Статус

— А хотите, мы вас пораньше выпишем, — сказал улыбчивый доктор, тот самый, который у него роды принимал. — Хочу, — ответил Ханц. — Так это правда, что неизвестные угрожают взорвать роддом? — Нет-нет, не волнуйтесь. Это пошутил кто-то, наверняка из этих, "Свободных омег". О звонке тут же сообщили в полицию, они здесь все проверили и ничего не нашли. "Свободные омеги" не шутят и не предупреждают, подумал Ханц злобно, но всем это еще только предстоит узнать. Нейси дали два года условно, приняв во внимание смягчающее обстоятельство — беременность. Остальные отделались принудительными работами на пятнадцать суток за хулиганство. Ханцу ничего не было. В какой-то левой газетенке даже появилась обличающая статья: "Главный зачинщик беспорядков вышел сухим из воды, воспользовавшись связями в Комитете", и то самое фото на всю страницу... Ханц улыбнулся, вспомнив, как Лукас притащил ему эту газету прямо в палату. "Нехило ты Каину подосрал, — ржал Лукас, исхудавший и какой-то потрепанный. Каин все еще не разрешал ему вернуться домой, держал в той квартире. — Как раз Комитет с полицией всерьез сцепились, передел идет полным ходом, а тут еще статейки эти." Ну конечно, производство и сбыт противозачаточных, петух, несущий золотые яйца. Ничего, ожесточенно подумал Ханц, они обязательно добьются легализации этих препаратов, и даже согласие партнера не потребуется, чтобы получить рецепт. Его сын будет жить в нормальной стране. Перед тем, как покинуть палату, Ханц еще раз посмотрел на себя в зеркало и завернулся в пальто. Какой же он помятый и бледный, хорошо, что под бесформенной одеждой фигуры не видно. Ну и страшилище, впервые в жизни он был так недоволен собой. Если, конечно, не считать того момента, когда внезапно началась первая течка. Ханц попробовал улыбнуться и почувствовал прямо ненависть к родственникам, черт их дернул притащиться в больницу на выписку. — Готов? — спросил Эрик, сейчас он постоянно почти находился рядом с Ханцем и маленьким Адди. — Мы готовы. И родственники с фотоаппаратами тоже готовы, подумал Ханц и неловко пошутил: — Хочется замотать лицо шарфом. — Раньше надо было заматывать, — Эрик притянул его к себе. — Ты хорошо выглядишь, успокойся. — Без тебя я бы не справился, — Ханц прижался к нему и вдохнул родной запах. Он только теперь осознал, как сильно любит Эрика, почти так же сильно, как малыша. — Ты молодец, — Эрик поцеловал его в уголок губ. — Врач сказал, Адди крупный родился. — Было так больно, — пожаловался Ханц. — Особенно когда ты руку вставил и начал там вертеть. — Ханцик, ну прости меня. — Я думал, меня разорвет, от попы лохмотья останутся, такая боль... — Пойдем уже, а то ты оделся, вспотеешь сейчас, — Эрик подтолкнул его к выходу. — Нас и так все заждались. В холле больницы их обступили родственники. Эриков омега-отец тут же принялся тискать Ханца и целовать в щеки: — А мы думали, ты сам не разродишься, в таком-то возрасте. — Расскажешь, как все было, — попросили племянники. — А тебе задницу резали? — Нет, — гордо ответил Ханц. — Все само раскрылось как надо. Лукаса среди встречающих не было. — Опять сбежал, — по секрету поведали родичи. Ханц надеялся, что тот последовал его совету и отправился в приют, а не на очередные поиски приключений. А когда они уже почти подъехали к дому (к счастью, родственники не увязались с ними), Эрик вдруг сказал: — К тебе Нейси заходил, пока ты в роддоме был. — Отпустили уже из тюрьмы, значит. И как он? — Пузо выше носа, — Эрик лихо зарулил в гараж. — Сможешь сам вылезти, я возьму мелкого. — Ага, — Ханц до сих пор боялся на задницу ровно сесть и в машине криво устроился, завалившись набок. И весь вечер, пока они вместе и по очереди возились с сыном, Ханц думал о Нейси. Ведь это должно быть ужасно, забеременеть насильно и неизвестно от кого. — Успокойся ты, съездишь к нему, как только сможешь машину вести, а я побуду с Адди, — не выдержал Эрик его безмолвных страданий, и Ханц накинулся на него с поцелуями. И чуть не убежал в одну из гостевых, почувствовав, как в бедро ему уперся вставший Эриков член. — Нельзя еще, — сказал Ханц и сам испугался: вдруг Эрик не сможет терпеть и найдет себе кого-нибудь для траха. — Дай хоть подержаться, дорогой. Ханц постарался расслабиться в его руках, откидывая голову, а Эрик куснул его в шею и отпустил. К Нейси удалось только через месяц выбраться, до этого они говорили по телефону несколько раз. Тот жил у родителей в пригороде. Ханц долго петлял по кривым узким улочкам, пока не нашел нужный дом. — Рад, что у тебя все в порядке, — обнял его Нейси и повел за собой в кухню. Живот у него на метр вперед торчал, казалось. — У тебя когда срок, — брякнул Ханц. — Через месяц. Представляешь, двойня будет, — Нейси отвернулся и загремел посудой. — Я заявление несколько раз писал, ну, на тех. Только бесполезно все, я ж в течке был, сам напрашивался по показаниям сокамерников. Значит, сам и виноват. — Эти уроды ответят за все, — Ханц треснул кулаком по столу от бессилия, делая вид, что не замечает его слез. — Дело не в них, а в системе, — Нейси вытер лицо. — Мы сломаем ее все равно. Разорвем на куски. Перед самым уходом Ханц все-таки решился спросить, собирается ли Нейси оставить малышей. Тот молча пялился в стену, а потом обернулся к Ханцу, криво улыбаясь: — Не беспокойся, им уже нашли родителей. Пара альфа-бета, хорошие люди. Я позвоню тебе, когда... все закончится. — Я бы не смог, как ты, — Ханц погладил Нейси по руке. — Пережить такое. — Это сначала так кажется, потом привыкаешь, — пожал плечами Нейси. — Ладно, еще увидимся. А дома его ждал любимый со спящим Адди на руках (только что уснул, объяснил Эрик), и Ханц в который раз поразился возникающему в груди щемящему чувству. Он так их любил обоих — мужа и сына. Наверное, это и было самое настоящее омежье счастье. Он погладил Эрика по бедру, и тот тут же переложил мелкого в кроватку. А потом прижал Ханца к кровати и потерся об него мощно стоящим членом. — Подожди, Эрик, подожди, — заизвивался Ханц, пытаясь выползти из-под Эрика. — Нельзя еще. — Ханцик, доктор сказал, что только первый месяц нельзя, — вкрадчиво сказал Эрик, крепко держа его. — Давай попробуем. — Я боюсь, — зашептал Ханц сбивчиво, — боюсь, не надо, пожалуйста, больно будет. Эрик лизал и покусывал его шею. — Не будет больно, я осторожненько, как целочку. — Страшно... — Ханц чувствовал, как начинает набухать у него между ног. Он вздрогнул и выгнулся, когда ему сжали полувставший член. — Ну ты же сам хочешь, — упрашивал Эрик, продолжая ласкать его через брюки. Ханц уже и забыл, как это бывает, сперва приятно, а потом крышу сносит. Он не мешал Эрику его раздевать, отворачивался и всхлипывал, твердо решив перетерпеть боль. Только когда Эрик начал вставлять, попросил не пихать глубоко, чтобы без сцепки. — На полшишечки сделаем, расслабься, дорогой. Ханц дрожал и часто дышал, приоткрыв рот, даже со смазкой туго входило. Он старался расслабиться изо всех сил, и Эрику наконец-то удалось втиснуть головку: — Тихо-тихо, я уже внутри. Не больно ведь? — Нет, — Ханц зажмурился и застонал, когда Эрик начал двигаться внутри него. — Страшно... не останавливайся... Скоро он и сам принялся подмахивать, пытаясь насадиться сильнее, Эрик даже придерживал его за бедра, вставляя не до конца. — Глубже всади... не больно, — теперь уже Ханц упрашивал, но Эрик не поддавался, как всегда, и двигался осторожно, как будто боялся что-то повредить у него внутри. И от этого Ханц никак не мог кончить, раз за разом подходил к грани и ничего, а трогать себя ему не давали. Эрик совсем измучил его этими своими нежностями, пришлось перевернуть его на спину и сесть сверху. Ханц принялся насаживаться на Эриков член с совершенно порнушными стонами, а в заднице хлюпала смазка, как во время течки. — Не могу больше, — он схватился за собственный член, надрачивая, и кончил, забрызгав Эрика спермой. Тот едва успел его с себя снять, чтобы не сцепиться. — Люблю тебя, — прошептал Ханц, не в силах пошевелиться. — Кажется, Адди плачет, посмотришь, как он там? *** 11 месяцев спустя Эрик подошел к столу с вином и закусками и набрал тарелку маленьких бутербродов. — Папа, мяч! — малыш Адди с хохотом бросился ему под ноги, когда он возвращался к их креслам, и Ханц едва успел его поймать. Эти единственные два слова Адди выучил совсем недавно, в отпуске, из которого они сейчас возвращались, и Эрик каждый раз радовался, слыша их. Он поставил поднос на стол и подхватил Адди на руки, подбрасывая высоко-высоко. — Мяч! Мяч! — хохотал тот, и Эрик перекинул его Ханцу, как мяч, а Ханц дал обратный пас — любимая игра их Аддика. — Надо поесть, — строго сказал Ханц после нескольких пасов. — Мяч, — согласился Адди. Они сидели в бизнес-ландже Южно-Урватского аэропорта в ожидании самолета на родину, и Эрик вспоминал, как год назад они собирались поехать в месячный отпуск на Южный океан в честь рождения сына. А собрались только сейчас и всего на неделю. Жизнь распорядилась всеми их планами по-своему, и все это время дела не выпускали их из страны. И Эрик так и не ушел в родительский отпуск после Ханца. Ханц был вынужден взять весь отпуск на полный срок себе, ведь ему практически прямым текстом было сказано о грозящем увольнении. — О, опять эти с чем-то борются, — сказал какой-то юный омежка рядом. — Суфражисты. — Хочется им бороться — вот и борются, тебе-то что. Может, им альф мало, ебаться не с кем, так хоть побороться с ними, — захихикал его друг, такой же юный омежка с крашеными сиреневыми волосами. Эрик посмотрел в визор и слегка поморщился: там снова выступал этот Ханцев друг, Нейси. И опять с чем-нибудь скандальным наверняка. Вот же неймется в одном месте. — Эти суфражисты совсем какие-то больные, — поддержал молодежь элегантный омежка постарше. И обернулся к своему альфе, поднимая бровь. — Э... да, — солидно кивнул альфа и снова уставился в ноутбук. — Вы так снисходительно осуждаете суфражистов, — обратился к старшему омеге Ханц. — А вы учились в университете? — Конечно учился, к чему этот странный вопрос? — усмехнулся тот. — А если бы не суфражисты, то отдали бы вас после первой течки самому выгодному альфе и никаких студенческих вечеринок и образования, сидели бы сейчас с десятым ребенком и все. Как и сто лет назад. Без законного перерыва между родами. Омега растерянно перевел взгляд с Ханца на Эрика и обратно. Его альфа тоже оторвался от ноутбука и тяжело уставился на Эрика: — Университет этот — баловство одно, способ найти выгодную партию для омег. Времена меняются, а жизнь остается прежней. Эрик обнял Ханца за плечи и привычно парировал: — Мой муж прав. Суфражисты борются за свободу личности, и в этом я их полностью поддерживаю. Не хотелось бы, знаете ли, чтобы в один прекрасный день моего омегу-сына или мужа арестовали за неправильную парковку и бросили в тюрьму для развлечения альф-преступников. — При чем тут это? Эти борются за свою свободу убивать детей, а не за личность, — сказал еще один альфа. — Свобода — это такая вещь, господа, — начал Ханц и продолжил историей "Свободных омег", за административное нарушение подвергшихся групповому изнасилованию со стороны государства. Эрик привычно его не слушал, эту пламенную речь он наизусть уже знал. По визору показывали карнавал и кучу полуголых омежек в перьях. — А между прочим, срок между беременностями увеличили благодаря законопроекту Прогрессивной партии, суфражисты тут ни при чем! — сказал вдруг тот самый элегантный омега постарше. — Да, — согласился Ханц, — это наш законопроект. Но без суфражистов мы бы не обратили на эту проблему внимания. — Вы же... вы же Ханц Эсхольц-Сард! — воскликнул сиреневоволосый омежка и расстегнул курточку. На его груди белела маечка с той самой фотографией: Ханц с флагом. Эрик усмехнулся, отпуская Ханца из объятий. Взгляды, направленные на его мужа изменились, исчезла насмешка и снисхождение, и появились раздражение, восхищение, уважение и даже ненависть. Теперь он не был для них просто шикарной давалкой, которой альфа позволяет слишком много, они видели известного политического деятеля и депутата Государственного собрания. — Можно с вами сфотографироваться? — сиреневоволосый просительно сложил руки. — Можно, — кивнул Ханц. — А мне можно? — оживился какой-то молодой альфа. — А вам нельзя, это мой омега, — ревниво ответил ему Эрик. — Выборы давно кончились, а ты все устраиваешь встречи с избирателями, — сказал Эрик уже в самолете. Адди весело скакал между ними и не желал пристегиваться. — Прости, дорогой, — виновато улыбнулся Ханц. — Но иногда просто невозможно молчать. Эрик лишь картинно вздохнул. Полгода назад к ним пришли представители Прогрессивной партии и заманили Ханца в свои ряды, привлеченные его популярностью среди политически активной молодежи. И с тех пор все помчалось совершенно в другом направлении, таком далеком от былых представлений Эрика о приличной жизни — домик, работа, куча детишек и нежный омежка под боком. Впрочем, жаловаться было грех, Эрику их нынешняя жизнь более чем нравилась. Аддик заснул у них на коленях, и Эрик притянул к себе Ханца, забираясь ему под рубашку. Ханц хихикнул и положил ему голову на плечо. — Надеюсь, ты не пригласил своего Нейси на Большой праздник? — прошептал Эрик ему на ухо. Приближалось однолетие их сына, и они собирались отпраздновать его с размахом, по древней традиции. — Эрик, как можно, он же мой друг! — возмутился Ханц и задохнулся, когда Эрик ущипнул его за сосок. — Нет-нет, и не настаивай. — Друг так друг, лишь бы ничего не устраивал у нас дома, — согласился Эрик, смирившись с перспективой приема скандального омежки. Вместе с высокомерными родственниками Ханца, буржуазно-благопристойными родичами Эрика, надутыми политиками и прочими приличными людьми. *** Но Нейси не стал ничего устраивать, он пришел вместе с пухленьким бетой, таким же невзрачным, как и он сам, и тихо устроился в уголке. Эрик немного за ним понаблюдал, а потом забыл, увлеченный традиционными развлечениями Большого праздника: распиванием пива под песни и народными танцами. А потом к нему подошел старина Дитрих, ставший-таки замом отделения в Хельсигборском Надзоре за госзаказами. Дитрих скользко улыбался и туманно рассуждал, а Эрик кормил его такими же туманами в ответ, догадываясь, чем это все кончится — государственным пособием или частным пожертвованием от фармацевтических компаний. Для приюта ли побитым омежкам или для Эрикова питомника морских котиков, неважно. Удивительно, скольким людям был нужен свой человек в парламентской комиссии. Эрику доставляло практически бескорыстное удовольствие быть посредником для Ханца во всех этих махинациях и внеполитической возне. Бескорыстное, конечно, не в том смысле, что им не обламывались крупные крошки от плывущих мимо пирогов, но Эрик, как и всякий альфа, играл ради восхитительного чувства власти. А Ханц участвовал ради принципов, умудряясь даже среди политиков оставаться с репутацией благородного чистюли. Эрик поискал взглядом Каина, подождал, пока тот закончит любезничать с одним из гостей, и подошел к нему посовещаться. Но в середине их увлекательной беседы Каин вдруг замолчал и уставился куда-то вдаль. Эрик тоже поглядел туда и увидел только что пришедшего Лукаса. — Вот бессовестный, — хмыкнул Эрик, — на два часа опоздал. Хотя он на дежурстве наверное был. Год назад Лукас ушел от Каина и спрятался от него в омежьем приюте. Там ему помогли сдать экзамены на медбрата, ведь когда-то Лукас учился на врача. И теперь он работал и жил в том же приюте, не желая никуда уходить: утверждал, что один обязательно сорвется, а в приюте с ребятами весело. Эрик в глубине души считал, что омежки в этих приютах только и делают, что порются друг с другом, скучая по альфьему хую. Но ни Ханцу, ни самому Лукасу об этом не говорил — вдруг обидятся. Омежки ведь такие трепетные. Каин встал и вышел на балкон, и Эрик увидел, как Лукас на мгновение отвлекся от беседы с Ханцем и проводил его взглядом. А потом пошел в угол к Нейси. Лукас все равно был невозможно красивый, даже в дешевой одежде. Почти как Ханц. И рядом с Нейси смотрелся, как слегка потрепанная райская птица, присевшая на минуту к воробьям. Эрик кивнул ему, приподнимая бокал, а потом тоже поперся на балкон. Разговор с Каином был не закончен, да и вообще... Каин курил, глядя внутрь дома сквозь стеклянные двери. — Забудь о нем, — хмыкнул Эрик, тоже закуривая. — Найди себе помоложе и поскромнее. — Заткнись и не лезь не в свое дело, — Каин отвернулся и уставился в сад. Эрик пожал плечами и пригубил вино, наблюдая за смеющимся Ханцем. Если смотреть слишком долго, то можно заработать стояк на остаток вечера. — Это в вашем блядском приюте ему мозги промыли, — вдруг сказал Каин. — Но он вернется, всегда возвращался. — С омежками надо ласково, — рассеянно ответил ему Эрик. — Ласково и нежно, они ведь такие податливые. Теплые. — Да-да, читал твой высер в "Современной омеге", можешь не пересказывать. Традиционные ценности и любовь. Простой парень Эрик Сард-Эсхольц, менеджер питомника морских котиков и альфа известного политика, — издевательским тоном процитировал Каин. — Жопа не слипается столько патоки лить без остановки? — Это не патока, а мои выношенные сердцем мысли, — невольно засмеялся Эрик, впечатленный неожиданным срывом своего всегда непробиваемого родича. — А, между прочим, знаешь, что Лукас недавно сказал? — Что? — спросил Каин после продолжительной паузы. — Что как будто от двадцатилетнего кошмара очнулся. Огляделся по сторонам, и понял, что не жил. — Так и сказал — двадцатилетнего? — Каин расслабил галстук и посмотрел внутрь дома. — Мы же только семнадцать лет в браке. — Ну, ты знаешь, как омежки преувеличивать любят, — Эрик хлопнул его по плечу и добавил, уходя: — Так что найди себе нового и будь с ним поласковее. А внутри его ждали Ханц и Адди, веселые и теплые, и Эрик подумал, что это самое важное, что у него есть. Уйдет неожиданная удача, снова изменится жизнь, но любимый всегда будет рядом. Любимый и дети. Он обнял Ханца, целуя в ухо и наблюдая, как их маленький сын по традиции выбирает символы будущей жизни. Адди стоял у большого стола, заваленного деньгами, оружием, куклами и прочим добром. Омега-отец Эрика подпихнул к малышу пачку денег, спрашивая: — И кем же будет маленький Адольф? — Мяч! — засмеялся Адди и схватил деньги, пистолетик и большую малярную кисть. Все тоже засмеялись: "Маленький Адольф будет художником!" И Эрик под шумок притиснул Ханца за задницу и поцеловал в губы. КОНЕЦ