Если бы стены могли краснеть
27 января 2017 г. в 14:59
POV Андрей Жданов.
Если бы стены могли краснеть, то та, которую я подпирал вот уже почти полчаса, из белой давно превратилась бы в малиновую. Конечно, это же так стыдно, наблюдать за мужчиной вот уже полчаса стоящим у женского туалета, да еще прислушивающимся к звукам внутри, да еще периодически и заглянуть в этот «внутрь» пытающимся. Я ведь, и правда, не знал, что мне делать, и метался у входа в туалет, слушая рыдания и фразы доносящиеся из-за двери. И не только потому, что опасался провокаций «туалетной пленницы».
Увы, несмотря на все гадости, что мне сделала эта женщина, несмотря даже на все те мерзости, которыми она планировала меня добить, мне было… Нет, не жалко, это не то слово… Скорее — невыносимо больно. Я просто не мог переносить женских слез, не истерик, к истерикам я привык, а именно слез. Кажется, Кира впервые не истерила и не играла на публику, а действительно безутешно горевала.
Наконец, после ее восклицания: — Почему? Господи, ну, почему он никогда меня не понимал? — я решился открыть дверь. Кирюша сидела на полу, закрыв лицо руками и горько плакала. Я подошел и опустился на пол рядом с ней.
— Кира, а как можно понять человека, который говорит, что любит, а сам в это время точит нож и прячет его за пазуху, чтобы воткнуть в спину? Ну, объясни мне, Кирюша, как это можно понять?
— Я люблю тебя.
— Если это любовь, то что же тогда ненависть?
— Все, что я делала, я делала для того, чтобы мы были счастливы. Разве за это нужно убивать?
— Ты действительно считаешь, что подделывать справки, натравливать на меня моих же родителей или шантажировать несуществующей беременностью, это осчастливливать?
— Андрей! Это нечестно.
— Что, Кира?
— Подслушивать нечестно.
— Нечестно, Кирочка унижать и обижать людей так, что они потом не только подслушивают, но и приносят мне записи твоих разговоров. Давай-ка я поступлю честно. Давай?
— Что ты имеешь ввиду?
— Я сейчас прямо и честно расскажу тебе, как я вижу ситуацию, и что я уже предпринял, и что еще намерен предпринять. Может тогда тебе будет легче решиться на единственно правильный для тебя шаг.
— Расскажи.
И я рассказал ей обо всем… И о том, как тяготился нашими отношениями, особенно последние три года; и о том, как встретил Катюшу; и о том, что она для меня, как глоток чистого воздуха. Я рассказал Кире и о том, что ее с Викой слышали вот тут, в этом самом туалете сразу два человека, которые никак не могли допустить, не только моей насильственной женитьбы, но и возможных отравлений, да что там отравлений — смертей в новогоднюю ночь.
— Ты хоть понимаешь, что была в одном шаге от тюрьмы, Кира? При этом ты заранее наметила на кого «повесить» свое преступление. Ты мне скажи, ты не понимала, что будет расследование, что виновные обязательно будут найдены?
— Я даже предположить не могла, что клофелин может быть таким опасным. Я никому не желала отравления, тем более смерти. Ты что, не понимаешь этого?
— Вот в этом я как раз не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что ты… Как бы помягче? Недальновидна.
Я рассказал, что когда роешь другому яму, то нечего обижаться, когда падаешь в нее сам, и что ее пьяное выступление перед работниками было тщательно спланировано Юлианой, которую Кира и собралась назначить виновной за свое преступление.
— Только Юлька, в отличие от тебя, за клофелин не хваталась, все по умному сделала. Кира, Кира… нашла с кем бодаться. С умницей Виноградовой. В ее лексиконе нет таких фраз: «Я не подумала». Ты хоть понимаешь, что сама, своими руками утопила себя?
— Сейчас понимаю.
Потом я рассказал, что моих родителей уже поехали встречать Роман и Юлиана, что они не просто расскажут все без утайки, но и дадут послушать запись со всеми ее планами, с ее высказываниями о моих отце и маме. Не стал я скрывать и того, что никакая это не шутка, что я женюсь на Кате даже если мир перевернется с ног на голову. Потому, что люблю ее больше жизни.
— Невозможно быть счастливым в тюрьме, как невозможно и осчастливить насильно, Кира. Вот у тебя ничего и не вышло. Поэтому я очень советую тебе сейчас, пока еще не приехали мои родители, подписать все бумаги и уехать из «Зималетто». Папа, как папа… А вот мама умеет быть достаточно жесткой, и мало тебе может не показаться. Ну, а в будущем, ты подумай, стоит ли держать акции в компании, или лучше их все же продать. Если решишь продать, то та же Катенька сможет помочь тебе советом, куда вложить деньги.
— Мне не нужны советы этой мымры.
— Мымры? Пойдем, Кирюша, пойдем. Если ты готова подписать документы, пойдем. Эта, как ты ее назвала, мымра, у меня в кабинете вместе с Буценко подготовила документы для подписи. И вот еще что. Не удивляйся тому, что на фоне Кати — это ты, прости… Впрочем, сама увидишь.
— А если я не готова?
— Тогда на YouTube появятся твои и Сашкины записи о ваших художествах в новогоднюю ночь, мне придется заявить в милицию о попытке массового отравления и насильственной женитьбы, а тебе придется встретиться с мамой.
— Пойдем, я все подпишу, — решительно заявила Кира и первой пошла на выход из туалета.
Из моего кабинета раздавались дикие крики:
— Фы самый сфафный оборофень ис фсех, кофо я фолько фнаю. Анфрей бросиф фебя, фефьма!
— Александр Юрьевич, прекратите кричать, вас все равно понять невозможно, — совершенно спокойно говорила Катюша.
— Иф-фа фебя! Иф-фа фебя!
— Боюсь, что не из-за меня, а из-за себя. Не нужно лезть целоваться к порядочной девушке. Иначе можно остаться и без зубов. А почему я должна была терпеть ваше слюнявое приставание? Антон Глебович, разве есть такой закон, чтобы терпеть? Разве я не могу оттолкнуть наглеца?
— Можете, Катерина Валерьевна, всенепременно, можете, — со смехом сказал Буценко.
— Ну, а разве же я виновата, что вы были пьяны, Александр Юрьевич? Или может быть моя вина в том, что падая, вы зацепили лицом угол журнального столика?
— Ффо фа шуфь? Эфо Фданоф меня уфафил!
— Жданов? И не надейтесь. Я всем расскажу, что это я вам зубы выбила. И расскажу за что. И фото свое выложу из личного дела. Вот прямо на YouTube и выложу.
— Что здесь происходит? — влетая в кабинет, закричала Кира. — Только не говори мне, Сашка, что ты мог поцеловать эту уро… — тут она повернула голову в сторону Кати, и онемела.
Зато Катюша весело заговорила, подстегнутая ошеломлением соперницы: — Этой уродины, мымры, швабры, пугала, летучей мыши. Кого еще? Я кого-то забыла, что-то пропустила?
— Пропустила, дорогая, — нежно сказал Андрей. Подошел к Катюше и приобнял ее.
— Что?
— Ты пропустила босоногую девчонку, Золушку, Королеву красоты, мою невесту, наконец.
Если бы стены могли краснеть, то мой кабинет стал бы багровым, так стало бы ему стыдно за крики и визг Воропаевых. Слава Богу, тяжелая артиллерия стреляла по мне, а не по Катеньке. Возможно, Сашка интуитивно понял, что я могу лишить его остатков зубов, а Кирюша ясно осознала, что даже если она подпишет бумаги, то за Катю я все-таки устрою ей позорище, но мою девочку оскорбления почти не коснулись.
Накричавшись в волю, и бросив напоследок: — Будьте вы прокляты, — Кира с Сашкой подписали документы добровольного отказа от привилегий и покинули мой кабинет.
Если бы стены могли краснеть…