В их отношениях хорошо буквально все, просто потому что Мэтт из-за слепоты не видит футболок с дурацкими принтами, которые Клинт просто обожает, а глухой Бартон не жалуется на отвратительный музыкальный вкус Мёрдока, когда тот включает магнитофон на полную громкость, чтобы заглушить шум ночного города.

И он хрипит, дышит часто и отчаянно, и боль в ноге невыносимая, но он больше не издаёт ни звука, ни писка, не показывает слабину, хотя в его ситуации было бы простительно, ведь, чёрт возьми, ему сломали ногу, его голову снесут через пару секунд, а он смотрит огромными и влажными от страха – а ему страшно – глазами на темнеющий в тусклом небе силуэт отца: то ли выискивает помощь у него, надеясь на чудо, то ли жалеет, что всё-таки не успел, не решился сказать.

Руки Оливера – мрачная и кровавая летопись шрамов и чужих смертей, выклейменная на ладони на ближайшую вечность или две. Руки Бартоломью – храм жизни и сотни спасённых людей. Оливер живёт в тёмном мире, где давит на плечи воздух, тяжело пропитанный ядом и ложью близких людей – Барри бы отравился, если бы жил в Старлинге, а Куин только привычно морщится от того, что заставляет других задыхаться и умирать.

Риз понимает, что никогда не заберётся так же высоко, как Красавчик Джек, если срочно не убьёт кого-нибудь. Поэтому он заряжает пистолет, собранный собственными дрожащими руками, и заходит в кабинет Хендерсона, отпихивая его кресло с отвратительно скрипящими колёсиками в сторону и становясь возле огромного окна. За ним – беспросветная тьма и болезненно-бледный бок Пандоры, такой же бледный, как и Риз.

Половину утра она потратила на то, чтобы вычесать все лепестки из волос и как-то скрыть то безобразие, которое случилось с ней. Это могло лишить её работы, это было опасно, это было… Она не знала, что такое может случиться – да с кем угодно, только не с ней.