В Петербурге городе, на Пяти углах

Выйдя из флигеля Охранной стражи, Анна задумалась, куда же ей пойти. Домой? Маменька наверняка станет уговаривать отправиться за новыми платьями, перчатками и прочей ерундой, на которую просто не хотелось тратить время. Она с удовольствием обсудила бы с Яковом непонятное видение об алмазе, но сама же, ни с чего разобидевшись, не позволила ему ее проводить. Теперь Штольман примет вид статуи командора, дожидаясь, пока Анна прибежит к нему в участок. То есть в департамент. Нет уж, Яков Платонович, не дождетесь. Там и не поцелуешься толком… Определившись, Анна повеселела и помахала зонтиком, подзывая извозчика. … Штольман, выслушав рапорт Викентьева, задумался. Убитая горем жена Силантьева клялась, что они двадцать лет жили в любви и согласии, и любовницу она бы за милю учуяла. Викентьев подтвердил – супруга сапожника вела хозяйство железной рукой, дети по лавкам, в доме порядок, все полки прибиты, ножи наточены. Ножами Александр Петрович специально поинтересовался, но у супружницы было уверенное алиби – в то утро соседи видели и как она в погреб спускалась, и как на огороде копалась. Лазарев принес сходственные новости. Немногочисленные клиенты сапожника были старательно вписаны в амбарную книгу, и агент полдня пробегал, выясняя их адреса и профессии. Никого похожего на врача среди них не оказалось. Варламов тоже не порадовал: - Васька, подмастерье, тринадцати лет. В день убийства в лавке отсутствовал, говорит, отцу дома помогал. - Проверили? – уточнил Штольман. - Конечно, Яков Платоныч, обижаете, - Варламов дернул щекой. - Зашел к ним домой на Васильевском, какое-то бедствие там случилось, затопило их. Дом рядом со Шкиперским протоком. Там многие пострадали, всем миром бревна наваливали, поток перегораживая. Мальчишку видели - говорят, больше всех старался. - Нда, - Яков постучал карандашом по столу. – Будем искать шире. Лазарев, Викентьев! Молодые агенты подошли к его столу. - Завтра начните опрашивать соседей рядом с лавкой, всех знакомых семьи. Кто обиду затаил, кто заказа вовремя не дождался. Лазарев спросил: - А градоначальника допрашивать? Он же так туфли свои и не получил. Боязно как-то… - Нет, Виктор Алексеевич, пока не нужно. Поговорите еще раз с его личным слугой, Селезневым. Он несколько раз в лавку заходил. Может, что заметил. Варламов, покашляв, сказал: - Яков Платоныч, тут вот еще какая возможность… - Не тяните, Андрей Сергеевич. - Мальчишка-подмастерье сказал, что до него тоже парнишка служил, полгода как уволился. Стоило бы его найти, вдруг давняя вражда какая… Штольман кивнул. – Согласен. Займитесь, прошу вас. В отделение вбежал Табаков. – Яков Платоныч, я только из мертвецкой. Там труп привезли, полицейский надзиратель с околотка еще не уехал. Говорит, нехорошо убили, не по-мужски! - В каком смысле, Табаков, не по-мужски? Выражайтесь яснее! - Извиняюсь. Оскоплен. - Вот ведь… - выругался Варламов. Штольман поднялся из-за стола, взял трость. – Пойдемте, Андрей Сергеевич, проверим. … - Я на Васильевском служу, - рассказывал в мертвецкой полицейский надзиратель. – В околоток прибежал сосед Закопаева. Закопаев это убитый. Глаза как плошки, говорит, даже произносить это не хочу, сами смотрите. Ну, мы и посмотрели с городовыми… Ярцев стащил простыню с трупа, уложенного на стол посреди комнаты. - Полюбуйтесь, господа! Любоваться, в общем-то, было нечем. Варламов, с трудом сдерживая рвотные позывы, метнулся во двор. - Вы посмотрите, как филигранно нанесен удар в шею! Я готов это в свой будущий учебник вставить как пример анатомии сосудов, - полицейский врач с неподдельным восхищением вглядывался в разошедшиеся края смертельной раны. Штольман, удивляясь про себя неуместному энтузиазму Ярцева, спросил: - Владимир Сергеевич, что вы скажете о втором ударе? - Тот же почерк, несомненно! Уд отсечен посмертно, крови, как видите, мало, она почти свернулась. Вернувшийся бледный Варламов, не глядя на пах жертвы, сказал: - У меня, Яков Платоныч, родственник – сапожник. Так у него все пальцы в шрамах, говорит, пока мальчишкой не научился с сапожным ножом работать, часто резался. Острые они… Полицейский надзиратель вздрогнул. - А как вы догадались, что он сапожник? Я же не успел сказать… - Так вон же, пальцы какие, - Варламов показал на руку жертвы, свесившуюся со стола. Ярцев быстро проверил вторую руку трупа. - Глазастый вы, Андрей Сергеевич, я и внимания не обратил... - с мрачным видом он накрыл тело простыней. … Выйдя во двор перед медицинским флигелем, Яков прищурился на заходящее солнце. - Будем искать связь между ними. Сапожный маньяк, надо же... Такое дело для желтых газет, что кость для собаки. Распорядился: - Андрей Сергеевич, давайте по второму кругу, теперь по Закопаеву. За вами – подмастерья, и тот сосед, что труп обнаружил. Варламов кивнул. - Завтра с утра и займусь, Яков Платоныч. … Открыв дверь в свою служебную квартиру, Яков принюхался. Что-то было не так. Стены стали светлее, хотя обои не изменились. Пол стал чище. Из кухни явственно тянуло сосновыми шишками и дымом. Дыма было больше, и он поспешил на запах. Перед его взором предстали восхитительно круглый задик и обтянутые чулками ноги. Драгоценная его Анна коленками стояла на подоконнике, сражаясь со шпингалетом окна. Неловко обернувшись, она пошатнулась и стала соскальзывать с высокого подоконника. - Аня! – отбросив трость, он едва успел подхватить ее на руки. - Яков, прости! – она подняла к нему недовольное, перепачканное сажей лицо. - Я забыла про эти вьюшки. Мне Шурочка все показала, а я забыла… Она чуть не плакала. - Милая моя, какие вьюшки? Зачем ты на окно забралась, это же опасно, – он сел на кухонный табурет, усадив ее перед собой. Стер пальцем одинокую слезинку с грязной щеки. На кухне, между тем, были заметны явные перемены. Только въехав, он заглянул сюда и тут же решил, что не станет связываться со служанками и кухарками - есть он предпочитал в окрестных забегаловках. Но совершенно определенно здесь не было пыхтящего медного самовара, в поддоне которого весело потрескивали сосновые шишки. Не было шкворчащей на плите сковороды, источающей соблазнительный запах тушеного мяса. Рядом с самоваром красовались несколько белоснежных тарелок и пара тонких чашек полупрозрачного фарфора на изящных блюдцах. - Я Шурочку Капитонову попросила, она тут помыла у тебя все, прибралась. Ужин приготовила. Показала мне, как разогреть, и убежала, ей Семен Степаныча надо кормить. А я забыла задвижку открыть, - Анна грустно махнула рукой на дымоход у плиты. - Яков, как твоя нога? Ты прости меня, зря я на тебя кричала там, на площади… Яков неотрывно смотрел на нее, и она смутилась. - Что? Я чумазая? Обхватив за талию, он привлек ее к себе, уткнулся лицом в живот. - Аня! – только и смог выдохнуть от избытка чувств. Ни одной из его прошлых любовниц и в голову не приходило позаботиться о его быте. Нежинская, бывало, дарила ему изысканные мужские украшения, и затем собственническим жестом оглаживала эти несчастные запонки, присваивая его целиком. Штольман никогда не жаловался, но в глубине души ему хотелось возвращаться домой, где его ждут, чтобы горячий чай из нежных рук, чтобы родная женщина в объятиях… Жаркие его руки спустились ниже, и Анна позабыла о дыме в кухне. Наклонилась к нему, нашла любимые губы. Поцелуй длился, пока хватало дыхания. Отдышавшись, она расстегнула верхние пуговицы его жилета, теребя узел галстука. Прикусив губу, требовательно прижалась животом к его паху, чувствуя ответное желание. Взяв его за руку, увлекла в спальню, и он громко вздохнул, сдаваясь. Добравшись до кровати, Анна потянулась к поясу его брюк. Яков покачал головой: - Нет, милая, сегодня ты меня не соблазнишь… Она недоуменно воззрилась на него, но от его улыбки враз подогнулись колени, так много она обещала. Яков нагнулся, подхватил подол ее платья, поднимая юбки до самой талии. Не торопясь, оставляя огненный след там, где ладони касались кожи, спустил ее панталоны. Легко толкнул на кровать. Сидя на краю постели, Анна завороженно смотрела на него, не понимая. Сбросив сюртук, он опустился на колени. Удерживая ее взгляд, стащил белый шелк, болтающийся на лодыжках, бросил на одеяло. Развел ее ноги, и, подхватив под ягодицы, подтянул ближе, прильнул к ней, раскрывая ее, как цветок, вдыхая пьянящий аромат ее лона. От первых же движений его языка она навзничь упала на постель, комкая в пальцах простыни. Раз за разом выгибалась ему навстречу, желая получить его глубже, и опускалась, обессиленная. Он держал ее, не давая вырваться из беспощадного плена, прикусывая скользкие от сока складки. Искусный рот то втягивал напрягшуюся горошину, то отпускал, давая передышку, пока Анна не застонала в голос. Неловко встав с колен, он прилег с нею рядом, накрывая жадными губами ее губы, и она задрожала от возбуждения, чувствуя свой запах на его лице, свой вкус на его языке. Пальцы его скользили по створкам, неглубоко проникая внутрь, удерживая ее на краю. Из последних сил она прижалась к этим нежным и безжалостным пальцам, и, уступая ей, он надавил, наконец, сильнее, и она беспомощно закричала, подхваченная вихрем ослепляющего блаженства, поглотившего ее целиком... - Яа-коов!!!