Arrete

      Персиваль хмурит густые брови, выуживая из смятой пачки Camel тонкий прутик никотина. Зажигалка издает приглушенный щелчок, пламя красноватым ореолом освещает осунувшееся, заросшее трехдневной щетиной, лицо мужчины. Он бережно прикрывает горячий язычок от ветра и прикуривает. Вдох. Горло обжигает согретый тлеющим угольком дым, заполняя лёгкие узловатыми серыми кольцами. Грейвс задерживает дыхание, от чего голова немного кружится, а горечь первой затяжки течет густой смолой по носоглотке.       Сигарета не успокаивает, скорее наоборот, заставляет мужчину нервничать, вспоминая то, что он отчаянно желал забыть. В воздухе витает запах дождя, сырой брусчатки и гниющих листьев, перемежаясь с горечью никотина. Выкрашенная в черный цвет оградка холодит ладонь. Мужчина, сделав последнюю затяжку и бросив белый фильтр дотлевать в урне, отпирает холодную и слегка липнущую к рукам калитку. Металлическая дверца издает тихий протяжный скрип, пропуская его. Внутри, на удивление, не многолюдно — всего три человека и священник. Женщина — Грейвс узнаёт в ней мачеху бывшего друга — Мэри Лу — кутается в бежевый кардиган и с мрачным безразличием смотрит на процессию. Возле неё, ссутулившись и, кажется, постарев не на 5 лет, а сразу на 15, плачет мужчина — очевидно мистер Грин-де-Вальд старший. Чуть в стороне — Тина Гольдштейн, друг семьи и соседка. Она первая замечает появление мужчины и почти бежит, пачкая в грязи свои крошечные черные туфли. Девушка совсем не изменилась за эти года, только на почти детском личике появилась взрослая грусть. Тонкие морщинки пролегли на невысоком лбу, под глазами — усталые тени. Она прижимается к груди Персиваля и всхлипывает, уткнувшись носом во влажный кожаный воротник. — Я так рада, что вы пришли… Господи, как же так, мистер Грейвс? Как же так? — она все причитает, не переставая плакать. Мужчина растеряно поглаживает её по тёмным вьющимся волосам, не решаясь отстранить девушку и пройти дальше. Он думает, что раньше никогда не обнимал её вот так — совсем по-свойски, словно младшую сестренку, ищущую утешения у большого и сильного Грейвса. Мужчине почему-то становится стыдно за свои мысли. В конце концов девушка отпускает друга из кольца бледных рук, и, утирая нос тыльной стороной ладони — каким-то ребяческим жестом, разворачивается на каблучках. Персиваль старается идти быстро, чтобы не успеть передумать. Мэри Лу коротко кивает ему в знак приветствия, а вот отец друга никак не реагирует на подошедшего мужчину. Он все морщит ставшее совсем старческим лицо и слезы не прекращающимся потоком стекают по его морщинистым щекам. Худой священник в черной рясе тихо поёт слова из Библии, сведя тонкие брови на переносице. Его низкий баритон вызывает у Грейвса тошнотворное волнение, так, что спустя пару минут мужчина замечает, что ноги его дрожат, а желание покурить становится практически нестерпимым. Но отпевание заканчивается и церковник медовым голосом приглашает родных попрощаться с умершим. В голове у Персиваля становится совершенно пусто. — Он был бы рад вновь увидеть вас, — женщина с выцветшими серыми глазами смотрит на Грейвса с толикой осуждения. — Давно вы вернулись? — мужчина не может сдержать судорожный выдох, услышав этот голос после стольких лет. — Вчера. Когда узнала. Мы… не хотели мешать нашим мальчикам, понадеявшись на их самостоятельность, и, как видно, зря, — она смотрит на деревянный лакированный гроб с совершенным равнодушием. — А где… Криденс? — только сейчас на мужчину обрушивается понимание того, что же могло произойти за эти годы. — Я не знаю. Он так и не пришел. Возможно, не может оправиться от горя, — взгляд её, пустой как у рыбы, неприятным холодком оседает в позвоночнике. Прошло долгих 15 минут, прежде чем Грейвс смог взглянуть на человека, бывшего ему другом. Его одели в дурацкий старомодный костюм с пиджаком и галстуком, которые он ненавидел, а чья-то заботливая рука зачесала нахально выкрашенные в блонд волосы на косой пробор, открывая бледно розовую кожу головы. — Паршиво выглядишь, Гелл, — Грейвс не узнает свой голос, плотный комок из невыплаканных слёз застревает в горле, — ты уж прости, что не приезжал. Мужчина, опустивший взгляд на исколотые, успевшие уже посинеть пальцы, вновь поднимает его на лицо друга, замечая тонкую дьявольскую усмешку, искривившую бескровные губы. Такую знакомую усмешку. Персиваль испугано отшатывается, почувствовав, как ледяной пот окатывает его с ног до головы. Но мгновенье — и видение пропадает, оставляя лишь учащенный пульс и дикое желание убраться отсюда как можно скорее. Геллерт лежит с тем же спокойным лицом и скрещенными на груди ладонями, а с затянутого густыми тучами неба начинает идти холодный осенний дождь. Сперва робко, почти незаметно, но уже спустя пару минут природа разыгрывается не на шутку, так что окончание церемонии проходит быстро. Девушка укрывает друга под зонтом, провожая от старенького кладбища, и ни один из них не решается нарушить тишину. Лишь когда они доходят до дома Гольдштейн она, нервно потеребив рукав темного джемпера, произносит: — Не хотите зайти? Вы ведь с дороги…— Тина даже не смотрит на мужчину, опустив голову и разглядывая мыски своих перепачканных туфель. — Нет, я тороплюсь, — Грейвс выдавливает из себя благодарную улыбку. Хозяйка дома коротко кивает и успевает сделать пару шагов к крыльцу, когда Персиваль окликает её: — Тина, ты не знаешь, где Криденс? — Гольдштейн медленно оборачивается, а в её глазах застывает нечеловеческий ужас: — Боже, вы ведь ничего не знаете… Я сейчас вернусь. Будьте в машине, — её детское личико становится совершенно взрослым и серьезным, так что Грейвс наконец может сказать, что этой девушке больше 25-ти.  — Хорошо, — мужчина выуживает из кармана ключи и бредёт до старенького Вольво, припаркованного недалеко от дома бывшего друга. От знакомого пейзажа тихого квартала сжимается сердце — здесь прошли лучшие годы его жизни. Здесь его дом. У того дерева, они с Геллертом читали «Остров сокровищ», а после строили свой собственный фрегат на заднем дворе: там до сих пор остались какие-то доски и палки, натасканные заботливыми детскими руками. А вот тут, в старом колесе, они прятали собственный клад — 2 бутылки паршивого виски, который они стащили у спящего отца Грейвса. Ох и влетело им тогда. Мужчина растягивает губы в мечтательной ухмылке. Потом был Криденс.       Мысль о мальчишке отрезвляет, окатывая холодом понимания — он бросил его тогда. Оставил совсем одного. Сигнализация издает короткий писк, и дверь мягко поддается промокшему до нитки мужчине. Двигатель заводится с тихим урчанием, призывая хозяина к действию. Первым делом Грейвс включает обогреватель, сбросив с плеч тяжелую куртку, предварительно выудив из кармана начатую пачку сигарет и Zippo — подарок Геллерта, сохраненный в знак памяти о дружбе. Чтобы отвлечься от нарастающей паники, Персиваль включает приёмник. Динамик тихо похрипывает: вокалист затянул унывную песню, но звук его голоса успокаивает, позволяя тугой пружине отчаянного беспокойства если не раскрутиться, то хотя бы не сжиматься так сильно. Дождь монотонно бьёт по крыше автомобиля, стекая прозрачными струйками с лобового стекла. Хлопает дверца пассажирского сидения, и девушка молча садится возле водителя. Разговор обещает быть долгим.