The Kingdom of Winter

Игрушечный рождественский паровозик весело пыхтел, иногда издавая протяжный громкий гудок; его маленькие колёса с шумом стучали по рельсам. Туда-сюда, туда-сюда, вперёд и по кругу.  Чух-чух-чух-чух! Маленький светловолосый мальчик лет пяти-шести на вид, сидевший на пушистом коврике, мягко улыбнулся, наблюдая большими ярко-зелёными глазами за красивым паровозиком, подаренным любящими мамой и папой. Папой, который, увы, слишком занят. Вдруг малыш осмотрелся по сторонам, словно пытаясь найти что-то или, быть может, кого-то: впереди, возле входа в зал, величественно возвышалась большая изумрудная ёлка, украшенная золотыми, серебряными и красными шариками, на её макушке ослепительно блестела звезда; неподалёку стояло тёмно-синее фортепиано с придвинутым к нему мягким стульчиком. Слева из больших окон со всех сторон лил белый свет, освещая собой просторное помещение. Мальчик, тихонько вздохнув, поднялся с пола, оставив пыхтящий паровозик без внимания, и неторопливо направился к огромному, по сравнению с ним, окну зала. Он со вздохом провёл ладошкой по замёрзшему стеклу, испещрённому витьеватыми морозными узорами, и завороженно замер, глядя сквозь отпечаток своей ручки на улицу. Белые снежинки, точно играя друг с другом и с ним, беззаботно кружились, переплетая между собой пальчики-иголочки.            Уголки его чуть потрескавшихся светлых губ дрогнули в искренней улыбке. — Какие же всё-таки они чудесные, эти снежинки! — вдруг произнёс малыш, восторженно смотря на них, словно на что-то особенное. — Вот бы папа с мамой увидели, какие они пушистые, маленькие и беленькие! Они бы та-а-ак обрадовались! Жаль, что папа занят, а мама помогает папе...  Малыш печально опустил светловолосую голову и прижался тёплым лобиком к холодному стеклу, отчего по телу пробежали мурашки. — Почему же, Адриан? — позади него раздался мягкий, нежный и до боли родной голос. Адриан, вздрогнув, обернулся и с радостным криком «Мама!» угодил в ласковые объятия склонившейся к нему светловолосой женщины. Одетая в бежевое платье, Эмили закружилась с сыном по залу, бережно прижимая его к себе, и солнечно улыбнулась, слушая его журчащий, жизнерадостный смех и весёлый лепет о прекрасных снежинках.  — Стоит мне только отойти, как они уже устраивают бал без меня! — донёсся до них наигранно обиженный возглас, однако в словах отчётливо слышалась улыбка.  Эмили, услышав голос мужа, обернулась, задорно улыбаясь. — Папа! — счастливо взвизгнул Адриан, заметив его. — Ты пришёл! Теперь мы все вместе! — Да, Адриан, — мягко ответил тот и, подойдя к ним ближе, поинтересовался. — Надеюсь, ты не заскучал, пока нас с мамой не было? Габриэль смотрел на жену и сына со смесью трепетной любви и нескрываемого восхищения, но Эмили не могла не заметить следы ужасной усталости на его лице, которые тот, впрочем, безуспешно пытался скрыть от них.  Она знала: быть модным дизайнером и модельером не так-то просто, как хотелось бы. — Немного. Я играл со своим паровозиком, но мне стало как-то... Одиноко... — выдал Адриан, понуро опустив голову, но вдруг просиял широкой, яркой улыбкой. — Но вы пришли! Я хотел кое-что показать вам! Мам, поставь меня, пожалуйста, я уже большой. Эмили понимающе улыбнулась, опустив малыша на пол, и ласково потрепала его по пшеничным волосам. Тот резво подскочил, закружившись вокруг родителей, словно юла, и, увлечённо что-то лопоча, позвал их к окну. Агресты, с улыбками переглянувшись, поспешили за неугомонным маленьким чудом. — Смотрите! Снежинки! Настоящая метель! Я думаю, что это волшебно!  — воодушевлённо вещал Адриан, указывая пальчиком на снежный вихрь за стеклом.  — Адриан, не показывай пальцем. Это некультурно. И, как Агрест, ты должен знать, что это снижает твой авторитет в глазах общества. — Произнёс папа строгим тоном; впрочем, его льдисто-голубые глаза, несмотря на реплику, совсем не излучали холода. — Прости, пап, — смутился малыш, замолчав и потупив взор. Будучи смышлёным ребёнком, Адриан всегда с трепетным благоговением относился к словам отца, считая его и маму наивысшим примером подражания, а потому часто воспринимал всё слишком... близко. Близко настолько, что слёзы невольно собирались в его изумрудных глазах, словно капли дождя в мрачной туче. — Габриэль, — шутливо пожурила его жена, недовольно сверкнув яркой зеленью глаз, — не будь таким привередливым занудой! Наш мальчик, между прочим, очень интересно рассказывал! — Извини, милая, — смягчился тот и виновато посмотрел на сына. — Продолжай, Адриан, но, пожалуйста, не забывай, что... — Габриэль! — Хорошо, пап. Мальчик благодарно посмотрел на лучезарно улыбающуюся маму, подмигнувшую ему, и насупившегося папу и продолжил увлечённо рассказывать о белоснежных снежинках, новогодней сказке, морозной, но оттого не менее красивой зиме, о том, что нужно показывать на что-то не пальцем, а ладошкой (Габриэль на это довольно хмыкнул), и о волшебном чуде, что всегда случается под Рождество.

***

С тех пор прошло немало лет — многое было унесено белогривой метелью. На смену наивному, беззаботному детству пришли бурные, бунтарские подростковые годы.  И Адриан, вновь вспоминая то время, когда все были счастливы и дружны, грустно улыбнётся и тихо прошепчет, наблюдая, как падает искристый снег: — Всегда.