В ладонях

В таверне сегодня более шумно, чем обычно. Веселее и стройнее хор смеющихся и зазывающих голосов, стук посуды и столовых приборов, скрип стульев и столов, которые особо рьяные посетители сдвигают вместе. Медленно начинает наступать вечер, лёгкой прохладой опускаясь на землю. Зажигаются лампы и всё больше людей присоединяются к празднику, громче выкрикивают залихватские тосты и даже запахи с кухни становятся насыщеннее, разжигая аппетиты. Сегодня сельчане отмечают свадьбу своих соседей, — простые деревенские традиции без высокородных изысков больших городов, и от того ощущение уюта и родства у всех присутствующих такое крепкое, что даже старый ворчливый энутроф берётся за потёртую временем лютню, дабы пирующие смогли станцевать, взяв друг друга под локти. Евангелин сидит у стенки, словно прячась от живой толкотни в центре, хотя на самом деле её глаза излучают расслабленное тепло, а едва заметную улыбку прикрывает большая кружка с терпким можжевеловым сбитнем. Она наблюдает за празднованием, чувствуя нечто вроде умиротворённого счастья. Именно сейчас, решив вернуться из столицы Кра домой и остановившись в Емельке, она понимает, насколько хорошо иногда просто отдохнуть во время путешествия и окунуться в воспоминания, наблюдая, как мирно веселятся другие. Юго тоже здесь, конечно они поздоровались, но лишь мельком, издалека. Он пока слишком занят: ныряет в кухню, там стуча ножом или половником, а затем ловко кружится между гостей, раздавая блюда и доброжетельно кивая на обращённые ему фразы. Он похож на маленького тофу, который как упругий пушистый шарик мелькает то тут, то там, без труда уворачиваясь от других тел, пролетая под чужими руками, скользит над поверхностями перил. Евангелин смотрит на него, такого бодрого даже спустя несколько суматошных часов, и думает о своих детях, которых в её отсутствие воспитывает Гроуви. А может это они его воспитывают, такого дуралея, — тут уж как посмотреть. Ева нежно улыбается, на миг почти видя, как муж смеётся, опрокинутый ребятишками, позволяет им выиграть, а затем снова ловит их для того, чтобы беспощадно защекотать. Она сама решила отправится на родину в одиночку без веской на то причины, просто вспомнить те места, повидать сестру, снова пройти лес, где тренировалась ребёнком и отыскать среди его деревьев старый храм Богини, камни которого теплы даже в зимнюю стужу. Ей нужен был перерыв и её семье тоже, — Ева знала, что всё пройдёт гладко, детям и Гроуви нужно как следует победокурить без её надзора, а самой кра отдохнуть от постоянной суматошности. Обратным путём она возвращалась, будучи полна свежести и предвкушения от грядущей встречи, но намеренно не торопила ездовое животное, а по пути ещё и заглянула к старым друзьям. Ночь давно вступила в свои права, но Евангелин качнула головой на предложение Альберта отдохнуть в жилых комнатах. Ей хотелось и дальше наблюдать за праздником, смакуя приятные размышления как этот можжевеловый сбитень. Проходит ещё несколько часов и празднование затихает. Закончились громкие пляски и звучный топот, крепкие напитки склоняют головы самых стойких и только старый энутроф, ставший бардом на эту ночь, осторожно извлекает тихие звуки из верной лютни. Мелькавшие до этого Чиби и Гругал давно спят, Альберт возится на кухне, вымывая посуду. А Юго убирает со столов остатки пиршества, помогает сельчанам вставать со скамеек и не возражает, когда, низко наклонившись, кто-то путается в хвосте его длинной шапки и опирается на детское, но крепкое плечо. Кажется он прибавил пару сантиметров, но это его совсем не изменило: такой же маленький, крепко сложенный, с ямочками на щеках при улыбке. «Через год-два Флопин и Элели догонят Юго по росту, а того смотри и перегонят», — думает Ева, разморённая сытостью и усталостью в наступившей тишине.

. . .

Она смеживает веки и открывает их тогда, когда Юго выходит наружу. Смутное чувство сподвигает её беззвучно встать со своего места и идти за ним, а затем, немного погодя, опуститься на крыльцо рядом. Приятной колкой прохладой воздух сводит на нет ленивую дрёму, проходится освежающим выдохом по коже и волосам, — это уже рассветный час и мир словно замер в ожидании, как и сама кра. В бродящих сумерках шапка откидывает большую тень на лицо Юго. Его глаза закрыты, а между сомкнутых ладоней ровным свечением мягко переливается голубая энергия, как вода, которая омывает руки. Ева понимает, что в трактире Юго ни разу не использовал порталы, как делал это раньше. Завороженно смотря на энергию Вакфу, девушка начинает различать как будто бы голубые потоки, нитями вен идущие от озерца в ладонях вверх по рукам. Неужели ей чудится? — Энергия проходит через весь мир, — говорит Юго через какое-то время. Говорит едва слышно, его губы почти не движутся, от чего вспоминаются рассказы о чревовещателях. Евангелин продолжает смотреть на светящиеся ладони друга и видит ещё больше нитей не только на его руках, но и проходящих по земле, растениям, камням, воздуху, тянущихся и тянущихся… голова начинает болеть и она отводит взгляд. Немного слезящиеся после сияния Вакфу глаза привыкают к природному освещению, и девушка смотрит на скромный пучок полевых цветов прямо около своей ступни. Различает тонкие стебли, сложенные в ожидании солнечного света лепестки, пытаясь осознать в какой момент что-то изменилось. Куда исчез приятный уют затихшей после празднества таверны, греющие мысли о семье и тот Юго, что шустро сновал между людьми. Укол неприязни к себе самой чувствует кра от мысли, что тот, с кем она сейчас сидит на крыльце, мало похож на её товарища. Юго — это Юго. — Ты… Она начинает говорить и замолкает, чувствуя вдруг растущий тугой комок где-то в горле. Глаза Юго давно открыты, он поворачивает голову к ней. В медленно проступающем рассвете, тень на его лице ещё гуще, но зрачки парнишки светятся, как Вакфу в его ладонях, а затем плавно потухают. Евангелин различает надломленный изгиб бровей. Он не выглядит жалобно, он выглядит разбито и девушка чувствует, что комок в её горле перехватывает попытки вдохнуть. Озеро в ладонях Юго утекает сквозь пальцы. Там, где капли энергии падают на землю, ничего нет. — Я зову Адамая, но он молчит. Шёпот похож на краткий шелест листьев. Королю Элиатропов уже двадцать лет и это, так резко ударившее осознание, лишает кра дара речи. Ева не знает, что ей нужно ответить, когда всего несколько часов назад она сравнивала с ним своих детей.