Как научиться любить

— Если ты обессилена ветрами, тебя убеждали, но были неправы са-ами. Слово не давали сказать и вот опять, и вот опя-а-ать, — мурлыкаю я себе под нос песню, которую услышала в маршрутке сегодня утром. Елисеев, наш классный зануда, смотрит на меня, как на умалишенную, явно недоумевая, что я делаю на дополнительных по математике, еще и в восемь утра. А что я? Меня заставили, выхода нет! Любовь Ивановна, учитель математики параллельного класса, раздала какие-то напечатанные проверочные, строго наказала решать и, покачиваясь словно желе, уплыла пить кофе к завучу. Вот тебе и дополнительные. Хотя чего это я жалуюсь? Нужно радоваться хотя бы тому, что Олеся Григорьевна дополнительные не ведет. Иначе мой хладный труп нашли бы сразу после занятий. Спустя полчаса моих бесполезных мозговых потуг я обращаюсь к Елисееву, изображая взгляд олененка Бэмби. В классе мы находимся втроем: я, Елисеев и Бондаренко Леша из противоположного класса. У меня с натяжкой выходит тройка в году, у Бондаренко еле-еле вырисовывается четыре, один Елисеев незнамо что тут делает со своей твердой пятеркой, которая скоро, по-моему, в шестерку перекатится. И сюда он явно не поглумиться над безмозглыми всея школы пришел… Короче, вариантов, к кому обращаться за помощью, не так уж и много. Он конечно же закатывает глаза, прежде чем дать мне списать, с таким взглядом, за который я бы врезала, если бы не моя явная нужда его помощи, такой противно-снисходительный. Но я удачно списываю и точно в тот момент, как Любовь Ивановна вплывает обратно в класс, кладу свои листочки на учительский стол. — Я в тебе не сомневалась, Кравцова, — пропевает она. — Думаю, что за такое Олеся Григорьевна будет вынуждена поставить заслуженный железный тройбан. Тут как по команде, по общеизвестному правилу «вспомни… кхм… и оно появится», влетает Григорьевна: — Кому-кому заслуженный тройбан? Кравцовой? — она подозрительно окидывает меня взглядом. — Любовь Ивановна, эта девушка мастер по скатыванию с других, может по еще одному заданию? А то я уж очень сомневаюсь в её умственных способностях… Я не собираюсь ей ставить тройку еще лет пять, пока она до уровня десятого класса не дотянет. «Может по лбу тебе?» — злобно думаю я, созерцая колючим взглядом то, что она сегодня на себя напялила. — Да что вы, Олеся Григорьевна, у меня невозможно что-либо списать! К тому же, у мальчиков совершенно другие задания, да и я была все время здесь… — Ивановна было возмутилась с довольным видом обожравшегося кота, принимая работу у Елисеева. Классный руководитель вновь одаряет меня взглядом, от которого на зубах будто бы песок хрустит, и, горбясь, удаляется в кабинет напротив, в котором, кстати, свет уже горит.

***

Звонок на второй урок — геометрию — я слышу из класса, уже сидя на своем месте, любимой Камчатке. Совершенно отрешённо уставилась в окно, снова задумавшись о работе, которая ждет не дождется меня этим летом. Одиннадцатый класс слишком сильно ударит по кошельку мамы, и я начинаю нервничать сильнее прежнего, когда осознаю, что мне дано всего лишь три месяца еле-еле оплачиваемой работы. Я даже попыталась заикнуться маме о том, что, быть может, не идти на выпускной, да и сдались ли мне эти фотографии в альбоме, но она и слушать не захотела. Будет, и спорить бесполезно. Перекидываю густую шевелюру на спину, потирая мокрую шею. Ну что за погода? Вчера солнце, сегодня дождь. Совершенно иная картина стояла за окном этим утром, по сравнению со вчерашним: солнце скрылось за темными тяжелыми тучами, лениво ползущими по небу. Духота обволакивала все вокруг так, что открытые окна вообще не спасали учеников, уже сидящих в ожидании учителя. Я сидела у самых распахнутых окон, подставляя лицо для редкого дуновения теплого дрожащего ветерка, наблюдая как темнеет вдалеке парк, затем наша близлежащая улица, а потом и школу поглощает темнота. На улице тишина, будто вся округа в страхе ожидает чего-то ужасного. Ленка с грохотом опускается рядом со мной, дыша, словно пробежала только что километровый кросс. На литературу, первой по счету из сегодняшних уроков, она не пришла, проспала. Вьющиеся влажные волосы убраны в неаккуратный пучок, на лице восторг, будто бы в лотерею выиграла. — Сейчас как громыхнет! — в ожидании девушка потирает руки. Не разделяю её ликования, от грозы у меня сводит желудок, и хочется к маме. Своеобразная аллергия. Мои одноклассники лениво подтягиваются в класс, и я замечаю, что с каждым днем их, к счастью, становится все меньше. Многие уже умотали на дачу, остальные лелеют мечту о каникулах, просыпая чуть ли не по половине учебного дня. Вокруг меня, ужасной любительницы тишины, теперь стоит шум и гам, когда одноклассники всё-таки собираются вместе. Теперь кажется, будто бы это не десятый, а скажем, третий класс начальной школы. Ленка снова завела песню про очередного парня с футбольной команды, и я, закатив глаза, уже было отключаюсь от мира сего, как… Как по команде, вся свора в классе неожиданно смолкает! Я заинтересованно вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что же такое чудное случилось, что заставило их всех заткнуться, но из-за широких спин парней, сидящих впереди, у меня мало что выходит. Визгливый голос прерывает тишину: — Доброе утро, класс! — ответом нашей классной есть гробовая тишина, разве что несколько подпевал, нестройным хором тихо поздоровались. — Я рада, что вы наконец смогли посетить школу, пусть и ко второму уроку. Яд изо рта Олеси Григорьевны так и льет, и я удивляюсь, как он еще не прожег под ней пол. Она вдруг спохватывается и начинает заученно вещать о правилах поведения на каникулах, неся очередную ересь, которую разве что первоклассники не знают. Когда, наконец, мой здоровенный одноклассник, стул которого я с силой пнула раз десять, пригибается, взору моих очей предстает необычная картина: вот классная наша, словно в гостях, неуверенно стоит перед партами в платье цвета «вырви глаз», настолько коротком, что я всерьез задумываюсь об её психическом состоянии. Насколько больной на голову нужно быть, чтобы придти в таком к детям в школу. Но больше всего меня удивляет мужчина, что с невозмутимым видом уже восседает за учительским столом, задумчиво уставившись перед собой и сложив руки на груди. Ух ты, Боже, новый костюм! Ехидные мысли посещают меня, и я окидываю его оценивающим взглядом. Вот интересно, сколько таких можно купить на учительскую зарплату? Одну десятую? Вот мужчина прочесывает класс внимательным взглядом, несколько секунд смотрит на двух подружек, наших завсегдатаев модных показов и ночных клубов, которые всё то время, пока трындит Олеся Григорьевна, громко болтают о своём. Взгляд у него абсолютно нечитаемый, но навряд ли он означает что-то хорошее. Затем его блуждающие по классу глаза останавливаются на длинных-предлинных ногах учительницы, таких бледных, словно она их «Тайдом» стирает. Классная продолжает громогласно вещать на весь класс, мне же от такого взгляда мужчины становится тошно, и я мысленно вычеркиваю его из своего шуточного списка претендентов на первую любовь. Человек, которому вот ЭТА нравится, не быть ею априори. Но когда же его взгляд останавливается на мне, странный холодок пробегает по спине, и я трусливо отворачиваюсь, переставая следить за ним. — А сейчас, главная новость! — вдруг воскликнула Олеся Григорьевна с каким-то явно неподдельным восторгом. — С нового учебного года, ваш учитель геометрии Максим Андреевич будет и вашим классным руководителем, так как я заменяю уходящую на пенсию Любовь Ивановну. Ученики кидают друг на друга многозначительные, но в то же время подозрительные взгляды, и я одна из них. Как могу таращусь на Ленку, но судя по её выпученным глазам, этого и она не знала. Несколько шепотков проносится по классу, когда что-то проблеяв новому педагогу, преподавательница вышагивает к выходу на своих ходулях, помахивая ученикам рукой, будто бы подбадривая их. «Избавилась, избавилась! Теперь иди празднуй, сучка», — злобно думаю я, глядя на то, как неторопливым шагом, с осанкой, которой позавидует балетная прима, Максим Андреевич идет к выключателю и врубает в классе яркий свет, вызывая раздраженные вдохи по классу. Опять несколько шепотков со стороны двух девочек, что бесят меня уже своим внешним видом, видом намалеванных кукл, с мозгами на аттестат отличниц. И я искренне удивляюсь, как они могли занять сей пост, с такими, бывает, тупыми высказываниями, которые подружки выдают в адрес меня или еще кого-либо другого. Их вообще было шестеро, но хвала небесам, четверо уже разбежались по разным уголкам земли, грея свои костлявые вегетарианские булки на солнце. Слышу, как Ленка переговаривается с Яной, и та многозначительно выдает что-то типа: «хорош, ничего не скажешь, кто-нибудь да займется им». Вообще, Яна хорошая девушка, но её дикая предрасположенность к высоким отношениям со взрослыми дядьками, коих мне не понять, наводит на очень странные мысли. Все могут быть уверены, завтра Янка попросит его номер телефона, а через месяц полезет ему в брюки. Так было в начале года с одним аспирантом, преподающим английский, но это печальная история, так как парня уволили. И спалила их кстати… никогда не догадаетесь кто! Ну ладно, уговорили, это была Олеся Григорьевна, с вытянутой лошадиной мордой она наблюдала, как эти двое развлекаются после уроков в потрепанной иномарке у школы. Янку Олеська ненавидит еще больше, чем меня, и я знаю, что это взаимно. Везде нужна взаимность! Я усмехаюсь в то время, как Лена тихо отвечает, шепча куда-то в руку: — Олеська, по-моему, уже занялась! По классу вдруг разносится мягкий, но достаточно строгий голос преподавателя: — Для тех, кто не услышал как меня зовут, я могу повторить, — я вижу, как он, приподнимая бровь, смотрит в сторону наших «кукл». — Моё имя — Швецов Максим Андреевич. Я взял на себя такую ответственность, как курирование вашего класса в новом учебном году, к сожалению, или же к счастью, выводы делать пока рано. Но я склонен к тому, что вы не будете мне портить жизнь и окажется, что это всё к счастью. Сразу предупреждаю, что все ваши косяки, — ну и фривольные у него, конечно, выраженьица, — будут отображаться на моем настроении, а мое настроение будет сильно влиять на ваши оценки. Так что, полагаю, это в ваших интересах не усложнять нам всем учебный процесс… — голос у него хоть и приятный, но в данный момент созвучный с каким-то роботом, совершенно отталкивающий, холодный. Говорит четко и громко, однако кажется, будто растягивает слова, все также прочесывая класс колючим взглядом. Стоит мужчина, опираясь пятой точкой на учительский стол, скрестив руки и ноги, продолжает заученно вещать. — Как вы все знаете, в следующем году у вас состоятся экзамены, и я прошу вам морально подготовиться к тому, что вы все в конце года должны будете выйти отличниками или, на худой конец, хорошистами, — у меня аж челюсть грохнулась. Кого-кого он тут будет хорошистом делать? Павлова Никиту, что уже три года сидит с двойкой по химии, у учительницы, которая оценки ставит исходя из степени симпатии к ученику (у меня, например, равна нулю)? Или же Ленку, с её полным отсутствием каких-либо знаний по физике? Да ту же меня! У меня тройки по химии, математике, биологии, я по этим предметам полный ноль, обычно тупо списывающий всё с таких как Елисеев. Так, скажите на милость, в какую сторону до четверки идти и сколько лет? И видимо полное недоумение читается в наших глазах, так как учитель, потирая виски, как бы наигранно удрученно протягивает продолжение. — Да, уважаемые, халява закончилась, дальше всё без скидок и льгот. Больше никаких прикрытий по прогулам, загулам и прочим радостям подростков, — как будто с Олесей Григорьевной они были, — оценки будут печататься и лично мною вклеиваться в ваши дневники еженедельно, вы ведь не забыли об их существовании, верно? Я надеюсь, так как объем заданий будет нешуточный, всё на ус себе намотаете. Вы ведь взрослые, спрашивать я у всех буду по взрослому. В общем, четверть класса, то были парни-спортсмены, круглые троечники, уже были готовы разодрать математика в клочья. Еще одна четверть, девушки, вздыхая, как влюбленные героини дешевого романа, во всю глазели на мужчину. Третья четверть, видимо рьяно поддерживающие новую власть, которая, кстати, по моему мнению, была хуже старой, кивали на каждое слово и тихо одобрительно шептались. А еще была та четверть классе, где состояла я, вообще не понимающие, что происходит, и за какие такие прегрешения перед Всевышним, данное наказание свалилось на наши бедные головы. Вдруг математик хлопнул в ладоши, что аж я вздрогнула от неожиданности, как и Ленка, видимо, строчащая отсутствующим новости класса, и те явно пребывали в состоянии шока, исходя из того, как часто вибрировал у меня телефон в кармане, оповещая о новых СМС в беседе класса. — А теперь у меня по плану ваше пересаживание, так как сейчас меня мало что устраивает, — произнес Максим Андреевич. Что конкретно его не устраивает, стало понятно спустя минуту, когда двоих болтушек вдруг рассадили по разным концам класса. Ленку со злодейским выражением лица математик послал в начало ряда. По дороге моя бедная подруга, переволновавшись, выронила телефон, который продолжал настойчиво тренькать. Выражение лица учителя, в этот момент вовсе нельзя было назвать добродушным. Он поторопил её, каким-то секундным презрительным взглядом осмотрел сегодняшний наряд подруги, то была короткая кожаная юбка с кедами и полупрозрачная черная футболка, и продолжил свое дело. Я побоялась, что он заметит мой изучающий взгляд и уткнулась лицом в пустую тетрадь по геометрии. Под конец, когда пересажены были почти все, кроме меня и еще троих человек, я все чаще обеспокоено поглядывала на первую парту, находящуюся прямо перед столом преподавателя, за которую, по счастливой случайности, еще никого не посадили. Берег ли сволочь-математик её для меня с самого начала, я никогда не узнаю, но запомню надолго его ехидное: «Кравцова, человек с особым обращением, прошу вас на новое место». С видом поникшего журавля я собрала свои немногочисленные пожитки, и под аккомпанементы громыхания грозы поплелась к новому месту. Спорить я не стала, было ужасно лень, да и при такой сильной грозе, что разразилась на улице, мой голос, я уверена, дрожал бы как осиновый лист, а вообще, кажется, наш новый преподаватель тот еще фрукт, споры с ним не приведут ни к чему хорошему. Учитель, в то время как я шла к своему месту, лишь нетерпеливо вздыхал, постукивая носком сверкающей туфли по полу. Через пять минут, кои Максим Андреевич потратил на простое созерцание своих «подчиненных», прозвенел звонок, но все сидели на местах, будто приклеенные, такое впечатление произвел новый преподаватель на моих одноклассников. Он как-то лениво махнул в сторону двери, и ребята, с особенным рвением, попытались поставить новый рекорд по вылетанию из класса на скорость. Да и, признаться честно, я не была исключением. Незаметно ретироваться, не привлекая внимания нового мучителя сей школы, что являлось моей главной задачей на сегодня, у меня не получилось. Простое: «Кравцова, подойти ко мне, пожалуйста» — разрушило все мои светлые надежды, и я медленно поплелась к мужчине. Тот уже восседал за своим столом, с уверенным видом перелистывал наш журнал и, когда я наконец предстала перед мужчиной, как неожиданно он развернул ко мне его и тыкнул куда-то с середину со столбиком фамилий. — Скажите, Кравцова, вас Валерией зовут, да? — до чего умный мужик! Признаюсь, очень странное начало диалога. — Да, — подозрение медленно начало закрадываться в душу. — Отлично. Тогда вопрос, что за предмет я вам сейчас открыл? — я вгляделась, так как нагибаться и демонстрировать мужчине свое нулевое декольте в рубашке с вырезом, мне не очень хотелось. — Это математика, — выдала после минутной задержки. — Снова отлично! А это что? — он тыкнул в мою годовую оценку. — Вы серьезно? — ну нельзя же быть таким бестактным! — Более чем, — я чуть ли не застонала от стыда. При других обстоятельствах я была бы приятно удивлена, увидев, что в столбце «годовая оценка» по геометрии у меня начиркана тройка. Ведь только сегодня утром классная клялась и грозилась, что не поставит её ни при каких обстоятельствах. — Моя оценка, — промямлила. — Правильно, ваша текущая оценка по математике, — произнес он удрученно и поджал губы. Преподаватель с довольным видом откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Замолчал, всматриваясь мне в лицо. Я поняла, что под таким взглядом начинаю краснеть. — Да, это моя оценка, — всё-таки простонала я, не удержавшись. — И что с ней? — Максим Андреевич при моих словах нахмурился еще сильнее и подался вперед, вновь кладя руки на табель. — Что с ней? — вторил мужчина. — Это не просто оценка, это завышенная оценка. Еле-еле натянутая тройка, держащаяся на последних соплях. Двойка с плюсом — вот, что это! — кровь все сильнее приливала к лицу, и я тяжело задышала, потому как из-за наматывающего волнами стыда состояние мое было близко к истерике. Почему так действовал на меня преподаватель, я искренне не понимала, но думать об этом пока что не хотела. Пока! Я промолчала, мужчина видимо расценивая это как мое признание данного вышеупомянутого факта, вдохнул. — Будьте уверены, Кравцова. С такими текущими оценками, — он провел пальцам по ним в журнале, — в следующем году Вы не получите у меня выше двух баллов, я буду обязан списать вас с экзаменов… — Это как? Это меня? Я вдруг почувствовала, что что-то огромное горящее и неуправляемое поднимается в моей груди и, медленно развернувшись, не дослушав преподавателя, я выскочила из класса как ужаленная. — Я вас не отпускал! «Пошел ты к чёрту, придурок, — мысленно орала я. — Я сама себя отпустила, у нас свободная страна». И я неслась, как конь на скачках вниз, к раздевалкам, так как следующим уроком была физкультура. Влетев в женскую раздевалку, где как всегда собрался весь класс, я, словно ошпаренная, кинула сумку на скамейку и с силой захлопнула дверь в туалет. Проигнорировала встревоженные вопросы Лены, наверняка произнесенные с таким обеспокоенно-печальным лицом, что я бы только сильнее почувствовала себя ничтожеством. Пропустив мимо ушей до жути любопытные расспросы через дверь остальных девочек, спрашивающих, зачем же он меня оставил после урока, всем своим видом показала, что сейчас общаться не настроена. Села на закрытый унитаз, упала лицом в колени и разрыдалась под возмущенные крики моих одноклассников, связанные с новым преподавателем математики и по совместительству классным руководителем.