В ладонях

Взгляды маленьких элиатропов, направленные на Юго, выражают робкий восторг. Дети стеснительно-жадно ловят каждое его слово и движение, для них он ожившее сказочное видение, ворвавшееся в застывший временной промежуток, ставший их пристанищем. Они видели Короля когда-то очень давно: спустя тысячелетия его взрослая фигура в пейзажах новой планеты вспоминалась им смутной тенью, которая поддерживалась только рассказами старого Бальтазара. Став призрачным образом, теперь Юго стоял здесь, среди них — живое доказательство существования былых времён, иной жизни, другого мира. Элиатропы тянутся к нему, обступая со всех сторон, прикасаются, глубоко вдыхают запах, что он принёс извне. Юго чувствует лёгкое смятение, но понимает, что им это нужно — удостовериться, перед тем, как он исчезнет снова. Повторяя про себя, что не может их забрать, Юго оглядывает обращённые к нему детские лица на сколько хватает взора, ждёт увидеть их разочарование в его беспомощности. Разочарование и обиду, точно такую же, что он видел в лице Килби. Возможно странно было сравнивать самого мудрого элиатропа из их расы с детьми, но именно таким Юго его запомнил — ещё одним ребёнком, брошенным и запутанным. Во время боя Килби не уставал произносить вслух, как жалок мальчишка перед ним, а Юго слышал только невысказанное и горькое «я доверял тебе». Даже не помня опыта прошлых жизней, Юго чувствует свою вину и ответственность, он верит, что Килби можно помочь. Он запирает отвергнутого «предателя» в пустоте, потому что не знает, как помочь. Он оставляет этих детей в безвременном пространстве, потому что не знает, что нужно сделать. В противоположность Килби, в лицах маленьких элиатропов Юго видит понимание и доверие. И почему-то от этого вина и ответственность колят в груди острее. Наливаются тяжестью, что склоняет его к земле. Жёлтые лепестки цветов нежно щекотят кожу его босых ног.

. . .

Чиби заливисто смеётся и хлопает в ладоши, едва не скатываясь с кровати, когда Юго, сгорбившись и бодро кряхтя, прыгает по комнате со шваброй, изображая старину Руэля. Он трясёт кулаком, возмущаясь несуществующему продавцу, что тот обирает его до последней камы и сам не может сдержать широкой ухмылки, когда Чиби деловито повторяет за ним. Гругалорагран, всё это время следивший за ними с подушки, дымно пыхнул ноздрями в сторону ребят и те смешливо закашлялись, отмахиваясь руками. Дракончику не нравилось, когда веселятся без него, поэтому подбежавший Чиби потянул братца за чешуйчатый хвост, неуклюже зовя присоединиться. После громкого суматошного вечера, во время которого они успели замучать даже Альберта, традиционно рассказывающего сыновьям историю перед сном, самые младшие, наконец, засыпают. Альберт длинно выдыхает, складывая широкие ладони на коленях и смотрит, как в мягком свете ровно горящей свечи Юго подтягивает одеяло на Чиби и Гругала. Искорки озорного веселья медленно потухают в чертах Юго, опускаются уголки улыбки, чуть прикрываются веки глаз, когда он задумчиво пропускает меж пальцев нити грубого, но добротно сшитого одеяла. Энутрофу вспоминается Адамай, который осторожно-неловко сжимает в драконьих лапах край покрывала, прежде чем укрыть им Юго, в такие моменты дракон выглядит по-смешному гордым собой, словно подобное проявление заботы каждый раз оказывается его личной маленькой победой. Сейчас Адамая с ними нет, а Юго не из тех, кто решает трудности, рассказывая о своих переживаниях другим. Перевернувшийся на бок Чиби натыкается на руку Юго и сонно хватает ту в плен, упрямо поджимая губы. Мальчишка широко моргает от неожиданности, а потом смущённо потирает нос свободной рукой и поправляет задравшуюся шапку младшего. Альберт хмыкает, доброжелательно покачивая головой и встаёт со скрипнувшего стула. Позже трактирщик и его старший сын наводят последний порядок на кухне, — по правде говоря, надобности в этом нет, ведь хоть трактир и может принимать посетителей без перерывов, негласные часы отдыха мэра нарушают редко, так что все приготовления они оставляют на утро. Однако в последнее время Юго проводит всё больше времени заботясь об их заведении, начищает все углы, втирает воск в поверхности мебели, следит за пересчётом столовых приборов. Он так собран за работой и уже давно молчалив, что кажется не думает ни о чём кроме неё, но энутроф знает. Наверное это особое чувство родителя, но Альберт ощущает, как полон его приёмный сын страхами, обидами и сомнениями, понимает, как многое хотел бы спросить и сказать. Время растягивается среди заставленных полок трактирной кухоньки, шелестит тихими песчинками, привлечённое запахом кедрового масла и поскрипыванием древесины, и Альберт хмыкает, пряча улыбку в густых усах. — Цель жизни энутрофа найти своё особенное сокровище: мы добытчики и от того неразлучны с лопатой. Однажды ты появился в моей жизни, Юго, — трактирщик замолкает на секунду, улыбается шире, поймав обеспокоенный взгляд элиатропа. — И я повесил свою лопату на крюк. Юго, переставший протирать баночки с пахучими специями, смотрит на отца открытым, но тревожным взглядом. Он хочет что-то сказать, разворачивается всем телом, ведёт плечом, но колеблется, меняясь в лице. Сводит брови и поджимает губы, будто готовясь к прыжку в ледяную толщу воды. Альберт ждёт и дожидается. — Потому что Гругалорагран избрал тебя, — мальчишеский голос не дрожит, но слова даются Юго с трудом. — Я знаю, всё отчётливее вижу, как наше появление изменило вашу жизнь. Были ли мы… нет, я, в праве решать всё это? Может… может быть сейчас ты бы странствовал с Руэлем или был бы женат и имел своих детей. Моё появление определило всё, перечеркнуло другие варианты, и- Широкая ладонь опускается Юго на плечо, обрывая поток его взволнованных слов, таких взрослых и детских одновременно. В тусклом свете комнаты он видит лицо Альберта напротив, его пышные усы, большой крючковатый нос и чуть прищуренные глаза с лучистыми морщинками по уголкам век. Чистая, но уже не новая одежда энутрофа с невыводящимися пятнами, привычно щекочущий ноздри запах подгорелой выпечки, — всё это настолько родное и привычное для Юго, что тот чувствует себя пятисотлетним старцем, что готов расплакаться как ребёнок, вернувшись к порогу дома спустя бесконечные столетия скитаний. Он так устал от мыслей о своих поступках, от чувства вины и ответственности, что не знает, куда себя деть. Глаза предательски пощипывает и Юго злится от жалости к себе, выдыхает рвано и рассерженно, коря треклятую беспомощность. Это он-то Король? Это за его тщетными подвигами наблюдают оставшиеся элиатропы? Альберт наклоняется ближе и щёлкает большим пальцем Юго по носу, добродушно улыбаясь. — Потому что ты моё особенное сокровище Юго. Моя семья. Разве нужны для этого какие-либо оправдания? Простые слова, мягко отзвучавшие в воздухе, эхом отдаются у Юго в ушах. В носу свербит всё настойчивее, а плечи опускаются. Молчание нарушает протяжно-судорожное шмыганье носом, когда мальчишка в синей шапке неожиданно оглушительно чихает в подвернувшуюся тряпку и спустя миг начинает тихонько смеяться. Ему вторит смех Альберта и Юго не может остановится, сгибаясь по полам, понимая, что сквозь икоту слёзы текут по его лицу, в то время как тряпка, которой он вытирает нос вся пропитана маслом и ничуть не помогает очиститься. Альберт смеётся с этой картины пуще прежнего и отбирает у элиатропа тряпку, краем своего фартука пытаясь вытереть изворачивающемуся лицо. —… Я… не маленький! — со смехом всхлипывает Юго, жмурясь от жёсткого материала ткани и мельтеша руками. — Знаю, — говорит мэр, локтем утирая свои слезящиеся глаза, — но ты же мой сын. Малыш Чиби, стоящий за порогом кухни, улыбается Гругалу и заговорщически прижимает палец ко рту. Жёлтые лепестки цветка истираются об когтистые пальцы Килби, истончая призрачный запах, что медленно растворяется в пустоте. Элиатроп ждёт и своей очереди растворится без следа. Это маловероятный исход, но единственный, на который он хочет надеяться.