Дневник Поттера.

      - Итак, Гарри, продолжим с того момента на чем мы остановились в прошлый раз? – Минерва Макгонагалл слегка подалась вперед, сидя в своем рабочем кабинете в удобном кресле.       - Вы мне предлагаете выбор или это неизбежная необходимость, профессор? – угрюмо и взволнованно отозвался юноша, нервно покусывая бледно-розовую нижнюю губу.       - Гарри, мы знакомы не первый день, к чему вся эта патетика? Я просто хочу начать свою работу, - пронзительный взгляд женщины устремился на пациента поверх овальных линз очков, которые снова съехали на кончик носа. – Твое здоровье – вот что является моей неизбежной необходимостью. Ну вот, Гарри, - Минерва шумно вздохнула и улыбнулась, - ты снова вынудил меня звучать слишком пафосно.       Доктор замолчала, давая возможность Гарри собраться с мыслями и начать говорить. Парень беспокойно перебирал рукой пряди волос, ерзая на кушетке в попытке отыскать комфортную позу. Он не торопился вступать в диалог, и после довольно длительной паузы Макгонагалл снова обратилась к пациенту:       - Гарри?       - Что, профессор? – неохотно буркнул Поттер.       - Время всегда дает шанс. Необратимо текущее из русла прошлого в заводь возможностей настоящего, оно открывает двери в безграничное пространство будущего. Это условие возможности изменения. И человек в состоянии воспользоваться этим шансом, Гарри. Но зачастую сам человек теряет все шансы и возможности что-либо изменить, идя на поводу своей слабости, вскармливая драгоценные минуты прожорливой и ненасытной болезни.       Я скажу тебе так: да, мы можем провести час храня молчание, но это молчание потом нас же и похоронит. Мое мнение о тебе все еще неизменно: ты храбрый и смелый юноша, Гарри, и ты имеешь все силы, чтобы взглянуть в лицо своим самым кошмарным демонам и одержать победу. Я верю в это, Гарри, и я хочу, чтобы ты тоже в это верил.       - Я верю во многие вещи, профессор. Люди часто эти вещи называют болезнью, - тихо проговорил Поттер, сжавшись всем телом.       - Болезнь – понятие относительное и трактовать его можно опираясь на разные точки зрения.       - И какова ваша трактовка?       - Моя трактовка достаточно проста. Болезнь – это ширма, за которой сокрыта истина. Чтобы излечиться необходимо сорвать ширму и обнаружить истину. А для этого нужно побороть страх, самообман и ложь. И диалог является в данном случае единственным проводником способным помочь во всем этом разобраться. И вопрос в том: готов ли ты начать. Или снова спрячешься за стеной безмолвия, Гарри?       - Я не хочу молчать, профессор, но и не хочу слышать в ответ, что весь мой мир – это кусок ничего не стоящего дерьма; и что все, во что я верю – всего лишь бред больного ублюдка! – Гарри изо всех сил старался не показать этого, но слезы предательски душили его, он всхлипнул и поспешно вытер рукавом мокрое лицо.       - Гарри, я могу подойти к тебе? Сейчас я чувствую, что должна быть к тебе ближе, мне хочется обнять тебя, Гарри. Можно?       Сначала парень замялся, одолеваемый нерешительностью и угнетающей болью, которая сильно сдавила грудь. Ему показалось, что он лежит в морге и все кругом мертво и вот-вот он сам умрет от жуткого холода, начавшего сковывать конечности. Гарри и правда захотелось, чтобы его обнял кто-то теплый и живой, согрев и защитив от головокружительного отчаяния.       - Д-да, я не против.       Минерва подошла к своему пациенту, присела на краешек кушетки и по-матерински нежным и заботливым жестом обняла юношу, который сейчас больше всего походил на затравленного, испуганного одиннадцатилетнего мальчонку. Она склонилась к его голове и тихим и мягким шепотом заговорила так, как это обычно делают все мамы успокаивая своих плачущих детишек:       - Я не считаю, что весь твой мир – это кусок ничего не стоящего дерьма. Я не считаю все то, во что ты веришь, Гарри, бредом больного ублюдка. Я хочу стать твоим другом, Гарри, чтобы помочь тебе. Я хочу, чтобы ты больше не нес эту тяжелую ношу в одиночестве. Если ты позволишь мне стать твоим верным и преданным другом и поделишься со мной хотя бы частью своего мира, я обещаю – не бросать и помогать тебе справится со всеми трудностями, какими бы тяжелыми и пугающими они не казались. Я верю, что ты справишься. Позволь стать твоим другом. Позволь мне помочь тебе, Гарри?       Успокаивающий тон доктора и надежная опора в виде ненавязчивого и заботливого объятия заметно подействовали на юношу. Он притих, больше не всхлипывал и ощутил, как расслабляются мышечные зажимы по всему телу. Приятная волна теплой энергии струилась из уверенных рук Минервы Макгонагалл и передавалась ему, снова помогая ощутить себя живым и дышащим свободно организмом, без удушающей боли в районе груди. Гарри по прежнему было страшно, он все еще боялся кому-либо доверять, но что-то волшебное было в этой женщине, словно ее слова и движения несли в себе магию. На мгновенье ему показалось, что доброта существует, и что эта женщина является официальным представителем Добра во всем мире, хотя его мир часто ограничивался слишком узкими рамками.       - Я не могу сказать, что все так и было…       Профессор Макгонагалл наконец выпустила Гарри из объятий и взглянула ему прямо в лицо. На нем было воинственное и в тоже время испуганное выражение. Она пересела с кушетки на стул напротив, стоящий совсем рядом, оставив свое любимое кресло пустовать позади.       - Мне кажется, что на самом деле все было не так!.. Хотя нет, я просто хочу, чтобы было все иначе. Но все было так, как было, - голос юноши слышался откуда-то издалека, словно не он его издавал, а призраки внутри. – Я храню это воспоминание. Сон. Мне снился кошмар… Да, - Гарри часто сбивался, мямлил, неохотно выдавая каждое слово, не сложно было догадаться, что он раскрывает страшную тайну. – Все это ужасный сон, не иначе. Я не хочу, чтобы это было правдой, и никогда не хотел.       Минерва кивала, полностью поглощенная словами пациента, казалось, она даже дышать перестала, не говоря уже о том, что не нарушала своего трепетного молчания – спугнуть его нельзя было ни в коем случае! Этот пациент слишком редко мог говорить начистоту, не защищаясь болезненными фантазиями об альтернативном мире волшебства.       - Я вздрогнул и проснулся от визгливого теткиного крика. Знаете, так бывает, как будто ты просыпаешься, но на самом деле сон продолжается. Вот и я вроде проснулся, но все не взаправду, а во сне.       Потом она начала барабанить в дверь чулана. У меня никогда не было своей комнаты у Дурслей. Я словно какая-то швабра или половая тряпка хранился в чулане до нужного момента. Ненавижу это!       Петунья как обычно грубо приказала мне идти готовить завтрак для этого жиртреста Дадличка, у него был день рожденья. Весь дом был завален этим хламом, подарками. Ни одного. Ни одного вшивого подарка за всю жизнь от них не получил. Это тоже ненавижу. Ненавижу чувство, которое терзало каждый праздник. Чувство, что я ничтожество недостойное внимания, подарков, любви, тепла. Я просто был, вот и вся моя характеристика.       Тогда я невольно подумал о маме. Иногда мы встречались под присмотром тетки или, - тут Гарри запнулся, и с трудом произнес, - …дяди Вернона. Дурсли терпеть не могут родителей, также как и меня…       А еще… еще им было важно, чтобы я молчал.       В кабинете повисла гнетущая тишина. Макгонагалл осторожно, максимально нейтральным тоном переспросила:       - Молчал о чем, Гарри?       - Хотя кому я мог рассказать хоть что-нибудь? – парень оставил вопрос открытым, решив рассказывать в той последовательности, которая ему самому представала в виде образов в голове. - Родителям? Совершенно очевидно, что этим двоим глубоко наплевать на меня. Да, Лили Поттер безумно красивая, стройная с огненными волосами. Алкоголичка. И все равно ее красота завораживала и вводила в подобие транса, я уверен, и сейчас также.       Отец тоже очаровывал своей шалапайской манерой поведения. Они оба могут обворожить кого угодно, но это все, на что они способны!..       Без денег, без дома, без работы, без забот. Вечные путники. Дети ветра и цветов. Их интересовал только наркоманский кайф. Но не сын. Понимаете?!       - Я понимаю.       - Несколько встреч и каждая из них являлась точной копией предыдущей. Поесть мороженого, сходить в кино, спросить нравится ли мне мороженное или фильм, может купить с другим вкусом или билет на что-то другое. И все. Ни слова про самого Гарри, про то, что он чувствует, чего хочет на самом деле. А я все думал, каждую минуту, но боялся спросить вслух, когда же родители заберут меня. И намереваются ли они вообще восстанавливать свои родительские права? Но я все понимал, картина складывалась как пазл, от этого пазла разило перегаром и чем-то похуже.       Жилось мне не сладко, но этого никто не знал. Совершенно одинокий. Много-много лет…       Я привык к паукам – их было много в чулане под лестницей, а именно в чулане было мое место. И так каждый год. Меня часто колотил жирный выродок кузен, гребанные Дурсли морили голодом, и не только,.. - голос Гарри сделался странным, Макгонагалл напряглась, она прекрасно понимала к чему ведет рассказчик, но очень важно было, чтобы Поттер сам, наконец, это понял, и проговорил вслух, услышал себя со стороны.       - У меня на лбу тонкий шрам в виде молнии. Предмет детской гордости. А-ха-х, было бы чем гордится, - к глазам парня вновь подступили слезы, в носу стала скапливаться мокрота, он чувствовал себя паршиво, вот-вот и случится обморок. - Первый осмысленный вопрос, который задал истеричке Петунье, был как раз о том, откуда же взялся такой шрам. Слово в слово до сих пор помню, что ответила тогда тетка:       «Твоя мамаша обдолбалась вусмерть и ради забавы вырезала тебе его на лбу в ту самую ночь, когда они с этим наркоманом Джеймсом подпалили дом в диком угаре, и ты чуть не сгорел заживо. Именно тогда соседи и заявили на них, и тебя отняли у Поттеров, а мы по доброте душевной взяли на воспитание, как бездомного пса, ха-ха-ха».       Каждое слово пропитанное ядом звучало очень жестоко. Я многого не понял в ту пору, не поверил ей, подумав, что тетка безумна и наговаривает на родителей. Но выкинуть эту гнусную ложь из головы так и не удалось. Не один год я вынашивал их в себе, как мать вынашивает плод, и этот плод разрастался внутри, пускал корни и пульсировал болью, наверное, разлагаясь вместе с душой. Ровно до того момента, когда мне удалось впервые встретиться с настоящими родителями и задать маме этот вопрос.       Гарри прервал свой монолог и впервые за время сессии перестал избегать пронзительного и сочувственного взгляда доктора:       - Ответ шокировал. Она и вправду обдолбалась в говно и решила провести инициацию… Инициацию! Это символ путников. Чтобы приобщить новичка к миру «свободных путников» - так называли себя родители и их друзья: Сириус, Римус, Питер и другие (я не знаю, кто все эти люди, но говорила она о них с восторгом!). Иногда они называли себя «мародёрами жизни» и каждый имел шрам в виде молнии… Она собственноручно выцарапала молнию перочинным ножиком на моем лбу… Мне был годик!       Минерву услышанное признание тоже шокировало, но больше всего ее поразила резкая перемена в Поттере. Из чувствительного, ранимого мальчика он резко переменился в жесткого, презрительного, надменного и высокомерного парня с алчными огоньками в глазах. Чутье психотерапевта подсказывало – этот ребенок алчно жаждет крови своих родителей. Гарри никогда еще не показывал ей своей темной стороны.        - Дом загорелся от свечей. Поттеры лишились единственной недвижимости и единственного сына, - злобно ухмыльнулся парень и сжал кулаки так, что кожа на костяшках побелела. - Меня тошнит. От этой истории смердит, как от обосранного нужника.       Она была весела и задорна, когда рассказала мне всё, воспоминания не приносили ей ни капли сожаления, ни боли, словно речь шла о какой-то забавной подростковой шалости! Эти ублюдки обращались со мной, как с неживой куклой! – на Гарри стало тяжело смотреть, бедняга захлебывался горькой болью нелюбимого ребенка, подвергавшегося насилию со стороны близких. Макгонагалл почувствовала, как по телу побежали мурашки. Без сомнений, это был не первый ее пациент с подобной ужасной травмой, но от Гарри исходила особенная, мощная энергетика, мальчишка был пропитан опаснейшим ядом, уничтожавшим его и одновременно наделявшим огромной силой. Именно это пленяло и завораживало окружающих, моментально делая заложниками ядовитого Гарри Поттера. Опасный пациент, подумала Минерва и сцепила руки замком у живота.        - Я проплакал пять ночей подряд, после той встречи с мамочкой. Очень много времени ушло, прежде чем снова смог видеть свое отражение без слез, - изящным движением Гарри погладил место шрама, затем закрыл пальцами глаза, проведя всей пятерней ото лба до подбородка. - Мне стал сниться горящий дом и мать с окровавленным ножиком в руке, окруженная красно-синими языками пламени… Но потом сон стал изменяться… Профессор, можно мне встать и пройтись, у меня затекли ноги?       - Конечно, Гарри.       Поттер встал с места, женщина неотрывно следила за каждым его движением, напряжение в кабинете продолжало расти, возникло желание прервать сессию, чего сейчас делать было нельзя. Поттер подошел к окну, повернулся спиной к доктору и стал смотреть на небольшой водоем во дворе больницы.       - Я помню дом, окутанный зеленным туманом, страшного человека в черном балахоне, плачущую мать с палочкой в руке, вспышку света и мертвую Лили. Такой сон пугал еще сильнее.       - Тебе все еще снятся подобные сны?       - Я редко вижу сны… - уклончиво отозвался Поттер.       - И все же, Гарри, тебе еще снятся подобные сны?       - Вся моя жизнь словно сон.       - Я правильно понимаю, сейчас ты не готов говорить об этом?       - Нет. Я не хочу вам говорить этого. Потому что все сведется к одному. Зеленый туман намного реальнее всего того говна, что я только что рассказывал. Вы не понимаете.       Гарри обернулся к женщине, и на секунду ей показалось, что слова Поттера могли бы стать прощальными, и он готов сию секунду выброситься в окно с надеждой разбиться насмерть.       - Извини, Гарри, за такой вопрос, но мне нужно знать, только что ты хотел причинить себе какой-либо вред?       - Я чувствую, как соскальзываю в непроглядную грязно-зеленую муть… Профессор, совсем скоро я уже не смогу рассказывать вам сны наяву… Экспресс умчит меня обратно, домой…       - Ты говоришь о Хогвартсе, Гарри? – голос Минервы прозвучал гораздо жестче, чем следовало бы.       - Слышу ваш скепсис, я его вижу и ощущаю. В чем дело, профессор, быть понимающим другом не так просто?       - Извини меня, я не хотела тебя огорчить или расстроить. Моя интонация могла быть грубой, признаю, но это не значит, что я не верю тебе и не пытаюсь понять.       - Времени осталось мало, - пространно сказал парень, то ли увидев настенные часы, то ли имел в виду что-то другое.       - У нас есть еще двадцать минут, - уточнила психотерапевт. – Давай вернемся к тому на чем мы остановились? Ты говорил о Хогвартсе?       - Я жарил ломтики бекона, когда он вошел в кухню.       Полностью проигнорировав Макгонагалл, Гарри уставился стеклянными глазами в стенку, так и замер, стоя полуобернувшимся у окна. Дневной свет очертил контуры его фигуры. Высокий, худой до хрупкости, с точенными линиями скул, шеи и кадыка, плеч, локтей и кистей рук, отросшие черные волосы спутавшимися прядями свисали то тут, то там. Красивый и мрачный человек. Он мог бы жить веселой и беззаботной жизнью, быть востребованным, приковывая все взгляды к себе, обрести немалую популярность…       - Он рявкнул на меня, как обычно, и сел за стол. Взял свою газету и стал бегло просматривать. Я спиной чувствовал, что этот вонючий боров буравит меня взглядом. Сейчас уже я понимаю, что тогда его терпению пришел конец. Похотливый свин готов был все кругом загадить своей тухлой кончиной…       Ближе к полудню мы поехали в зоопарк, предварительно заехав в кафе, чтобы насытить прожорливое чрево именинника. В кафе Дадли закатил очередную истерику по поводу слишком маленького куска торта, дядя Вернон (имя дяди особо сложно давалось произнести Гарри) заказал ему кусок побольше. А остатки маленького достались как вы думаете кому? Я ненавижу то, с какой радостью съел эти объедки, ненавижу, что был счастлив в тот момент.       Минерва зафиксировала очередную перемену в поведении, мимике, жестах и интонации пациента, вся агрессия и претенциозная ненависть, с которой говорилось о родных родителях, растаяла, вновь проявились чувствительность и ранимость маленького мальчика.       - Но начало дня было чересчур хорошим, чтобы таким же оказался и его конец.       В зоопарке все шло вполне хорошо. После обеда я и жиртрест отправились в террариум, а боров с крысой решили отдохнуть на лавочке. Мы ходили от одного окошка к другому, рассматривая тамошних жильцов. Дадли это быстро наскучило и он решил устроить себе развлечение в честь дня рождения – подставил мне подножку. Я носом встрял в пол, сразу пошла кровь. Этот отморозок заржал и послал меня на хрен и так сильно пихнул в бок, что я отлетел в сторону, на какую-то тетку, и завалил ее к чертям собачьим. Говнокузен довольный собой побежал стучать родокам, что я испортил ему весь праздник. Естественно, боров пришел в ярость и отвел меня в сторонку, чтобы никто не увидел, - речь Гарри стала механической, он словно пытался рассоединить себя и эти болезненные воспоминания. – Я тогда еле сдерживался, чтобы не разрыдаться перед ним... Меня тошнит.       С любым другим пациентом Минерва предложила бы прерваться, видя насколько сложные и травмирующие события приходится вновь переживать на сессии, но не в случае с Поттером. Она знала, если сегодня они не доведут эту экзекуцию до конца, то сделать это в следующий раз может не представиться шанса. Ведь Гарри настойчиво продолжал ускользать от реальности и прятаться за могучими и безопасными стенами Хогвартса.       - Когда вернулись домой, Вернон дождался момента, оставшись со мной наедине возле двери в чулан. Он был так разъярен, что даже говорил с трудом, мерзко пыхтел. А потом,.. – голос парня сорвался, переведя дух Гарри продолжил более сдавлено и надломлено, - жирный хряк наклонился к самому уху и прошипел: «Когда все лягут спать». Меня буквально обожгло всего, а затем бросило в холод, меня начал бить озноб. На ватных ногах вошел в свой темный и пыльный чуланчик и эта мразь замкнула шпингалет снаружи. Я услышал «наконец-то» и так страшно мне в жизни еще никогда не было.       Поттер вернулся к кушетке, обессиленно плюхнулся на прежнее место, закрыл глаза, обхватил себя руками и с частой амплитудой закачался.       - Гарри, если хочешь, мы можем прерваться. Как ты себя чувствуешь? – все же доктор не смогла проигнорировать состояние пациента и здравый смысл.       - … Прежде, чем я снова… взойду на платформу девять и три четверти, вы услышите от меня всю историю до конца…       Что меня так напугало тогда я не понимал, но это что-то буквально витало надо мной, как зловещее темное облако. Какое-то жуткое наказание ждало ночью и это заставляло буквально съежиться в комочек, залезть под плед и зарыдать, тихо давясь своими стонами и слезами… Я до сих пор боюсь.       Минерва взяла юношу за руки, тем самым разъединив его защитную хватку, отвлекая внимание на себя.       - Гарри, все это осталось там, в чулане, сейчас ты здесь не один – я рядом с тобой, тебе не обязательно это все переживать заново. Призраки прошлого коварны, они заставляют нас страдать даже после того, как все самое худшее позади. Это всего лишь воспоминание. Ты и я здесь и сейчас находимся в этом кабинете, и тут кроме нас больше никого нет. Не обязательно впускать в себя боль. Воспоминания – это истории, но не более, мы сами решаем способны они нами править или нет, способны ли подчинять себе наши чувства. Воспоминание всего лишь след, оставшийся позади тебя. Посмотри мы с тобой здесь вдвоем, я тебя держу за руки, а ты очень сильный и смелый юноша.       Гарри замер, слушая психотерапевта, может быть она права, он не отрицал. Но на словах все звучало слишком просто, а он знал, что если ад разверзся и тянет к тебе липкие языки пламени, то неизбежно угодишь в котел.       - … Ночью послышались тяжелые, но старательно тихие шаги дяди Вернона по лестнице… Усатая, блядь, дюймовочка!.. Простите, профессор Макгонагалл, я часто сквернословлю.       - Все в порядке, Гарри, ты имеешь право выражаться так, как посчитаешь нужным. У меня нет цели запрещать тебе быть собой. Давай вернемся к тому, на чем ты остановился?       - С потолка на меня посыпался какой-то ссор и я зажмурился, и услышал, как сердце стучит в висках. Я замер, как зверек почуявший опасность.       Да, меня наказывали и раньше, но не так, не ночью, не персонально один на один! Страшно, это очень страшно, - Гарри перешел на шепот, каждый мускул лица и тела "наполнился свинцом". Парень стал похож на каменную глыбу. Минерва сильнее сжала в своих руках руки Гарри. – Щелкнул замок, скрипнула дверь, и в проеме появился огромный хряк в халате и тапках. Его член стоял торчком, хоть нависающее пузо и должно было скрыть этот огрызок, но я его все равно видел… Я его видел… Дядя втиснулся в этот микроскопический чулан, словно умел преломлять пространство. Стало невыносимо тесно. Зловещая тишина прерывалась его пыхтением. У меня в носу засвербило от его вони. Я буквально вжался в стену, мечтая провалиться сквозь нее и сбежать далеко-далеко!!! – Гарри всхлипнул и поддался вперед, психотерапевт поняла данный жест и мигом пересела к нему на кушетку, обняла за плечи и тихим, но твердым голосом произнесла:       - Я здесь с тобой, мой мальчик. Я рядом и тебе не зачем переживать этот кошмар в одиночку, расскажи мне все и я тебе помогу, Гарри. Вместе мы справимся с этим, я тебя не брошу одного, вместе мы уничтожим этот кошмар. Я помогу тебе развеять его в прах. Ты сильный Гарри, ты гораздо сильнее, чем думаешь. Ты уже справился – еще немного и ты окончательно расправишься с этим демоном!       - Я вам верю, профессор, - одними губами сказал парень, продолжая плакать. Обычно, он не воспринимал всерьез слова доктора, но на сей раз она сумела до него достучаться. На секунду перед его мысленным взором возник Том. Слова Макгонагалл взбудоражили память о нем. Она сказала так, как мог сказать ему Реддл будь он здесь. Темный лорд всегда знал «что» говорить Гарри, он видел его насквозь. Протягивая свою руку помощи, сулил ему силу и могущество. Макгонагалл протянула ему руки, она тоже верит в Гарри, она говорит о силе. Неужели это правда? Больше всего на свете сейчас Поттеру хотелось оказаться в крепких объятьях Тома Реддла, нежели Минервы Макгонагалл. В то время, как призрак борова Вернона дышал ему в затылок и трахал юную податливую плоть, он, Гарри, находился не в тех руках.       - Он трахнул меня!!! – дико завопил Поттер, после того, как затих для размышлений. Вскочил, отстраняясь от терапевта, и отбежал к окну. – Он меня трахал, и трахал, и трахал!!! Насиловал раз за разом, уничтожая меня, растаптывая, отправляя в бездну ада!!! Я ненавижу его!!! Я ненавижу его!!! Ненавижу!!! Ненавижу!!! Ненавижу!!! Авада Кедавра!!! – последние слова вылетели в виде истерического хохота смешанного с надрывным стоном, Гарри имитировал выпад вперед волшебной палочки в руке, нацелив это действие прямиком на шокированную, но все еще обладающую собой Минерву. Повисла угнетающая и тяжелая тишина.       Профессор встала с кушетки во весь рост и распрямила складки на одежде. Ее пристальные и проницательные глаза сверкнули за овальными линзами очков. Медленно, как в замедленной съемке она подняла обе руки к лицу, и раздался первый и звучный хлопок ладоней. Затем послышался второй и третий. Женщина стояла и хлопала.       Гарри ошалел. Минерва Макгонагалл, его суровый, лечащий психотерапевт аплодировала ему стоя. В это все верилось с трудом.       - Поздравляю, Гарри Поттер! Только что ты убил его! Ты убил Вернона Дурсля. Гарри Поттер, здесь и сейчас ты уничтожил демона, сокрывшегося в твоем прошлом. Этот жирный боров испепелен, Гарри, тебя он больше не тронет. Ему больше не жить в твоей голове. Теперь Ты свободен от него!       В кабинете доктора Макгонагалл послышались очередные хлопки. Гарри Поттер стоял у окна кабинета, освещенный сиянием полуденного солнца и аплодировал, толком не осознавая, что произошло. Том Реддл однажды научил его «аваде кедавре», а профессор Макгонагалл дала шанс ею воспользоваться. Это было похоже на волшебство!       Тогда ни психотерапевт, ни ее пациент еще не знали, что в мгновенье освобождения Гарри Поттера от призрака прошло, в своем доме номер четыре на Тисовой улице, Вернон Дурсль скончался.