Ноцебо

Брайан лежал на кровати пластом. До его слуха долетали обрывки фраз: о травме сухожилий, об ушибе горла и каких-то других дурацких терминах. Он чувствовал себя калекой, сломанной марионеткой. С трудом приподняв руку, он прикоснулся к жесткому корсету, скрывавшему уродливые кровоподтеки и синяки, налившиеся багровым. Еще недавно, увидев мельком в зеркале свою распухшую обезображенную до невозможности шею, он провалился в мгновенную истерику, отчаянную и безнадежную. Она продолжалась недолго — до первого укола. Сейчас ему не хотелось ничего. Даже умирать было лень. В комнату зашел Стефан. Пощелкал пальцами перед лицом Брайана, чей опустевший взгляд не переменил своего направления. Опустился рядом. — Брай, посмотри на меня. Зрачки нервно задвигались. Чего он хочет от него сейчас? — Я хочу, чтобы ты не смел сдаваться. Молко попытался пожать плечами, но не смог. — Послушай, — Олсдал наклонился, с тревогой наблюдая за неподвижным товарищем, — давай мы просто забудем все, что произошло. Давай будем думать только о будущем. Тебе нужно этому научиться. Хватит жить прошлым, Брайан. Тот судорожно вздохнул и попытался приподняться, морщась от каждого движения. — Как? — шевельнул он губами. Он правда хотел знать. Стефан прильнул к его уху и шепнул: — Очень просто. Ты все еще сможешь петь. — Петь, — пролепетал Брайан жутким, неузнаваемым голосом. — Петь… Он задрожал вдруг и вытянулся в струнку, ища во взгляде гитариста поддержку: неужели это правда? Или он просто пытается его обнадежить? — Я… смогу? — выдавил он. — Да, ты сможешь. Обязательно. Но только если захочешь. Если у тебя будет достаточно сил и терпения вернуть себе эту возможность. Молко чувствовал, как срываются с ресниц тяжелые капли. Он слабак. Он плакса. Он трус. Но он непременно сделает все, на что ему хватит тех сил, что еще остались. Иначе он исчезнет, окончательно увязнет в своих несбывшихся мечтах и недостигнутых победах. Он отдал музыке всего себя без остатка, без нее он никогда не сможет быть полноценным. Его голос — это все, что у него было. Нет, не так. Его голос — это все, что у него есть. Это его пропуск в мир, где люди умеют быть счастливыми, это то, за что его все-таки можно любить. А Стефан продолжал читать его мысли. — Нет, — он устало покачал головой, прижимая исхудалое тело к себе. — Я все равно буду тебя любить, даже если ты замолчишь навсегда. — Прости, Стеф, — заикаясь, выдохнул Брайан почти неслышно, дергаясь в сильных руках напарника. — Но я, кажется, любить не умею. Тот грустно улыбнулся. Он считал иначе. Молко умел любить слишком сильно. Вот только его любовь другая, она болезненнее, мучительнее, глубже, потому что любил он бессознательно и неправильно, не замечая взаимности, не будучи привычен к ней. — Всему-то тебя надо учить. Брайан шмыгнул носом и затих. — Ты мне нужен, Стефан, — простонал он, убаюканный нежностью, которой не мог насытиться даже спустя столько лет. За это короткое признание Олсдал был готов зарыдать в унисон с Молко. Но он не подал виду, крепко сжав подрагивавшие губы. Провел указательным пальцем по влажной от слез щеке. — Поэтому я здесь. Этой ночью Брайан снова достал блокнот. I will battle for the sun…