Subtle Orange / Нежно-оранжевый

Они шли по заброшенным городским улицам, а Лиллиум все держал Ириса за руку. Но сейчас все казалось немного другим. То, как он держал его за руку, так странно. Его пальцы переплетались с пальцами Ириса, и он уже давно был до жути молчалив. Ирис помнил, что в их путешествии им нужно вести себя тихо, чтобы не привлекать внимание глюков. А еще воздух был таким сырым, плотным и не по сезону холодным. Ирис укутался в куртку, которую ранее дал ему Лиллиум. Тепло. Тепло… да, и что-то еще. Да. Запах. Запах почти не ощущался, по крайней мере, Ирис точно не ощущал его. Он и не обращал на него внимания и даже привык, поскольку он носил эту куртку уже давно. Но эта куртка, этот запах. Ирис закрыл глаза, все еще держась за руку Лиллиума, но уже следуя за ним вслепую. Он закопался носом в мягкий воротник и вдыхал запах, который он мог определить как запах сигарет и… угх, боже, это что, травка? Черт, сначала оказалось, что он не в команде Валор, что заставило Лиллиума потерять пару очков в глазах Ириса, так теперь этот уебок еще и наркоман?! Угх, эта ебанная вейп нация влезла на территорию Покемонов. Пока Ирис вел мысленную борьбу, он заметил что-то еще. В воротнике был клочок шерсти, который был слегка жестче и торчал. Примерно так же становится жестче кожа из-за морской соли, когда ты вылезаешь из моря на берег. Да, именно так. Чувство тревоги неожиданно накрыло Ириса. Он вспомнил это чувство. Он хорошо знал его. Это напомнило ему ночи, когда он не мог уснуть, напуганный и запутавшийся, а слезы стекали по его лицу и падали на подушку. Да, это неприятное сковывающее чувство. Слезы. Лиллиум когда-нибудь плачет? Ему бывает грустно? Он чувствует себя запутанным? Против чего он сражается? Мысли. Только лишь мысли, носящиеся по голове Ириса, пока человек, о котором он думал, вел его бог знает куда. Что он скрывает? С чем он столкнулся? Кто-то, кто ведет себя так смело, помогая выбраться из такого опасного места, плачет. Ему грустно. Он запутался. Совсем как он. Ирис не успел обдумать, что говорит, как его мысли слетели с губ: – Так вот как ты сбегаешь от проблем? Ненамного громче шепота вопрос сорвался с губ Ириса и растворился в противном холодном воздухе. Но, до того, как Ирис мог понять, что случилось, он наткнулся на спину Лиллиума и отступил на шаг назад. Лиллиум продолжал держать его руку мертвой хваткой, заставив замереть на месте. Замерло. Все замерло. Лиллиум не двигался. И не говорил. Он просто остановился. Воздух стал еще гуще, но на этот раз из-за зданий, которые окружили раньше, но только сейчас начали давить на них. Ирис дрожал. Из-за ходьбы вслепую последние несколько минут и долгого молчания ему хотелось сказать хоть что-то и нарушить тишину. Лиллиум глубоко вдохнул. Медленно выдохнул и обернулся лицом к Ирису. Ирис не мог точно сказать, что сейчас чувствовал Лиллиум. Его лицо было абсолютно пусто, совсем как холсты, на которых рисовал Ирис. Эмоций не было на всём лице, кроме глаз. Сейчас у Лиллиума был такой взгляд, который Ирис никогда не наблюдал у этого перевозбужденного сукина сына. Это была смесь всех эмоций разом. Так много всего, собранного вместе. Ирис любовался этими глазами, как звездами, но не мог понять, что прячется за ними. Но он смог распознать одно из чувств. Это чувство было чересчур хорошо знакомо Ирису. Он чувствовал его. Чувствовал. Каждый. Божий. День. Разочарование. Но что-то было не так. То, как Лиллиум смотрел, показывало, что он был разочарован в себе. Но почему? Почему он выглядит так смущённо? Это из-за сигнализации? Или из-за лифта? Может, из-за того, как они сбежали из лаборатории? Дыра в стене – это немного странно, конечно, но все равно, ничего из произошедшего не его вина. Хорошо, может, совсем немного. Но без него Ирис был бы в ловушке и ждал бы своей смерти. – Эй, смотри, – сказал Лиллиум, выдергивая Ириса с поезда несущихся мыслей. Свободной рукой он показал в сторону конца улицы. Там виднелся причал для лодок и кораблей. Что?! Как они могли так далеко уйти? Как давно они шли? – Стало так холодно, что я подумал, что мы идем или в сторону Антарктики, или к большому водоему, – сказал Лиллиум и улыбнулся. Его выражение лица снова сложилось в ту говножуйскую гримасу, к которой привык Ирис, хотя в его глазах все же остались какие-то остатки тех эмоций, которые уже почти растворились. Ирис понял, что Лиллиум все еще пытается спрятать свои настоящие чувства. – Раз уж мы все равно здесь, почему бы не сделать небольшой крюк и не погулять по берегу океана? – Но, Лиллиум, разве мы не должны уйти как можно дальше до восхода солнца? Глюки становятся активнее днем. – А, все в порядке, – сказал Лиллиум, махнув рукой. – Кроме того, создатель продержал нас в той лаборатории большинство панелей, почему бы теперь не заставить его рисовать сцену на причале, чтобы немного побесить его, а? У Ириса не было возможности спросить, что за хуйню несет Лиллиум, как тот дернул его за руку и потащил в сторону причала.

***

– Эй, придурок, ты мне сейчас руку оторвешь! – кричал Ирис, пытаясь освободить свою руку из мертвой хватки Лиллиума. – Помни, мое переперченное-пересоленое дитя, мы в постапокалиптическом мире. Так что постарайся орать чуть тише, хорошо? – (иди к черту, Лиллиум) Растирая запястье, за которое его нещадно тащили, Ирис повернулся лицом к океану. Огромный. И синий. Но все еще темный, потому что солнце пока даже не показало свою макушку из-за горизонта. Лиллиум спустился в док и сел на самом краю причала, опустив босые ноги в воду. Ирис последовал за ним и сел рядом на корточки, но на достаточном расстоянии, чтобы не начать волноваться. Так они и сидели. Никто из них не осмеливался сдвинуться, чтобы не нарушать этого только найденного спокойствия в этом мире, полном вируса и страха. Они оба сидели так какое-то время, наблюдая за солнцем, которое медленно поднималось из-за горизонта и понемногу окрашивало темно-синие воды в оранжевый. Ирис тихо наблюдал, как солнечное тепло окружает его, а соленый бриз обдувает его, вытесняя запах куртки Лиллиума. Спокойствие. Все выглядело таким спокойным и мирным. – Это было настолько очевидно? Ирис поднял взгляд на Лиллиума, едва ли понимая, что он спросил, потому что его голос был едва ли громче шепота. Но он понял. Тишина была разбита, и её заменило растущее давление этого вопроса. Ирис сомневался, но все же спросил: – Что ты имеешь в виду? – его голос колебался, но к концу он смог восстановить свое хладнокровие. – Я хотел спросить, действительно ли так очевидно, что у меня есть зависимость? – повторил Лиллиум. – П-прости, но я все равно не понял, что ты имеешь в виду, – теперь Ирис запутался. Зависимость? Он в порядке? Он думал, что тот понемногу пыхтел изредка, ну, знаешь, чтобы забыть. Вокруг апокалипсис, в конце концов. – Прости, я просто подумал, что ты догадался. Знаешь, из-за моей куртки. – Эм, пожалуйста, объясни, – хорошо, вот теперь Ирис действительно запутался. Перед тем как ответить, Лиллиум взглянул на Ириса с удивлением. – Я видел, как ты шел за мной, закрыв глаза. Ты нюхал мою куртку. – Т-т-ты заметил это?! – заикаясь, сказал Ирис. – Ну, да? Ты серьезно думал, что я не буду проверять, как ты там, пока мы идем? Ты вел себя слишком тихо. – Хорошо, но, во-первых, ты вел себя так же, а, во-вторых, ты и сам сказал, что вокруг гребанный апокалипсис, и нам лучше не шуметь, – сказал Ирис с раздражением в голосе. – Хорошо-хорошо, ты прав, – рассмеялся Лиллиум. Ирис пытался успокоить себя, смотря вдаль, и обдумывал свой следующий шаг. Что он собирался сказать? Лиллиум глубоко вдохнул и закрыл глаза, заставляя себя продолжить говорить. – Я беру на себя слишком много. А еще виню себя за многое. Со стороны так не кажется. Мы посреди войны, боимся инфекции, голода и смерти. Я не хочу заниматься саможалением… Я не заслужил. Я просто… прячу это. Я пью и курю, чтобы не чувствовать боли, иногда так много, что это убивает меня. Но я не могу… Я не могу остановиться. Мне нужно продолжать идти. Мне нужно исправить еще много ошибок, которые я совершил. Мне нужно отогнать боль, чтобы я мог продолжать идти вперед. Даже если мое тело свалится без сил, мне все равно нужно… идти дальше. И снова та тошнотворная тишина. Такая же, как и раньше. Только в этот раз все происходило на открытом воздухе, что делало атмосферу еще более гнетущей. Поэтому Лиллиум тогда остановился. Он слышал его. Он слышал, что он сказал, верно? Его вопрос. Так вот почему он остановился. С развитием апокалипсиса развилась и его зависимость. От этого и появилась вина. Вина за развитие такой разрушающей и неуместной посреди конца света привычки. Вина за то, что он натворил в прошлом. Вина за то, что ему понадобилась помощь веществ, которые теперь медленно опустошают его. Убивают его. Он был разочарован. Разочарован в себе. Разочарован в том, что он сделал. Разочарован из-за того, что больше не контролирует эту ситуацию. Но больше всего разочарован в том, что Ирис смог увидеть это, как бы он не старался скрыть это. За его улыбкой. И почувствовать запах, оставшийся на его куртке. Ирис кусал нижнюю губу, думая над тем, что он мог сказать. Лиллиум был подавлен и расстроен. Сильно расстроен. И он страдал из-за этого. Что Ирис мог сказать?

***

– Мне нравится. – Что? – спросил Лиллиум и повернулся к Ирису. Он сидел и смотрел вперед, на восход солнца, не поворачиваясь к Лиллиуму. Его угольные волосы слегка развевались на ветру. Лиллиум был впечатлен. – Я сказал и повторю, что мне нравится. Твой запах. Лиллиум чуть отодвинулся. Хорошо, теперь запутался он. До того, как к нему вернулась способность говорить, Ирис продолжил: – Простота – это скучно. Поверь мне, я знаю, я не выходил из этого чертового здания. То есть, я хочу сказать, что не важно, что ты сделал в прошлом. Или даже то, что ты собираешься сделать. Если свидетельство того, что ты прячешь, это запах твоей куртки, тогда носи ее. Это твой запах. И это свидетельство того, что ты страдаешь. И что ты живешь. Это твой запах. И, в каком-то смысле (не в гейском, хаха), мне он нравится. Сильно. Лиллиум замер. Безмолвный и пораженный. С ногами, погруженными в воду. Он было начал что-то говорить, но быстро закрыл рот. У него не было слов. Так что он решил заменить их мягкой улыбкой. Лиллиум наблюдал за восходящим солнцем с улыбкой на лице. – Спасибо, – сказал он тепло и мягко.

***

Но раз уж мы тут говорим о Лиллиуме, он быстро выпрямился и пару раз ткнул локтем Ириса. – Только посмотри на себя, подбадриваешь меня тут, мистер Все-исправлю. Когда это ты стал таким заботливым? – сказал Лиллиум насмешливо, а Ирис отплатил ему тем же: – Эй! Ты гребанная апельсиновая крем-сода, отвянь! – Хорошо-хорошо, но помни, о чем я говорил, не кричи. Мы же не хотим привлечь к себе внимание глюков, верно? Да и к тому же, когда взойдет солнце, он станут еще активнее, – сказал Лиллиум задорно (вернее, очень по-гейски). – Ты, блин, издеваешься надо мной? – сказал Ирис безэмоционально. – Прости-прости, виноват. Вставай. Нам нужно идти, если мы хотим успеть до захода солнца. – Хорошо, – сказал Ирис, вставая и потягиваясь, перед тем как закинуть на спину рюкзак. Лиллиум вытащил из воды свои ноги, вытер их полотенцем, которое захватил из лаборатории перед уходом, и быстро обулся. – Готов идти? – спросил он Ириса, протягивая ладонь, чтобы продолжить идти так, как они шли уже несколько дней. Ирис улыбнулся и ответил: – Готов, как никогда. Ирис взял его руку, и они продолжили свой путь в начинающийся день по дороге, освещенной свежим солнцем.

***

Бонус: И издалека вы можете расслышать начало другого разговора: – Кстати, почему я апельсиновая крем-сода? – Ну, из-за твоих волос. – Серьезно? Они настолько оранжевые? – Неее, они скорее нежно-оранжевые. – И что это должно значить? – спросил удивленно Лиллиум. – О, только посмотрите на время, пора бежать, – вместо ответа сказал Ирис и начал идти быстрее, таща за собой Лиллиума.