Дневник Поттера.

      Прошло около десяти лет с того момента, как однажды в доме номер четыре по Тисовой улице раздался настойчивый телефонный звонок. В то утро некий мистер с довольно представительным голосом по имени Альбус Дамблдор сообщил, что Лили и Джеймса Поттеров хотят лишить родительских прав. Против них было выдвинуто обвинение в халатном и жестоком отношении к годовалому сыну, что чуть не привело к смерти малыша, а также установлено, что реальную угрозу жизни ребенка несет выявленный факт алкогольной и наркотической зависимости у обоих родителей. Дурслей попросили явиться в ближайшую среду в центральный офис социальной службы опеки города Литтл Уингинг, так как они являлись первым претендентами на получение родительских прав на малыша Гарри.       Прошло много времени с тех пор, и проявленную душевную доброту Дурслей одиннадцатилетний мальчишка по имени Гарри Поттер проклинал, пожалуй, на протяжении всех лет жизни с этими людьми (с момента появления осознанности, конечно). Но одиннадцатый год жизни стал воистину особенным для мальчика, шокирующе особенным.       Солнце встало над всегда ухоженными садиками жителей Тисовой и осветило черепичные крыши маленьких и симпатичных домиков. Оно пробилось в гостиную дома номер четыре, и его лучики пробежались по фотографиям, старательно вывешенным на стене над камином. На всех фотоснимках красовался круглый розовый шарик, именуемый Дадли Дурслем. На одних фото этот розовый шарик был небольших размеров, а на других уже вымахавший до весьма внушительных габаритов, все это говорило, что он рос и место, занимаемое снимками, тоже росло вместе с ним. Однако ничто на этих фотографиях не говорило о том, что в доме живет еще один ребенок.       Тем не менее, Гарри Поттер все еще жил здесь, и в настоящий момент крепко спал, хотя спать ему оставалось недолго. Утреннюю тишину прорезал пронзительный визгливый голос тетки, которая подошла к самой двери:       - Живо вставай! Подъем! Хватит спать!       Гарри вздрогнул и проснулся. Тетка не унималась, продолжая барабанить в дверь.       - Живо! – болезненно резанул по ушам ее неуравновешенный визг.       Гарри услышал ее удаляющиеся шаги, а затем до него донесся звук плюхнувшейся на плиту сковородки. Он перевернулся на спину и попытался вспомнить, что же ему снилось. Это был хороший сон. В этом сне он летел по воздуху на мопеде. У него было странное ощущение, что когда-то он уже видел этот сон.       Петунья вернулась к его двери.       - Какого черта, ты еще не встал, паршивец? – грубо крикнула она.       - Почти, - уклончиво ответил Гарри.       - Шевелись быстрее, бекон сам за собой не посмотрит. Он не должен пригореть! Ты же знаешь, сегодня день рождения Дадличека, все должно быть идеально.       В ответ Гарри застонал, но очень тихо, чтобы тетка не услышала и не разгневалась еще больше, а гневаться на него она любила.       - Что ты там говоришь? – рявкнула из-за двери женщина.       - Нет, ничего. Ничего…       Мальчик невольно подумал о маме. Он ее видел несколько раз вместе с отцом. Они встречались на нейтральной территории под присмотром тетки или дяди Вернона. Дурсли не терпели его родителей, также как и самого мальчика, а еще им было важно, чтобы Поттер молчал и, не дай бог, не очернил их имени перед кем бы то ни было. Но кому Гарри мог рассказать хоть что-нибудь? Родителям? Совершенно очевидно, что этим двоим было глубоко наплевать на своего сына. Да, Лили Поттер была безумно красивая зеленоглазая, рыжеволосая и высокая женщина, не смотря даже на имеющуюся склонность к употреблению алкоголя или чего похлеще, ее красота завораживала и вводила в подобие транса. Отец тоже очаровывал своей шалапайской манерой поведения. Они оба могли обворожить кого угодно, но это все, что они могли. Без денег, без дома, без работы, без забот. Вечные путники. Дети ветра и цветов. Их интересовал только кайф. Но не сын. Несколько встреч и каждая из них являлась точной копией предыдущей. Поесть мороженого, сходить в кино, спросить нравится ли ему мороженное или фильм, может купить с другим вкусом или билет на что-то другое. И все. Ни слова про самого Гарри, про то, что он чувствует, чего хочет на самом деле, когда родители заберут его и намереваются ли они вообще восстанавливать свои родительские права. Картина складывалась печальная, и мальчик это понимал без чьей-либо подсказки. Гарри жилось не сладко, но этого никто не знал. Он был совершенно одинок на этом свете, и, похоже, ему предстояло оставаться таким же одиноким еще долгие годы. Много-много лет…       Гарри медленно выбрался из постели и огляделся в поисках носков. Он обнаружил их под кроватью и, надевая, стряхнул ползающего по ним паука. Гарри привык к паукам – их было много в чулане под лестницей, а именно в чулане было его место. Одевшись, он пошел на кухню. Его глазам предстала огромная куча красиво упакованных подарков различных форм и размеров. Это все для Дадли.       - И так каждый год, - грустно шепнул мальчик и подошел к плите следить за беконом.       В хорошо освещенной комнате стало видно какой Гарри бледный и щуплый. На самом деле, он выглядел меньше и слабее своих сверстников. Возможно, именно жизнь в темном чулане привела к такому эффекту. Плюс ко всему старые вещи Дадли, которые приходилось донашивать, делали Гарри визуально еще меньше и тоньше, чем есть. У Гарри было худое лицо, острые локти и коленки, черные непослушные волосы и ярко-зеленые глаза. Ему приходилось носить очки, зрение начало ухудшаться лет в девять. Очки были круглые, заклеенные скотчем, чтобы окончательно не развалиться – это Дадли сломал их, ударив Гарри в нос, дело произошло как-то на площадке для велосипедов после уроков. Демонстрация превосходства над кузеном для своих дружков, таких же тупых и жестоких, как Дадли. Тогда дирекция школы наказала Дурсля-младшего и его идиотов друзей, а Гарри дома наказали сами Дурсли, ограничившись несколькими ломтиками хлеба в день на завтрак, обед и ужин, и так длилось несколько дней, пока дикое урчание желудка Гарри не стало раздражать тонкий слух дяди Вернона и боязнь Дурслей привлечь этим внимание со стороны не взяла верх над гневом.       Единственное, что Гарри раньше нравилось в собственной внешности – это тонкий шрам на лбу, напоминающий молнию. Шрам был у него с самого детства, и первый осмысленный вопрос, который он задал тете Петунье, был как раз о том, откуда он взялся такой шрам. Тетка раздраженно ответила тогда:       - Твоя мамаша, моя сестрица, обдолбалась вусмерть и ради забавы вырезала тебе его на лбу в ту самую ночь, когда они с этим пьяницей и наркоманом Джеймсом в диком угаре подпалили дом, и ты чуть не сгорел заживо. Именно тогда соседи и заявили на них, и тебя отняли у Поттеров, а мы по доброте душевной взяли на воспитание, как бездомного пса, ха-ха-ха.       Каждое слово пропитанное ядом звучало очень жестоко, Гарри многого не понял в ту пору, но не поверил, подумав, что тетка безумна и врет, наговаривая на родителей. Тем не менее эта злобная тирада врезалась мальчонке в память и он нес в себе эти слова не один год ровно до того момента, когда ему удалось впервые после года встретиться с настоящими родителями и задать маме этот вопрос.       Мальчика невероятно шокировал ответ. Оказалось, что Лили Поттер и вправду в наркотическом опьянении решила провести инициацию для сына, вырезав символ путников, чтобы приобщить его к миру «свободных путников» - так называли себя Лили и Джеймс и их друзья: Сириус, Римус, Питер и другие. Иногда они называли себя «мародёрами жизни» и каждый имел шрам в виде молнии. Хотя совершенно не важно как эти люди, утратившие связь с насущным миром и полностью оторванные от действительности, называли себя. Главное заключалось в том, что Лили собственноручно выцарапала молнию на лбу годовалого сынишки перочинным ножиком, затем от свечей, которыми все кругом было уставлено, загорелся дом. Раньше Поттеры жили в Годриковой впадине, небольшом жилом массиве на севере Литл Уингинга, но после пожара они лишились единственной недвижимости и единственного сына.       Когда Лили рассказывала эту историю, она была весела и задорна, казалось, воспоминания не приносили ей ни сожаления, ни боли, а совсем наоборот, словно речь шла о какой-то забавной подростковой шалости. Гарри проплакал пять ночей подряд, после того рассказа. Очень долго времени ушло, прежде чем снова он смог видеть свое отражение без слез. Часто в кошмарах мальчику снился горящий дом и мать с окровавленным ножиком в руке, окруженная красно-синими языками пламени. Но потом сон стал изменяться и Гарри уже видел дом, окутанный зеленным туманом, страшного человека в черном балахоне, плачущую мать с палочкой, как у фей, в руке, вспышку света и Лили умирала. Такой сон пугал его еще сильнее.       Когда Гарри переворачивал подрумянившиеся ломтики бекона, в кухню вошел дядя Вернон.       - Причешись! – рявкнул он вместо утреннего приветствия.       Дядя сел за стол, взял свою газету и стал бегло просматривать. Гарри вылил на сковороду с беконом яйца. Спиной он почувствовал, что его буравят взглядом, от этого по телу побежали мелкие мурашки. Дядя Вернон смотрел на Гарри поверх газеты и мысли его занимали конкретные части тела малолетнего племянника, началось это совершенно естественно (если так вообще можно выразиться в данном контексте). Гарри подрос, и каждый раз, попадаясь Дурслю на глаза, стал вызывать в нем странные чувства. Со временем Вернон понял, что испытывает вожделение при виде племянника и от одной мысли о его юном, только начавшем формироваться теле приходил в экстаз. Сначала мужчина спохватился, решив, что это ненормальное проявление и с этим нужно что-то делать, например, следовало бы обратиться к врачу. Но это могло погубить всю его жизнь, о таком следовало молчать в тряпочку до конца дней своих, но тем временем Гарри продолжал кружить ему голову, вызывая массу похотливых мыслей. Дурсль стал впадать в приступы ярости намного чаще, его одолела хроническая раздражительность, ночами он перестал спокойно спать, а рядом с племянником его мучала жуткая эрекция, но благо из-за большого живота никто этого никогда не замечал. Он краснел и пыхтел, часто придавался самоудовлетворению, думая неприемлемые вещи. Но его терпение подходило к концу и, как раскаленный до предела котел, Дурсль рисковал взорваться. И бог знает, к чему это приведет.       Ближе к полудню всей семьей, считая Поттера, Дурсли поехали в зоопарк, предварительно заехав в кафе-кондитерскую, чтобы насытить прожорливое чрево именинника сладкими лакомствами. В кафе Дадли закатил истерику по поводу слишком маленького куска торта, дядя Вернон заказал ему кусок побольше, а остатки маленького достались Гарри, чему он несказанно обрадовался и с удовольствием умял за обе щеки.       Впоследствии Гарри говорил себе, что начало дня было чересчур хорошим для того, чтобы таким же оказался и его конец.       В зоопарке все шло вполне хорошо, они не торопясь обошли все клетки с дикими животными. После обеда решено было ненадолго разделиться – кузены отправились в террариум, а дядя с тетей решили отдохнуть на лавочке возле искусственного прудика. В террариуме стояла приятная прохлада и темнота, а за освещенными окошками прятались рептилии. Мальчики стали ходить от одного окошка к другому, рассматривая тамошних жильцов. Дадли быстро наскучили ленивые, а порой и вовсе бездвижные ящерки и змеи, что он решил устроить себе развлечение в честь дня рождения – подставил подножку Гарри, когда тот проходил мимо к очередному окошку. Мальчик легко потерял равновесие и прямо носом встрял в пол, сразу пошла кровь. Поттер поспешно поднялся, прижимая тыльную часть ладони к ноздрям. Дадли захихикал и со словами, - Пошел отсюда, ты! – больно толкнул кузена в ребро. Тот, не ожидавший удара, завалился в сторону и угодил прямо в пожилую даму, перепачкав ее всю кровью. Дама истошно завопила, поднялся шум, начался скандал. Дурсль-младший довольно ухмыльнулся и побежал жаловаться родителям, что Гарри испортил ему весь праздник.       Тетя Петунья закатывала глаза, просила прощения у пожилой дамы и еще каких-то незнакомцев, которые отчего-то тоже были недовольны, а дядя Вернон пришел в ярость и надавал подзатыльников Гарри, отведя его в сторонку, чтобы никто не увидел их. Поттер тихо мямлил оправдания в свой адрес, изо всех сил пытаясь сдерживать предательские слезы.       Когда все вернулись домой, дядя Вернон дождался момента, оставшись с племянником наедине возле двери в чулан. Он был так разъярен, что даже говорил с трудом.       - Иди… в чулан… сиди там… никакой еды, - он замолк и начал пыхтеть как паровоз, решив все же добавить, - Я позже с тобой разберусь, щенок, - толстяк наклонился к самому уху мальчика и прошипел:       - Когда все лягут спать.       Гарри буквально обожгло всего, а затем бросило в холод, он задрожал. На ватных ногах, мальчик вошел в свой темный и пыльный чуланчик, дядя затворил дверь и замкнул шпингалет снаружи.       - Наконец-то.       Это слово Дурсль прошептал очень тихо, почти не слышно, но Поттер услышал и отчего-то пришел в ужас, ему стало страшно и еще холоднее. Что его так напугало, он не понимал, но это что-то буквально витало над ним, как зловещее темное облако. Какое-то жуткое наказание ждало ночью и это заставило Гарри буквально съежиться в комочек, залезть под плед и зарыдать, тихо давясь своими стонами и слезами.       Много позже, когда все стихло и Тисовая улица погрузилась во тьму, послышались тяжелые, но старательно тихие шаги дяди Вернона по лестнице, ведущей со второго этажа вниз. От этих шагов на Поттера с потолка чулана посыпалась пыль. Мальчик замер, как зверек притаившийся, почуяв опасность. Сердце дико заколотилось, что даже в ушах заложило от подскочившего в волнении давления. Такого с Гарри не происходило никогда. Да, его наказывали Дурсли, но не ночью, не персонально дядя один на один с племянником. Это пугало.       Скрипнула защелка шпингалета, затем сама дверь со скрипом отварилась. И Дурсль в халате и тапках, огромных размеров толстяк, неведомо как втиснулся в крохотную коморку Гарри. Стало невыносимо тесно. Зловещая тишина прерывалась пыхтением, кряхтением дяди, в носу мальчика засвербило от запаха мужского пота. Вернон плотно прикрыл дверь.       - Ну что, мерзкий щенок, ты готов понести наказание?       - Что, что вы хотите? – Гарри вытаращил глаза на дядю, натягивая плед по самый подбородок, его сковал дикий страх, сердце готово было выскочить из груди. Дядя Вернон сунул руку под плед и своими жирными пальцами-сосисками стал шариться по телу мальчонки. У Гарри закружилась голова, к горлу подступила тошнота, глаза налились слезами.       - З-зачем… - от страха он больше не смог ничего сказать, Гарри хотел кричать, орать, звать на помощь, расцарапать дядьке лицо и убежать, но вместо этого, он вжался в стенку и просто смотрел и не понимал, что происходит и почему это происходит. Зачем дядя это делает и что ему нужно и как сделать так, чтобы этот страшный, нет, кошмарный сон прекратился.       … Из-за двери чулана под лестницей дома номер четыре по Тисовой улице, Литтл Уингинг, графства Суррей послышались низкий, утробный хрип мужчины и тоненький голос напуганного ребенка:       - А теперь бери в руки… Ох! Я сказал – возьми его в руки, глупый мальчишка!       - Кто-нибудь… ну, хоть (хнык-хнык) кто-нибудь… спасите меня…       - Заткнись! – раздался характерный шлепок удара по щеке.       В общем, Гарри был одинок на этом свете, и, похоже, ему предстояло оставаться таким же одиноким еще долгие годы. Много-много лет…       «В этом мире ужаса, боли и мрака свет слишком призрачный и эфемерный. Он беспощадно режет глаза, а также души тех, кто до сих пор верит в победу добра над силами зла. И мы окутаны мраком до мозга костей, и словно в плесени мир гниет под ядовитыми миазмами человеческого зла.       Правда в том, что я всегда был слаб. Всегда. Это моя исповедь, я – Гарри Поттер, тот самый «мальчик, который выжил». И прежде, чем переступить черту окончательно, стоит поведать миру всю правду о себе и о том, что на самом деле представляет из себя платформа номер девять и три четверти».