В Петербурге городе, на Пяти углах

Выйдя из ванной в гостиничном халате, Яков подошел к Анне, грустно сидящей за столом перед полной чашкой чая. Поцеловал во влажный завиток на виске, сел на стул рядом, подвинул к себе тарелку с ужином. Анна тихо спросила: - Как ты думаешь, Яков, почему я всегда притягиваю неприятности? Мешая сахар в чашке, она бессознательно кружила и кружила ложечкой, звеня о тонкие стенки. Он накрыл ее руку, улыбнулся. – Наверное, для того, чтобы моя жизнь не казалась скучной. - Яков, - она подняла голову, лицо ее было серьезно. - Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня. Сколько раз тебе приходилось меня спасать, и когда-то это может кончиться плохо. Отставив ужин, он погладил ее по щеке, расправил пальцем хмурую морщинку между бровями: - Не думай об этом. Я полицейский, у меня такая работа. - Может, мне в монастырь уйти… Там нет преступности, и спасать меня не придется… - Аня, ну что за мысли! – Штольман понял, что нужно срочно менять настроение беседы. Он встал, подхватил невесту на руки, уселся в кресло. Уличный фонарь отбрасывал в окно гостиничного номера причудливые мерцающие тени. - Тогда мне придется уйти в монастырь вместе с тобой. В тихой келье я буду тебя целовать…, обнимать…, опять целовать, - он обхватил ее за талию, подвинул ближе к груди, прикоснулся губами к щеке. - Мне придется ежедневно замаливать грехи. Иногда я просто не буду успевать это делать, ведь ты займешь все мое время, - он нежно покусывал губами ее пальчики один за одним. - И в конце концов меня выгонят из монастыря. А ты не сможешь оставить меня одного, - Яков с удовольствием посмотрел на ямочки, появившиеся у нее на щеках. Отвлекшись, наконец, от своей меланхолии, Анна спросила: - А как ты узнал, куда за мной надо приехать? Штольман постарался не менять выражения лица. Он не хотел рассказывать о даре, ниспосланном, похоже, её ангелом-хранителем. Опасался, что Анна могла стать еще менее осмотрительной, полагаясь на всевидящую защиту - и так сегодня он еле успел, рискуя ее здоровьем и собственным сердцем. - Извозчик заподозрил неладное. Он заявил околоточному надзирателю, что мужчина вез в экипаже и внес в дом девушку в беспамятстве. Описал приметы. Я как раз слышал, насторожился, поспешил на выезд. Объяснение было шито белыми нитками, но Анна кивнула, не углубляясь: - Спасибо вам, Яков Платонович. Опять вы меня спасаете... Внимательно посмотрев на нее и не увидев следов недавних переживаний, он постарался спросить как можно мягче: - Аня, кто это был? Ты знаешь этого человека? - Да, мы его с Антон Андреичем еще в поезде в Варшаву встретили. Скороходов, Василий Иванович. Он представился коммерсантом, как будто по тканям. Он еще ко мне в купе заходил, приглашал на прогулку по Висле. Я отказалась. Анна вздохнула: - Тогда он показался мне излишне настойчивым, но вежливым и вполне обходительным молодым человеком. Яков скрипнул зубами, и она спросила: - Ты будешь его преследовать? Бог ему судья, не полиция. - Аня, давай поедим, все уже остыло, а ты так и осталась голодной, - он снял ее с колен, проводил до накрытого стола. Простые действия отвлекли Анну от мелькнувшего в его глазах темного огня. … Яков допивал чай, когда услышал ее вскрик и обернулся: – Аня, что случилось? Анна сидела у трюмо, в ужасе глядя на свое отражение: - Мои волосы… Я забыла их расчесать, и выгляжу как… Она поспешила к ридикюлю, вытащила гребень, вернулась к трюмо. Ойкнула, неудачно потянув спутанный узел. - Ты выглядишь восхитительно. Но твоя горничная готова помочь, если позволишь, - он подошел, забрал гребень из ее рук, встал за спиной. Штольман так давно желал это сделать. Чуть ли не с первой их встречи у Затонской речки шелковистые каштановые волосы притягивали его взгляд и руки. Столько раз ему хотелось заправить непослушный завиток за ухо, провести пальцами по виску. Выбрав одну прядь, он осторожно расчесал кончик, поднялся гребнем выше. Подсохнув, пряди распушились в его ладони. Он провел пушистой кистью по своим губам, вздохнул от удовольствия. Вернулся гребнем к разложенным по ее плечам волнам. Не пропуская ни дюйма, терпеливо расчесал длинные пряди, любуясь в зеркало на Анну, прикрывшую глаза в неге. Взял в горсть шелковую массу волос, пропустил через ладонь, поцеловал ее в затылок. - Вы похвалите меня, госпожа? – с улыбкой в углах губ Яков сверху смотрел на ее запрокинутое лицо. Выходя из блаженства, Анна открыла глаза, поморгала длинными ресницами. - Яков Платонович, я беру вас к себе в услужение навсегда, если вы не против. Он был не против, и скрепил согласие еще одним поцелуем, глубоко зарывшись в беззащитную шею. … Штольман вызвал коридорного с просьбой высушить и выгладить к утру его одежду. С платьем так просто было не разобраться. Анна предложила: - Давай я напишу записку маменьке, пусть пришлет сюда утром одно из моих платьев. - Милая, ты хочешь, чтобы твой жених не дожил до свадьбы? Вместе с платьем ты получишь разъяренного Виктора Ивановича. - Ну и что же нам делать? - Утром я зайду к знакомой модистке. Попрошу продать одно из готовых платьев, что-нибудь такое … - Яков помялся, изобразив в воздухе женский силуэт. - Яков Платонович! Вы свой человек у модистки? Как это понимать? – она улыбнулась, но мысль царапнула душу. Анна осознала, что в Петербурге у него наверняка были женщины и кроме Нежинской, а галантный кавалер должен был знать дорогу в модную лавку. Кляня себя за длинный язык, он промолчал. Не хватало еще, чтобы Анна столкнулась с парой его бывших подруг. Штольман старался расставаться с дамами, претендовавшими на его руку и сердце, без обид, хотя пример с Ниной показал, что женщины часто не прощают расставаний. … Поворочавшись на широкой, просто королевской постели, Анна позвала его: - Яков, ты придешь? Пожалуйста, обними меня… Глядя на качающийся за окном фонарь, он вздохнул. Собирался лечь позже, когда Анна уснет, чтобы невзначай не коснуться ее, такой близкой и желанной. Не хотел ласкать, опасаясь всколыхнуть воспоминания о насилии. Но отказать не смог. В халате спать было невозможно, и он лег рядом, набросив на себя простыню. Подтянул Анну в объятия, прошептал: - Засыпай, милая, я здесь. - Яков, ты не исчезнешь? – она вспомнила зимнюю ночь в Затонске, когда ей досталось два часа счастья и два месяца мучений в неведении о его судьбе. - Нет, Аня, - не удержавшись, он забрал ее волосы наверх и поцеловал в шею. - Обещаю. - Тебе, наверное, трудно со мной? – любопытная Анна ерзала перед ним так, что ему было не просто трудно, а очень трудно. Тонкая ткань никак не служила препятствием между ними. - Нет, милая. Мне хорошо. Засыпай, пожалуйста.