Это маска твоя или ты?

Это — лунная ночь невозможной мечты… Но недвижны и странны черты: — Это маска твоя или ты? Вот чуть-чуть шевельнулись ресницы… Дальше… Вырваны дальше страницы. © И. Анненский.

      На подиум из-за кулис неуверенно шагнула девушка, и Андрей на мгновение перестал дышать. Да что там Андрей, все, кто в этот момент случайно глянул на подмостки, уже не могли отвести взгляда от открывшегося им прекрасного видения.       Длинные платиновые волосы девушки свободными локонами падали на спину до самой талии, тонкость которой подчеркивал заканчивающийся спереди мысом корсет ее небесно-голубого платья. Само же платье заставило открыть рот даже модельера компании, Милко. Глубокое декольте, обнажающее часть груди, выглядело невинным и девственным из-за довольно широкой драпировки, пущенной по верхнему краю корсета. Эта то ли оборка, то ли рюша, то ли Бог его знает, как она называется, казалось сотканной из облаков, из воздуха, из самой нежности и прикрывала совсем небольшую часть плеч и рук. Юбка, идущая от корсета до самого пола была выполнена из той же ткани, что и драпировка, но была многослойной, создающей впечатление, что девушка летит в облаках. Лицо закрывала полумаска, выполненная из того же атласа, что и корсет, украшенная воздушной тканью, стразами и перьями.       И все же, никакая маска не могла скрыть красоты и нежности этого милого лица. Четкая линия подбородка, без намека на расплывчатость; сочные розовые губы, с красивым абрисом; прямой аристократический нос, с тонкими ноздрями; белоснежная чуть застенчивая улыбка и глаза! Глаза не требовали ни определения, ни эпитетов, их золотое сияние не могла скрыть никакая маска.       Легкая, воздушная и такая красивая, что казалось это сам Ангел посетил бал-маскарад, чтобы украсить его своим присутствием. Да что там маскарад, Ангел спустился с небес в этот мир, чтобы сделать его чуть лучше, чище, добрее.       — Андрюха, это кто? — Ромка-Мушкетер даже подпрыгивал на месте от возбужденного нетерпения.       — Понятия не имею. У нас, вроде бы, таких не было.       — Вот в кого нужно влюбляться, Палыч, а не в Катеньку. Чур моя!       И не дожидаясь, что скажет на это друг, а может, опасаясь того, что он скажет, Малиновский, увиливая от предложений потанцевать, поступающих с разных сторон, бросился на подиум.       — Приветствую вас, о таинственная и прекрасная незнакомка. — Роман снял свою мушкетерскую шляпу и отвесил глубокий почтительный поклон, что на языке реверансов было еще и приглашением к танцу, и собственно, танцевальным па.       Девушка намека не поняла, или не захотела понимать, и лишь слегка холодно наклонила голову в ответ. Это задело Ромку, зацепило за живое. Еще ни одна себя так не вела. Как правило все бабы вешались ему на шею сами, а уж если он сам проявлял инициативу, то готовы были в первую же секунду стаскивать с себя трусики. «Да что она о себе воображает? — подумал он. — Несколько килограмм газовой ткани и удачный стилист — вот и весь гонор. Хочешь поиграть? Давай поиграем! Можно даже заключить пари, что сегодня же пересплю с ней. О! Точно, сейчас поспорю с Палычем».       — Я чем-то вас обидел, прекрасное дитя?       — А я вас? — у девушки оказался очень знакомый голос с чуть заметной хрипотцой. Очень сексуальный голос, заводящий почище полуобнаженной груди его любимого третьего размера.       — Вы меня? Нет!       — Тогда к чему был ваш вопрос?       — Ну, я вас пригласил на танец, а вы…       — А я отказалась. Не время для танцев, часы вот-вот пробьют двенадцать.       — Я сейчас принесу вам шампанское, — закричал Ромка на бегу и не слышал, что ему ответили:       — Спасибо, не нужно — девушка сначала робко, словно пробовала обувь на устойчивость, а потом все увереннее и увереннее пошла по подиуму вглубь зала. Дошла до того места, где в гордом одиночестве стоял прекрасный принц и протянула ему руку, чтобы он помог ей спуститься в зал.       Принц был воспитан, принц был вежлив, но все-таки принц был мужчиной, а когда на мужчину с небес смотрит прекрасный Ангел, то он забывает и о вежливости, и о воспитании и, вместо того, чтобы протянуть свою руку незнакомке и помочь ей спуститься, мужчина двумя руками подхватывает Ангела за талию, которая так чудесно вся вмещается в его ладони, приподнимает ее над подмостками и нежно, и бережно опускает на пол рядом с собой, забыв убрать руки с ее талии, но это, как видно, лишь для того, чтобы убедиться, что Ангел прочно стоит на полу и не думает взлетать.       А в это время по подиуму взад и вперед бегает Ромка с двумя фужерами шампанского, пока не находит взглядом свою прекрасную незнакомку в объятиях друга…       Ангел застенчиво и нежно улыбается, улыбается и принц… Ему очень хочется подать девушке бокал с шампанским, но для этого придется выпустить ее из своих рук, а это немыслимо, невозможно.       Музыка смолкает, видно и музыканты хотят встретить Новый Год с наполненными фужерам, становится слышнее гул голосов, а эти двое смотрят в глаза друг другу, ничего не слыша и не видя вокруг. Наконец, все стихает, часы начинают отсчет последних секунд уходящего года.       Андрей вздрогнул, выпустил девушку из своих объятий, быстро взял со стола бокалы, один протянул Ангелу. Они успели даже чокнуться, перед тем как осушить свои кубки.       — С Новым Годом! — говорит принц, но его слова тонут в грохоте хлопушек и криках «Ура».       — С Новым Годом! — говорит Ангел, но и ее слов не слышно.       Тогда они не находят ничего лучшего, чем поздравить друг друга с праздником нежным и чувственным, хоть и очень поверхностным, очень недолгим поцелуем.       — С Новым Годом! С Новым Счастьем! — раздается со всех сторон.       Снова звучит музыка. Люди заняты кто чем, веселятся, смеются, танцуют, закусывают. Танцовщица канкана о чем-то жарко спорит с Пиратом, а может и не спорит вовсе, а наоборот, жарко говорит ему о своих чувствах.       — Ты кто? — успевает спросить принц перед тем, как его за руку утаскивает на танец Фея.       — Я Золушка, — но ее ответ слышит уже не принц, а Мушкетер.       — Я, конечно, не Фея, но я и не мачеха, и танец ты мне, Золушка, должна. И не надо говорить, что боишься за сохранность своих хрустальных туфелек. Я все равно не поверю, — Ромка, так же, как Андрей перед этим, обхватывает Золушку за талию и поднимает на подиум. — Никаких возражений, пошли танцевать.       Ромка и сам не мог понять, что с ним происходит. Да, ему понравилась эта куколка. Да, он был задет ее невниманием. Да, он хотел ее, хотел с первой секунды, как только увидел. Но никогда прежде он и не пытался вставать на пути друга. На их век уж как-нибудь баб хватит, чтобы из-за такой мелочи рушить крепкую мужскую дружбу. Но, во-первых, Андрей сам сказал, что полюбил Пушкареву, во-вторых, Ромка первым к этой Золушке подошел, а в-третьих… нечего. Раз даже не влюбился, а полюбил, то нечего за другими юбками ухлестывать. Он, можно сказать даже услугу сейчас другу оказывает, уберегая его от измены и, соответственно, раскаяния.       Но было еще и в-четвертых, которого Ромка никак себе объяснить не мог, и которое его беспокоило. Ему, почему-то, было небезразлично, что чувствует сама Золушка. Этот вопрос никогда нашего Ромео не волновал раньше. «Какая разница, любит тебя девушка, не любит? Главное, чтобы она вызывала у тебя положительные эмоции, желание и чтобы умела закружить тебя в постели». — не раз и не два говаривал Малиновский. И это не было пустыми словами, он, действительно, так думал. Всегда! Но не сейчас.       Сейчас ему, почему-то, очень важно было не просто понравиться этой Золушке, ему было важно пробудить в ней хотя бы ответную симпатию, а хорошо бы и еще что-нибудь посерьезнее...