, сидевшие на ближайшем дереве, в испуге взмыли в воздух и разлетелись врассыпную. — Кто тебе этот вздор наговорил?! Я люблю тебя?! Да с какого такого перепугу?!
Хару только со вздохом кивнула.
— Ладно, мне всё с вами ясно… Я, пожалуй, пойду, а то дел у меня ещё очень много.
— Подожди-ка! — парень внезапно схватил её за руку и, притянув к себе, запечатлел пылкий, но при этом поспешный поцелуй на губах девушки.
— Ну, вот, и снова я не удержался, — произнёс он, криво усмехнувшись и при этом старательно отводя взгляд в сторону. — Но что поделаешь, если когда ты рядом, у меня просто ум за разум заходить начинает? Я ведь так тебя ненавижу, что из-за этого теряю над собой контроль, от чего начинаю говорить и делать всякие глупости… Вот, как сейчас например…
— Знаю, — кивнула Хару. — Что же, господин Масаши, в таком случае, и я вам скажу, что вы тоже мне совсем не нравитесь: ни как парень, ни как человек вообще. А сейчас мне и вправду пора идти.
Сказав так, она повернулась и направилась к остановке трамвая. Что же до парня, то он, посмотрев ей вослед, усмехнулся и медленно побрёл в противоположную сторону.
Оба они прекрасно помнили слова, которые сейчас в качестве прощания сказали друг другу:
— Я так тебя ненавижу…
— Вы тоже мне совсем не нравитесь…
Но при этом и он, и она прекрасно знали о том, что эти слова были неправдой.
THE END