Три русских волка и японская крольчиха

      — Первая музыка называлась «О любви: Агапэ». Как Юри и сказала, эта тема характеризует нежную и безусловную любовь. Вторая — «О любви: Эрос», — пояснял Виктор, стоя перед своими учениками. — Тема страстной и пылкой любви. Я хочу, чтобы вы откатали эти две противоположные программы.       Юри и Юрий кивнули. Каждый из них догадывался, какая программа кому достанется. Кацуки будет танцевать «Агапэ» — нежную и безусловную любовь. Она будет воспевать своего возлюбленного на льду, будет рассказывать всему миру, как сильно любит его и раскроет душу зрителям. Плисецкий, в силу своего вспыльчивого характера, присущей дерзости и самоуверенности, будет катать «Эрос». Пусть он и не познал настоящий страсти, но что мешает ему создать её? Сделать нечто похожее? Он молод, красив и никогда не отступает. Он покажет всем не страсть к человеку, а страсть к любимому делу: к фигурному катанию, ко льду.       — Юри, ты будешь танцевать «Эрос», Юрио — «Агапэ».       Кацуки схватилась за голову, Плисецкий закричал. Впервые оба одновременно, совершенно синхронно, пусть и мысленно, усомнились в своём тренере и в его умственных способностях. Ну, кто будет давать зажатой и закомплексованной девушке, у которой даже отношений нормальных ни с кем не было, тему страстной любви? А резкому и злящемуся на всё и вся подростку, у которого даже друзей толком нет, тему безусловной любви?       Только сумасшедший, не иначе.       А Виктор сумасшедшим и был.       — Вы должны делать противоположное тому, чего от вас ожидают люди. Иначе как их ещё можно удивить? Таков мой девиз. — Он поднял вверх указательный палец, не переставая улыбаться, из-за чего Плисецкому захотелось хорошенько приложить горе-тренера лицом о бортик катка. Пару раз. Пару сотен раз. — Да и вы сами намного посредственнее и обычнее, нежели думаете. Вам нужно больше знать о своих недостатках. Я удивлён, что вы думали, что можете сами выбрать собственный образ. С точки зрения зрителей вы просто поросёнок, — он посмотрел на Юри, — и котёнок, — перевёл взгляд на Юрия. — И если вы не будете соответствовать моим стандартам к следующей неделе, я не поставлю хореографию никому из вас. А так как вы оба мои поклонники, то я уверен, что вы справитесь.       Кацуки вздрогнула и бросила мимолётный взгляд из-под опущенных ресниц на Юрия. Он также был удивлён.       Вообще, Юри было немного обидно. Она понимала, что Виктор прав. Она и Плисецкий — просто посредственности, которые, несмотря ни на что, могут чем-то удивить народ. Вот только удивлять уже некого: журналисты разъехались ещё два дня назад, в гостинице уже практически никого не осталось, а город вновь такой же пустой, будто и не было этого набега людей. Теперь видеозапись в интернете, где она откатывает программу Никифорова, никому не интересна, а то, что Виктор стал её тренером — не новость.       Юри чувствовала себя, словно зверушка в зоопарке: все на неё смотрят, восторгаются, а когда наскучит — уходят. И она зачем-то должна продолжать всех удивлять, придумывать что-то новое, необычное, чего от неё не ждали. Разве это то, к чему она стремилась? Нет. Тогда зачем ей всё это?       Ах, да, потому что к ней теперь примкнули две «зверушки» из соседних клеток. Один уже перегорел, истратил своё вдохновение, но продолжает пытаться сделать хоть что-то, удивить людей, заставить их смотреть на себя. Виктор любил всеобщее внимание. Юри знала, что он — дитя сцены. Юри подозревала, что в будущем он выкинет что-то такое, чтобы все говорили только о нём. Юри боялась, что однажды это наскучит Виктору и он найдёт новое интересное занятие, уедет, бросив её.       Второй, Юрий, молодой и безбашенный. Он готов удивлять зрителей, он может это делать, и он удивляет их. В двенадцать лет он сделал свой первый тройной прыжок. В тринадцать — четверной. В прошлом году он победил без четверных, набрав наибольшее количество баллов и обогнав соперника на пятнадцать целых сорок сотых. Он пылает огнём страсти. Вот только долго ли он будет гореть в нём? Неизвестно. Для этого нужен стоящий противник. Такие во взрослой группе найдутся — Отабек Алтын и Кристоф Джакометти, например, которые в прошлый раз заняли второе и третье места. Или тот же Жан-Жак Леруа, впервые собирающийся участвовать в Гран-При — прошлые соревнования он пропустил из-за травмы. Юри могла с гордостью заявить, что и её друг Пхичит тоже не лыком шит. Пусть в прошлом году он и не прошёл, зато в этом упорно тренировался и явно нашёл ту самую, идеальную музыку.       Но Кацуки знала: Плисецкий такой же гений фигурного катания, как и Виктор. Год-два, и первое место с золотой медалью будут его и только его.       — Хорошо. Я откатаю «Агапэ» — мой дебют во взрослой группе зависит от этого. Так что тебе лучше подготовить для меня выигрышную программу, старикан! — разозлился Юрий.       — Старикан? Мне всего двадцать семь! — огорчился Виктор, но тут же воспрял духом. — Именно от тебя зависит, выиграешь ты или нет.       — Если я выиграю, то ты, Виктор, вернёшься со мной в Россию и станешь моим тренером.       Одно-единственное слово, произнесённое Виктором в ответ, пошатнуло хрупкий внутренний мир Юри и чуть не разрушило его. «Конечно». Он согласился на это условие с лёгкой улыбкой на губах и задорным кивком головы. Никифорову явно было весело. Он развлекался и наслаждался ситуацией.       Двое фигуристов будут соревноваться друг с другом, дабы он стал их тренером. И может быть только один победитель: Юри не могла поехать в Россию, так как должна помогать на горячих источниках, Юрий не мог остаться в Хасецу, так как у него учёба, а Виктор не мог разорваться.       — А что насчёт тебя, Юри? — спросил Виктор.       «Я хочу, — внезапно поняла она, — чтобы ты остался. Остался и учил меня, был моим тренером. Я хочу выиграть золото сначала на Национальных в сентябре, потом на Гран-При в декабре, после в Чемпионате Четырёх Континентов, в Зимней Универсиаде в феврале, в Чемпионате Мира в марте. Я хочу кататься под твоим руководством. Хочу знать, что ты меня поддерживаешь. Хочу гордиться тобой, и хочу радовать тебя своими успехами. Хочу доказать всему миру, что ты не зря стал моим тренером».       — Что ты хочешь сделать, если выиграешь?       Слова застряли в горле. Нет, она не плакала, но и не стеснялась. Она просто не могла это сказать. А если она проиграет? Виктор же уедет, а слова, произнесённые ей мысленно, никогда не сбудутся. Она так и останется с пустыми надеждами. Она не была уверена, что все эти соревнования ей сейчас нужны, однако…       Однако так была хоть какая-то цель в жизни, что-то, к чему она может стремиться. Она хочет победить. Пусть и не там, не на Соревновании Четырёх Континентов, не на Гран-При, нет. Она хочет победить Юрия Плисецкого, доказать, что она опытнее, лучше, выше, красивее, что она сможет удивить публику!       Она просто хотела подольше пообщаться с Виктором. Пусть он её иногда и раздражал, иногда удивлял, но всегда дарил улыбку и радость. Она не хотела, чтобы это всё закончилось через какую-то жалкую неделю. Ей недостаточно.       — Я хочу съесть кацудон вместе с тобой и Юрио, Виктор, — ответила она. — Я хочу выигрывать и есть кацудон вместе. Поэтому я откатаю «Эрос».       Виктор улыбнулся.       — Прекрасно!       Юри опустила взгляд на лёд. Что ж, она не соврала. Просто не всё сказала.       — А теперь я покажу вам ваши программы. Сперва будет программа Юрио, «Агапэ».       Плисецкий и Кацуки ушли с катка. Никифоров взял в руки пульт и нажал на кнопку. Заиграла музыка.       Юри поражённо выдохнула. Программа была сложной, но такой… прекрасной. Виктор словно парил по льду, не касаясь его. Он был лёгок и невинен, будто перед ней вновь стоит тот пятнадцатилетний юноша, а не двадцатисемилетний мужчина.       Он любил всё и вся. Он любил лёд, любил воздух, любил коньки, любил людей, любил это здание, любил этот мир и любил бога. Безгранично, безусловно, беспрекословно. Юри казалось, что даже если его как-то потреплет жизнь, он всё равно будет любить её и окружающих. Нежность и возвышенное чувство любви смешались в нём, заставляя Юри задыхаться от восторга. Наверное, возьми она «Агапэ», она бы не смогла так. Казалось, что на это способен только Виктор.       — Ну, что думаешь? — спросил российский фигурист.       — Отлично. Я почти запомнил.       Кацуки стряхнула с себя пелену восторга, который захватил её, и взглянула на Юрия. Да ладно? Как он мог запомнить это? Всё выступление Юри не могла отвести взгляд, не могла думать ни о чём, кроме Виктора на катке. Она даже за его дорожками шагов не следила, лишь краем сознания отмечая их сложность. Выступление Виктора её поглотило, всосало в себя и не хотело отпускать. Колени слегка дрожали. Как Юрий не мог испытывать того же? Она даже пропустила приход Юко из-за выступления кумира!       — Юри, дальше твоя программа.       Музыка изменилась. Больше не было того нежного напева на латыни и признания в любви ко всему миру. Нет. Теперь это была страстная музыка. На ум почему-то приходили тореадоры, танго, фламенко и Испания.       Юко улетела с фонтаном крови из носа, и Юри мысленно с ней согласилась. Виктор был горяч. Куда девался тот невинный ангел? Остался лишь демон-соблазнитель. Он будто играл со своей жертвой, показывал себя, свои лучшие качества, но не давал большего. Виктор показывал всю страсть, он наслаждался музыкой.       Он теперь не просто любил мир. Он наслаждался им, утопал в его пороках, тонул с головой в похоти, не мог выбраться из зыбучих песков страсти, заманивая туда зрителей. Он был слишком прекрасен, слишком соблазнителен и слишком горяч. На ум пришла шуточка из интернета: «встало то, чего нет».       Юри сглотнула. Сможет ли она так же? Сможет заставить всех смотреть только на неё? Сможет завести публику? Сможет соблазнить зрителей? Сможет соблазнить Виктора?       Вспомнились шуточки Юрия.       Не сможет.       Как пить дать, не сможет.       И дело не в её умениях, а в жуткой неуверенности в себе. Сколько бы Минако-сенсей не билась, она ничего поделать не могла: Кацуки была всё такой же стеснительной. Единственное время, когда она вылезала из своей скорлупы — это когда выпивала. Но давать ей выпить перед соревнованиями — явно плохая мысль. Кто знает, что произойдёт?       — Юри, — проникновенно произнёс Виктор, и Кацуки вздрогнула. Он в своей обычной манере подъехал слишком близко, — ты сможешь. Не стесняйся. Встань на коньки и катайся. Прочти какую-нибудь книгу с высоким рейтингом и представь всё описанное там с тобой и твоим любимым человеком.       — Н-но у меня нет такого человека, — возразила девушка, краснея и отъезжая назад.       Виктор кивнул. Значит, у неё никого нет, и она никого не любит. Одновременно это успокаивало и не нравилось мужчине.       Улыбнувшись, он вновь подъехал к ней.       — Тогда представь меня. — Он знал, что играет с огнём, что девушка может испугаться и убежать, но иначе он не мог. Характер и простое детское любопытство не давали ему держать язык за зубами.       — Что? Нет-нет-нет-нет-нет! — Она замахала руками. — Ни за что! Ты — мой тренер! Я не могу такое представлять. Это слишком стыдно и…       — Тогда Юрио.       — Нет! Не буду я ничего читать и не буду никого представлять! — Кацуки притопнула ногой и развернулась с пылающими щеками, после чего поехала к выходу с катка. — Пойду отработаю основы.       В полной тишине Юри ушла из помещения, только дверь громко захлопнулась за ней. Никифоров удивлённо моргнул, а после обернулся к Юрию.       — Она, что, обиделась?       — Конечно. Она ж тебя боготворит, холит и лелеет. Чтобы она — да подумала о тебе в таком направлении? Пф, — Плисецкий фыркнул, — и не мечтай. Для неё ты не больше, чем кумир или просто тренер. Да и какая разница? Давай лучше тренироваться.       Двадцатисемилетний фигурист осуждающе глянул на ученика. Слова Юрия оставили неприятный осадок в его душе.       — Тебе надо научиться нормально общаться с людьми. Да и вообще, быть более доброжелательным, а то друзей никогда так и не будет.       Плисецкий поджал губы и закатил глаза. Друзей у него не было. В школе в начальных классах над ним смеялись из-за трико, балета и фигурного катания. Он дрался, ругался и кричал. Его деда постоянно вызывали к директору, родители других учеников ругались и называли его невоспитанным, а Юрий лишь сидел, вжавшись в кресло, и выслушивал всё.       А однажды, в классе шестом, взорвался. Не вытерпел и высказал всё. Он не сдерживался, говорил отборным русским матом: ему было плевать, что рядом дед, а напротив сидит директор. Он высказывал всё, что в нём накопилось. Его отругали, но из школы не выгнали. Мать попалась понятливая и уже сама наказала своего ребёнка за то, что тот обижал другого мальчика. За что, собственно, и получил.       С тех пор с ним себя вели осторожно. Юрий не стал лишним в классе, с ним общались, но никого из своих одноклассников он не мог назвать другом или подругой. Только знакомыми, не более.       Своими словами Виктор задел старую рану Юрия. Плисецкий только делал вид, что ему плевать, но на деле его это волновало. Как волновало и отсутствие родителей. Конечно, дедушка старался ему заменить маму с папой, но, слушая рассказы одноклассников о весёлых каникулах с родными, он завидовал и чувствовал тянущую куда-то вниз боль. Сердце неприятно ныло.       Настроение было окончательно испорчено.       «Агапэ» не получалось от слова «совсем».