I.
26 декабря 2016 г. в 00:38
У Юри нет мечты. Он не стремится взобраться по карьерной лестнице, не хватает лишних подработок, лишь бы приобрести немного денег, и считает, что для жизни ему достаточно. В свои двадцать семь, он работает в юридической фирме и является одним из тех офисных планктонов, чьё имя не вспоминается. С ним не здороваются в лифтах, никто не предлагает пообедать, и всё это устраивает мужчину. Он низко кланяется начальству, поднимаясь по ступенькам на четвёртый этаж, сам готовит себе обед и проводит его за чтением книжки, подальше от шумных работников. Уходит из офиса, игнорируя просьбы поработать сверхурочно, а на следующий день делает вид, что ничего не произошло. Вначале, коллеги выражали недовольство, но спустя несколько месяцев, они просто смирились. Юри живёт в маленькой съёмной квартире — ему хватает на аренду и еду, даже остаётся на новую одежду, а больше и не нужно.
Когда начальство меняется, он не беспокоится, ведь серая мышь остаётся ею всегда. Юри не ошибается — внимания на него никто не обращает. Новый начальник выглядит вполне дружелюбным, возможно, даже слишком. Его улыбка широкая, а в голосе столько эмоций, что временами невольно засматриваешься на него. У Юри всё ещё маленькая зарплата, книжка в нижнем ящике стола и никакого желания становиться ближе с коллегами.
На общий корпоратив он попадает по случайности, впервые задержавшись в офисе. Юри просто забывает книгу и уж слишком ему интересно, что произойдёт в финале, чтобы дожидаться понедельника. Он всё так же поднимается по ступенькам и слишком поздно вспоминает, что коллеги отмечают приход нового начальника. До него доносятся голоса, настолько громкие, что перекрывают даже неприятную клубную музыку. Он надеется, что без проблем доберётся до своего рабочего стола, а после исчезнет также быстро, как появился. И Юри справляется. Прижимая книгу к груди, он пятится к двери и даже успевает протиснуться в неё, а после слышит незнакомую речь и вздрагивает. Его толкают сильно и ни капли не сдерживаясь. Юри летит прямо на холодный пол, слабо понимая, что вскоре его лицо будет напоминать свиное рыло, такое же безобразное. Упасть ему не дают. Чужие руки хватают за плечи, а в поле зрения только лакированные чёрные туфли. Юри отчаянно сдерживается, чтобы не разрыдаться прямо здесь и сейчас, всё же понимая, что это будет позором на всю оставшуюся жизнь.
— Не ушибся? — спрашивают у него звонким, слегка дрожащим, голосом. — Не волнуйся, меня немного шатает, но тебя точно удержу, — не дождавшись никакого ответа от испуганного Кацуки, обладатель чёрных туфель, продолжает свою тираду.
— Заткнись, — шипят за спиной. — Твой голос такой мерзкий, что у меня уши кровью обливаются.
— Правда? — удивляется мужчина. — Все говорят, что он у меня замечательный.
Юри всё же восстанавливает равновесие и мягко убирает чужие руки, а поднимая голову, замирает. Улыбчивый начальник стоит рядом и его, правда, немного шатает, но глаза ясные, словно это не он опустошал бар несколько минут назад. Кацуки боится даже глянуть назад, но ему и не приходится. Его вновь толкают, на этот раз чуть слабее. Невысокий блондин смотрит насмешливо и его губы изогнуты в слабом подобии улыбки. По коже пробегает мороз, а после там и остаётся. Юри бросает то в холод, то в жар. Он даже задыхаться начинает. Щёки алеют быстрее, чем требуется, а губы, наоборот, становятся белыми. И Юри бы заорал, правда, но язык немеет. Тяжёлая ладонь хлопает его по плечу и всё возвращается в норму.
— Твоё лицо какого-то неестественного цвета, — делится впечатлениями Виктор Никифоров, в честь кого и устроен корпоратив.
— Да ты сейчас в штаны наложишь от страха, — усмехается Юрий Плисецкий, его водитель.
А Юри просто сбегает. И если в его памяти это не так позорно выглядит, а Виктор лишь улыбается, то Юрий смотрит прямо на спину удаляющего мужчины, которого трясёт. Он хмыкает, когда тот спотыкается и роняет книгу, а после вздрагивает от хлопка двери.
В субботу Кацуки практически открывает бутылку сакэ, а после с грохотом ставит её в шкафчик, позорно скатываясь на пол. Он находится там до обеда, проклиная себя за забывчивость, а после собирается в магазин. На улице снег и небольшой мороз, Юри в шапке и тёплых рукавицах, но в осеннем пальто. Да, дурак, да, нелогичный — он живёт с этим осознанием двадцать семь лет и как-то справляется. Какие-то незнакомые детишки лепят снеговика и Юри увеличивает скорость, стараясь поскорее добраться до магазина. Он так и не дочитал книгу, а на улице уж слишком холодно, чтобы наслаждаться выходными.
В магазине практически безлюдно. Юри скользит между стеллажами, а взгляд упорно падает на упаковки быстрорастворимой лапши. Он горестно вздыхает и тянется к ней, обещая себе, что завтра уж точно найдёт силы, чтобы приготовить что-то собственными руками. Тихий смешок за спиной останавливает его. Юри оборачивается и сталкивается взглядом с Юрием. На нём пальто в пол, вязаная шапка и чёрные сапоги, но даже в этом он выглядит не так убого, как сам Кацуки. Рука так и зависает, не достигнув лапши. Юри же не понимает, что понадобилось водителю его начальника на этот раз. И благодарит всех богов, что сам Виктор отсутствует. Правда, его мысленная молитва ещё не окончена, а светловолосая макушка Никифорова появляется в проёме. Виктор вскрикивает совсем, как ребёнок и машет рукой, но подходить не спешит. Он зовёт Юрия и тот, фыркая, забывает о Кацуки. Лапша отправляется в корзину. Юри хватает также пачку риса, лоток яиц и помидоры. Подумав, кладёт упаковку со свининой и абсолютно довольный, направляется к кассе. Он успевает позабыть обо всём на свете, поэтому совсем не ожидает, что до кассы ему дойти не дадут.
Конечно же, его хватает Юрий. Он заглядывает в корзину и всё также презрительно фыркает. Юри жмётся от страха, а Виктор вновь где-то ходит. Так они и стоят друг напротив друга. Рука Плисецкого покоится на талии Юри и, кажется, никуда не собирается оттуда исчезать. Когда страх достигает своего апогея, появляется Виктор. Сжимая в руках пачки с замороженной едой, он спешит к ним.
— Ты, — выдыхает Никифоров, сбрасывая продукты в чужую корзину.
— Я, — тянет Юри неуверенно.
— Какие вы оба придурки, — провозглашает Юрий и разворачивает мужчину к кассам. — Шагай быстрее, свинья.
Юри обижается, но приказу следует. И не такой уж он и толстый, чтобы слушать в свой адрес оскорбления от какого-то там водителя. Кацуки обещает себе, что если ещё раз услышит подобное из уст водителя, обязательно выскажется, только ничего не выходит. За продукты платит Виктор, а Юрий распихивает всё по пакетам, небрежно бросая лоток с яйцами наверх. Юри буквально кричит, а остальным двоим плевать. Его пихают в сторону выхода, мужчина не сопротивляется. И вновь двери открыть он не успевает. Плисецкий тянет его за капюшон, набрасывая, не пойми откуда взявшийся, шарф. На вопрос, чей он, Юрий молчит, а Виктор указывает на себя.
Пакет ему не отдают до самой стоянки. Пока Юрий складывает всё в багажник, Кацуки мнётся, не зная, что сказать. Он так задумывается, что не слышит слов Плисецкого и даже не реагирует на очередное оскорбление с его стороны. На самом деле Юри разрабатывает план побега, но не хочет повторения вчерашнего. Ему всё ещё слишком стыдно вспоминать то жалкое подобие ухода. Наверное, выглядело всё не так радужно, как хотелось бы самому Кацуки.
— У тебя есть пару секунд, чтобы рвануть к багажнику и вытащить свой пакет, а после броситься наутёк, — шепчут ему в самое ухо.
— Ровно пять, — кивает Юрий. — Так что, бежать собираешься?
— Что вам надо?
Выражение на лицах мужчин практически идентично. Виктор смотрит удивлённо, а Юра, похоже, просто не знает, как это, поэтому напоминает Кацуки застывшую статую. «Просто картина маслом, — думает Юри, — хоть прямо сейчас в рамку и на стену». Он подходит к багажнику, находит свой пакет и спокойно направляется в сторону дома. Никифоров приходит в себя быстрее и его звонкий смех заставляет невольно улыбнуться. И если Виктор не спешит останавливать Юри, то Плисецкий, вернувший себе пофигистичность, в который раз хватает мужчину за капюшон.
— Шарф то дорогой, а вдруг испортишь, — рычит он злобно.
— Держи, — произносит Юри, разматывая сладко пахнущий шарф и кладя его в руки водителя.
— Можешь оставить себе, — улыбается Виктор.
— Спасибо, но не нужно, — отказывается Кацуки и кланяется на прощание.
Воскресенье происходит без происшествий, и он почти верит, что всё вернётся на свои места, вот только в понедельник у его дома стоит машина Никифорова. Юри прытко запрыгивает в подъезд, до того как дверь закроется и ломает голову над тем, какого чёрта им нужно. Он слегка подустал разгадывать их планы. Не то, чтобы Юри так сильно пытался, но за чашкой лапши всегда думалось о какой-то ерунде. До работы оставалось полчаса, а машина никуда уезжать не собиралась. Что ж, Юри вполне мог остаться сегодня дома, взяв выходной, например, из-за неожиданной болезни. Такое ведь случается с его коллегами, значит, и с ним может. И он даже подносит телефон к уху, чтобы позвонить и отпроситься, но двери распахиваются. Юри действительно проклинает себя за то, что не вернулся в квартиру. Виктор улыбается, а злой Юрий не внушает доверия.
— Как быстро же ты бегаешь, раз думаешь, что сможешь успеть на рабочее место за двадцать минут? — интересуется Юрий.
— За тридцать, — поправляет его Кацуки, не успев вовремя прикусить язык. — Я заболел. Виктор-сан, я как раз собирался позвонить начальнику отдела и взять выходной.
— Температура высокая? А кашель есть? Может, горло красное? А ну-ка, открывай рот, — наперебой говорит Никифоров, сметая собственного водителя с пути.
— Мне двадцать семь и я вполне взрослый, чтобы справиться самостоятельно, — перебивает Юри, пятясь назад. — Но спасибо за беспокойство.
Он проклинает свою долбанную вежливость, ведь сейчас так хочется послать их подальше и сбежать. Правда, по лицу Юрия вполне понятно, что ещё хоть слово наперекор и ему конец. Страх медленно возвращается, но Юри сжимает руки в кулаки, лишь бы не повести себя также глупо, как раньше. Он совсем не слабый, даже не такой боязливый (тут он схитрил, боязливый его второе имя), но Плисецкий кого угодно напугает. Страшен, как сама смерть — отличная характеристика водителя. И пусть, тот миловидный, с довольно привлекательной внешностью, за смерть он бы сошёл. Уж слишком груб и язвителен, а ещё совершенно не умеет контролировать свою силу. Юри убеждается в этом, когда тот делает несколько шагов к нему и вновь пихает, на этот раз в грудь. И это практически не больно, но жутко раздражает.
Ему хотелось бы знать, как они втроём оказались у него дома и почему Плисецкий чувствует себя так спокойно, словно всегда здесь жил. Правда, Виктор тут отличился, надевая домашние тапочки Юри и хозяйничая на кухне. Ему уже впихнули таблетки — рявкнули, чтобы рот открыл, всунули градусник и приказали лежать в кровати. В квартире становится тихо на мгновение. Плисецкий говорит с кем-то по телефону, а Виктор всё ещё занят, но эти двое не могут жить в тишине и спокойствии. Юрий кричит на какого-то беднягу, а Виктор вскрикивает, за этим следует звук падающей посуды и всплеск воды. Кацуки подрывается с кровати и бросается на помощь. Юри стоило в детстве попросить мать отправить себя на кружок рисования, потому что тут опять картина маслом. Грех такое не запечатлеть для будущего поколения. Что он и делает, снимая всё на телефон. Виктор весь мокрый, с лапшой на светлых волосах, а Юрий смеётся громко и так искренне. Позже выясняется, что готовить Никифоров не умеет, а Плисецкий отлично разбирается в выборе комедийных фильмов. Они уходят лишь к вечеру, перед этим сходив в магазин, чтобы Юри было, что есть. Лапшу они всё же едят. Кацуки готовит на троих, обжаривает её на сковородке и добавляет купленные в субботу помидоры, долго раздумывая, стоит ли тратить на них свинину. И оставляет её в холодильнике, ведь они действительно достали.
Юри возвращается на работу в среду и машины Никифорова во дворе не видит. Надежда, что они отстали окончательно, всё растёт. Они не видятся до самого вечера с Юрием, а с Виктором сталкиваются в коридоре в обед. Кацуки кланяется, а начальник слишком занят своим телефоном. Разочарование Юри заталкивает подальше, ведь он так хотел, чтобы всё вернулось обратно. Домой он возвращается к семи, а на пороге два идиота. Юри фотографирует их, а на вопрос Юрия, зачем ему это, говорит, что распечатает и повесит в рамку над кроватью. Конечно же, он не серьёзно, но Кацуки слишком устал, чтобы заметить промелькнувшую улыбку на губах Никифорова. Юри готовит омурайсу и мысленно плачет над ушедшей впустую свининой. Фильм выбирает Виктор и Кацуки долго кричит, не отпуская руки Плисецкого. Никифоров хмыкает, а следы от пальцев Юри на бледной коже Юрия остаются до утра.
Он просыпается от боли в шее и ворочается, стараясь найти удобное положение. Выходит плохо, поэтому Юри распахивает глаза и смотрит в белый потолок. Ещё ночь, он уверен и это явно не спальня. Кацуки потягивается, стараясь припомнить, как он умудрился заснуть в гостиной. Мужчина проводит ногой по чужой и зевает. Чья-то рука обвивается вокруг талии, а Юри всё смотрит на потолок. Нет, он не погрузился в свои мысли и память к нему пока не вернулась, просто смотреть по сторонам страшно.
— Если закричишь, я тебя вырублю, — шипят ему в ухо.
— Можешь кричать, Юри, — теперь в другое ухо. — Я знаю отличный способ останавливать панику.
— Какой же? — недовольно спрашивает кто-то.
— Поцелуй, — тянут ему в ответ и смеются.
А Юри действительно в панике. В самой настоящей. Он совершенно один в этой квартире, соседей у него нет и если кричать, то никто не придёт на помощь. Да и как это сделать, если голос опять подводит.
— Дыши, свинья, — его слабо бьют по ладоням.
— Успокойся, Юри, — доносится звонкий голос.
— Похоже, вырубать не придётся, здесь темно, но он, явно, весь позеленел от страха.
— Юра, свет включи.
Способность говорить возвращается внезапно. Юри вспоминает двоих гостей у своей квартиры, поздний ужин и серию ужастиков от Виктора, под которые Кацуки и заснул. А рядом никак не могут быть те злобные твари из фильмов. Ведь правда? Свет загорается и на него смотрит злой и сонный Юрий, а Виктор потягивается, разминая плечи. Кацуки хочет спросить, отчего на Никифорове только трусы, но ему как всегда мешают. Юрий падает рядышком, больно стукая Юри своей ногой. Взвыть не даёт лишь ладонь Виктора на губах. В голову лезут чепуховые мысли, и где-то среди них проскальзывает та самая неадекватная. Для такого худышки Плисецкий весит, явно, не мало, так какого он продолжает оскорблять Юри?
— Поцелуй? — врывается в его мысли голос Виктора.
— Что? — хрипит Юри.
— Русский народный способ снятия боли, — поясняет Никифоров.
— И помогает? — интерес в голосе Кацуки неподдельный, ведь ему правда интересно.
Виктор ответить не успевает. Юрий хватает Юри за шею, притягивая к себе и целует. А Кацуки выпадает — из собственных мыслей и из реальности, уж точно. И Никифоров ни капли не помогает ему вернуться обратно, подвигаясь ближе и разворачивая лицо Юри к себе. Целует Виктор неспешно и не пытается откусить кусок, в отличие от Плисецкого.
— И как? — в перерывах между поцелуями интересуется Виктор.
— Что как? — тянет Кацуки, отталкивая руку Плисецкого от своего живота.
— Народный метод помогает?
— Но у меня нога болит, — хмыкает Юри. — Разве не нужно целовать непосредственно болезненное место?
И Юри не помешало бы научиться говорить поменьше в их присутствии, а то мало ли какие ещё народные методы есть у русских.